Итак, я еду в сторону Кавказа,
На прочее давно махнул рукой.
Сулит душе утраченный покой
Свободное течение рассказа.
Я еду мимо пашен, мимо рек.
В окне земля российская мелькает,
Обочь несётся, дальше проплывает,
А далее стоит из века в век.
Что там стоит?.. Не храм ли Покрова?
Аль разъярённый силуэт Петра?
Рождённый в феврале, под Водолеем
В самодовольный аварийный век,
Я вырос с инфантильным поколеньем,
Издёрганный и точный человек.
Надежды запах стал несносно горек,
И очерствел воспоминаний хлеб.
Я позабыл провинциальный город,
Где улицы выходят прямо в степь.
Был город детства моего – дыра,
Дыра зелёная и голубая.
И девушка была, как мир стара,
Сияла, лёгкая и золотая.
На карусель мы сели, на скамью
Летучую и голубую.
Но закружило голову мою,
И я забыл зелёную свою
И первую и дорогую.
«В Москву! – кричал. – Немедленно
в Москву!»
Зачем же из неё в тоске бегу я?
От проводницы принимая чай,
Наверно, я забылся невзначай.
Душа моя повита дымкой скуки,
А проводницы голос серебрист.
Она смеётся: – Уберите руки!
Вы всё равно не женитесь, артист. —
Оставим эти штуки в стороне,
И я считаю это невозможным.
Гражданка, в одиночестве дорожном
Не думайте так плохо обо мне.
Я вспомнил золотое.
Нелюдимо,
Локтём о шаткий столик опершись,
Я чай приму, я брошу сахар мимо,
Я размешаю чайной ложкой жизнь.
Проеду мимо пашен, мимо рек,
В окне земля российская мелькает,
Обочь несётся, дальше проплывает,
А далее стоит из века в век.
Я вспомню голубое.
Стык за стыком
Несутся вспять былые времена.
Там, в городе, есть улица одна.
Тончайшей ложкой со стеклянным стуком
Я постучусь…
Откроет дверь – она!
Я понимаю, как её встревожит.
– Вы помните, двенадцать лет назад
Я вас любил, любовь еще, быть может…
– Ах, это вы? Садитесь, Александр! —
Но в хитрый разговор совсем некстати
Ворвались дребезжащие болты
И голос: «Остановка!»
На закате
Горят верхи деревьев и мечты.
Вокзал качнулся, замерли деревья,
И в воздухе переломилось время.
Я вышел с чайной ложкой на перрон.
О, город детства, это он ли? Он!
Что с поездом? «Задержится немного».
Успею!..
О, забытая дорога!
Мне стыдно потому, что всё прошло.
Вот этот дом. Знакомое окошко.
Я постучал, как дьявол, чайной ложкой
В холодное горящее стекло.
В окне мелькнуло женское лицо,
Открылась дверь бесшумно на крыльцо.
Смеркалось. Вышла женщина из света.
Я молвил у ступеньки на краю:
– Не узнаёшь великого поэта? —
Она произнесла: – Не узнаю. —
Стояли и смотрели друг на друга.
Ужели это ты, моя подруга?
Куда девались тонкие черты,
Полёт, и блеск, и девичьи замашки?
На сарафане гнутые цветы…
О, полнота! О, гнутые ромашки!
– …Муж летчик был. Характер своенравный.
Мы оба были слишком равноправны,
Он надоел мне, бедный. Он ушёл… —
Она закуску принесла на стол.
– А как живешь теперь?
– На алименты. —
Вы слышите, друзья-интеллигенты?
– Я вспомнила! – воскликнула она. —
Тихоня, ты любил меня… О, боже!
Как я смеялась в девочках!.. Постой же!
Куда? Уж поздно… —
Да! И ночь темна.
И в прошлом ничего-то не найти,
А поезд мой давно уже в пути.
И площадь привокзальная пуста.
И скука ожидальная остра.
Но вот машина. Морда между делом
Зевает. На борту во всю длину
Намараны скрипучим школьным мелом
Два слова:
«Перегоним Сатану!»
Вот кстати!.. Грузовик остервенело
Понесся. Я нагнал остывший чай
На следующей станции. Прощай,
Острóта ада!..
И душа запела
О свежести, утраченной давно…
За прошлогодним снегом еду в горы.
– Чуть было не отстал!
– А поезд скорый, —
Сказал сосед, – отстать немудрено.
1970, 1972
