Ничего примечательного больше не произошло, работа как работа. Голова Марка была переполнена мыслями о разговоре с Йаниль, который он задумал. Бывало, что отказывался, но затем это снова всплывало, и он твердо решил поговорить. Как бы это ни вышло, чем бы это ни обернулось.

Звон, инструменты в повозку, шеренга, расчет, и дорога домой. На обратном пути Марк снова засмотрелся на лес, его еще больше тянуло туда, но сначала нужно было разобраться с вопросом, который не закрыт уже целый год. Не закрыт он только для него, потому что уверен, что Йаниль ни о чем таком не думает. Птицы стаями летали над головой, редкие облачка окрасили небо разнообразными пятнами, а ветер ласкал, будто любящая жена. Еще бы не трясло. Марк вдохнул полной грудью, изучая небо.

Когда подъезжал к Грейдену, к этому изобильному удовольствиями замку, сердце его забилось быстрее. Тревога окутывала все тело, он грыз ногти и смотрел перед собой. Сам не понял, как они приехали, вылез из повозки, попрощался с Нигелем, не произнеся ни слова, и ушел домой. Шел будто на казнь, или как ребенок, который должен рассказать родителям о том, как он провинился. Мимо мелькали разные вывески, люди, почетные стражники и рыцари. Это было очень странно, но он не обращал внимания ни на что. Дело дошло до мандража, и Марк встал у ближайшей стены. Оперся на нее правой рукой, опустил голову вниз и перевел дыхание. Коленки тряслись, неприятные ощущения в желудке и ком в горле: «Ну я и слабак! Как баба себя веду, что это такое. Что это такое, мать его!» Он ударил ладонью в стену, оглянулся, нет ли рядом стражника, и двинулся дальше.

У двери дома, на пороге он снова остановился, перевел дыхание, это ни капли не помогло, но внутрь войти пришлось. Когда очутился дома, словно в пыточной, страх овладел всем телом, виднелся в каждом движении. Йаниль уже поела, домывала за собой посуду и что-то напевала. Настроение у нее было хорошее, она и не предполагала, что Марк пришел его испортить.

– Привет, – дрожащим голосом произнес муж.

– Привет, привет, – игриво ответила жена.

Он снял обувь, с трясущимися ногами и руками робко прошел к столу, сел на стул. Положил кулаки на стол, оперся на них головой, вдохнул, выдохнул и поднял обомлевшее лицо. На нем будто все было написано. Йаниль почувствовала атмосферу гнета и села напротив него.

– Ну и? Что произошло? – начала первой.

– Я… – Ком в горле перекрыл доступ к кислороду, и Марк еле сглотнул слюну. – Я не знаю почему, в последнее время мне кажется, что я хочу от тебя уйти. – Сказал, и словно стало легче, но это иллюзия.

Йаниль смотрела на него не сводя глаз, чуть наклонив голову вправо. На глазах то ли слезы, то ли они стеклянные.

– У тебя появилась другая? Мм? Кто она? – засыпала вопросами, не давая Марку вставить ответ.

– Нет, никого у меня нет. Я не знаю, что это и почему. Но в последнее время этот вопрос всплывает у меня в голове, и он сильнее меня. Я не могу понять. Я не могу понять. – На его глазах накатили слезы, и он опустил голову, чтобы это скрыть.

Йаниль все не сводила с него взгляда, о чем-то активно размышляла.

– Ты с Нигелем или Шоном? Это? – вполне серьезно произнесла она.

– О боже! Нет, конечно, нет. Йан, я… Я не понимаю, что происходит, может, ты поможешь, поговоришь со мной.

– А о чем тут разговаривать? Если хочешь уйти, то какой смысл оставаться? Ты хочешь, чтобы я тебя переубедила?

Слезы потекли и по ее щекам. Дома так тихо, но так гнетуще. Сидят двое напротив друг друга, между ними стол и непонимание. Капли, вытекающие из их глаз, словно соревновались, кто быстрее упадет на пол, но не всем это удавалось. Какую-то из них стирали рукой, какая-то сползала по подбородку, на шею и дальше к груди. Скрежет стула о деревянный пол, Йаниль встала.

– Знаешь… – Она вытерлась рукой, шмыгнула носом, и ее тон сменился на нападающий, агрессивный.

А он все сидел молча, с влажным лицом и смотрел в ее карие обиженные глаза.

– Я тоже хотела уйти от тебя. Год назад. Ты тогда только начал спиваться с этими малолетними… – Йаниль сдержала ругательство. – Но почему-то оставила эту мысль. Тоже не понимала, что происходит, и боялась. Но теперь понимаю: нужно было уходить.

