«За сияние севера я не отдам…» За сияние севера я не отдам Этих суженных глаз, рассечённых к вискам. В твоём голосе мчатся поющие кони, Твои ноги полны затаённой погони. И запястья летят по подушкам – без ветра Разбегаются волосы в стороны света. А двуострая грудь серебрится… Так вершина печали двоится. 1970 «Завижу ли облако в небе высоком…» Завижу ли облако в небе высоком, Примечу ли дерево в поле широком — Одно уплывает, одно засыхает… А ветер гудит и тоску нагоняет. Что вечного нету – что чистого нету. Пошёл я шататься по белому свету. Но русскому сердцу везде одиноко… И поле широко, и небо высоко. 1970 «Когда я не плачу, когда не рыдаю…» Когда я не плачу, когда не рыдаю, Мне кажется – я наяву умираю. Долины не вижу, былины не слышу, Уже я не голосом родину кличу. И червь, что давно в моем сердце скрывался, Залетному ворону братом назвался. Он выгрыз мне в сердце дыру с голосами, А ворон мне вырвал глаза со слезами. Но червь провалился сквозь камень безвестный, Но ворон разбился о купол небесный. А больше ко мне не укажет следа Никто… никогда… 1970 «Когда песками засыпает…» Когда песками засыпает Деревья и обломки плит, — Прости: природа забывает, Она не знает, что творит. На полпути почуяв пропасть И дорожа последним днем, Прости грядущего жестокость: Оно придет, а мы умрем. 1971 Авось Есть глубинный расчет в этом слове мирском, Бесшабашность и мудрость с запечным зевком, Свист незримой стрелы, шелестенье в овсе, Волчье эхо и весть о заблудшей овце, Русский сон наяву и веселие риска, Славный путь напролом и искус Василиска. На авось отзывается эхо: увы! Сказка русского духа и ключ от Москвы. 1971 «На Рязани была деревушка…»
На Рязани была деревушка. В золотые глубокие дни Залетела в деревню кукушка — Скромный Филя возьми да взгляни. А она говорит: – Между сосен Полетаем, на мир поглядим И детей нарожаем и бросим, На край света с тобой улетим. О дороге, о жизни, о смерти Поведём мы потешный рассказ. Будут слушать нас малые дети, Мудрецы станут спорить о нас. — Думу думал Филипп – что за птица? Взял ружье да её пристрелил. Стали сны нехорошие сниться, Помечтал он и хату спалил. При честнóм любопытном народе Свою душу не стал он смущать. Поглядел – куда солнце заходит — И подался край света искать. Две войны напустили тумана, Слева сабли, а справа обрыв. Затянулась гражданская рана, Пятилетка пошла на прорыв. Был бы Филя находкой поэта, Да построил он каменный дом. И завёл он семью… А край света — На Руси он за первым углом. 1971 «Вчера я ходил по земле, а сегодня…» Вчера я ходил по земле, а сегодня Хоть бейте мячом – мое место свободно. А в мире, я слышал, становится тесно… Займите, займите – свободное место! Займите – и станете вечно скитаться, И вам никогда пересечь не удастся Пустыню, в которой блуждал я до срока; Узнайте, как было до вас мне далёко! 1971 Поющая половица Среди пыли, в рассохшемся доме Одинокий хозяин живет. Раздраженно скрипят половицы, А одна половица поет. Гром ударит ли с грозного неба, Или легкая мышь прошмыгнет, — Раздраженно скрипят половицы, А одна половица поет. Но когда молодую подругу Проносил в сокровенную тьму, Он прошел по одной половице, И весь путь она пела ему. 1971 «Я в поколенье друга не нашел…» Я в поколенье друга не нашел, И годы не восполнили утраты. Забытое письмо вчера прочел Без адреса, без подписи и даты. Поклонная и мягкая строка Далекое сиянье излучала. Его писала женская рука — Кому, кому она принадлежала? Она просила участи моей — Порыв последний зрелости бездомной. А я не знаю, чем ответил ей, Я все забыл, я ничего не помню. Их много было, светлых и пустых, И все они моей любви искали. Я вспомнил современников своих — Их спутниц… Нет, они так не писали. Такой души на свете больше нет. Забытую за поколеньем новым, Никто не вырвал имени на свет Ни верностью, ни мужеством, ни словом. 1971 |