Марк был ошарашен этим признанием.

– А почему ты хотела уйти?

– Шутишь? Ты начал пить каждый день, до беспамятства. Какой же ты слабый! Ты тряпка, Марк. Я ненавижу тебя, ненавижу! Да, я испугалась остаться одна и все же люблю тебя, но.

– Но?

– Да какая разница. Ты хочешь уйти или нет?

Повисла гробовая тишина.

– Да, – дрожащим голосом выдал Марк.

Его охватила необузданная истерика, он уперся головой в стол и зарыдал. Марк испытывал и ужас и думал о том, зачем он завел этот разговор, но было уже поздно. Йаниль пошла в комнату, начала собирать вещи, и на нее тоже накатило. Девушка уселась на кровать и более не могла сдерживаться. Теперь этот дом наполнен страданием, всхлипами и дуэтным рыданием.

Марк не успел сообразить, как быстро Йаниль собрала вещи и хлопнула дверью. Он даже не ожидал, что она вообще на это способна. Когда одумался, было уже поздно. Марк резко выскочил на улицу и оглядел все направления, но Йаниль не было видно. Он громко крикнул на все поселение ее имя и почти сразу понял, что это бесполезно. Уселся на пороге, облокотился на дверь, голову на колени и снова подступили рыдания. Теперь все будет иначе.

Бом! Бом! Бьют, как будто по голове. Еще и петухи вносят свою лепту. Марк открыл глаза, но даже и не думал дергаться. Сегодня не выходной, он не заболел. «На хер это все, на хер!» – ударил он обеими руками по постели.

Ощущение в груди сравнимо с глубокосидящим в ней ножом, хотя боль вовсе не физическая. Он повернул голову вправо – напротив никого. Пустая, холодная подушка, даже не продавленная. По телу прошла легкая дрожь, подобно осеннему ветру в конце сентября, который, едва коснувшись тебя, заставляет стыть кровь, отрывая от тела частички тепла. Тут точно так же, только отрывались частички души. Не веря в это, Марк положил руку на место, где спала Йаниль, пытаясь нащупать ее там, но тщетно. Слезы текли по щекам, уже без истерики, с ощущением полного одиночества и бессилия. Пробежала мысль: «Может, она придет?»

Это ломает человека, но пережив такое в полной мере, ты навсегда становишься сильнее, никогда уже не вернешься прежний ты. Это как после тотального краха империи: она либо становится еще могущественнее, либо уже никогда не расцветает. В итоге любой кризис – это возможность роста.

Конечно, в этот момент Марк не понимал этого сознательно, но бессознательно он будто знал, что нужно делать. Организм сам направлял его, ему не хотелось употребить алкоголь, поиграть в карты, поговорить с друзьями. Не было желания хоть как-то избегать данных размышлений, он уже не боялся, потому что, по сути, бояться-то было уже нечего.

Он уткнулся в потолок, принимая данную боль, переживая ее здесь и сейчас.

Петухи угомонились вслед за колоколами. Теперь слышны лишь последствие этой звуковой синергии. Не так громко, терпимо, но все же в голову ввинчивались случайные выкрики. Область удара ножом разрасталась еще больше, по всему телу. Перед глазами только она, с заплаканным лицом, обиженными или, скорее, подвергшимися предательству глазами. И хлопок дверью, который теперь ассоциируется с потерей. Хотя, если она сейчас войдет и хлопнет дверью, вектор восприятия изменится на счастье, забавно.

Вчера Марк слышал ее истерику, вспоминал это сейчас, и сердце точно сдавливали двумя руками, дыхание становилось тяжелее, кулаки сжимались, а все без толку: «Но ведь я сам начал этот разговор. Я сам этого хотел. Тогда почему я испытываю невыносимую боль? Почему?»

Так Марк и провел остаток дня, пару раз прерываясь на трапезу и туалет. Большую часть времени он наворачивал круги по дому, гоняя мысли. В какие-то моменты наступала неконтролируемая истерика, иногда даже падал на колени от немочи. В голове все всплывала она, ее прекрасные черные волосы. Большие карие глаза, так невинно хлопают. И на них теперь вечные слезы, из-за него. «Я теперь один? Я теперь один. И что делать дальше? Еще и на работу не пошел. Хотя хер с ней, с этой работой. У меня есть друзья, но… Но у нас теперь совершенно разные интересы, хотя я и не пью всего два дня. Разве можно так быстро измениться?»