[4] Подобным же образом нельзя отрицать, что того же племени был Мезенций, презритель богов, изображенный таковым в этих стихах Вергилия:

[5] О нем же Макробий говорит: Был он нечестив по отношению к людям без почтения к богам.[506]

[6] Я считаю несомненным, что Ликаон, царь Аркадии, был великим дьяволовым безумцем, если правда то, что говорит Овидий в первой книге своих «Метаморфоз», что он строил ковы против Юпитера, коего древние почитали первым богом средь всех богов.[507]

[7] Ксеркс, царь персов, в ком писатели отмечают крайнее нечестие, не избежит быть причтенным к этому числу, будучи столь отважен, или скорее безрассуден, что дерзнул угрожать, что лишит солнце его света и бросит Нептуна, морского бога, в темницу, забив ему ноги в колодки. [8] Поэтому Строцца-отец поет о нем такими стихами:

[9] Равным образом я основательно помещаю среди них Флегия, царя лапифов и отца Иксиона, который в наказание за безрассудный поджог храма Аполлона Дельфийского заключен в адских вертепах, о чем рассказывает Вергилий сими стихами:

[10] Валерий Максим и Лактанций Фирмиан назначают одно из первейших мест среди них Дионисию, тирану Сиракуз, ибо он был столь великим презрителем богов, что сам часто говорил друзьям о великом своем удивлении, что боги столь терпеливы, что так долго позволяют ему оставаться на земле.[510]

[11] Эварик, король готов, как рассказывает Бьондо в своей «Истории», связками терновника заграждал двери христианских церквей, злокозненно заставляя их выглядеть чащобой, затем что был помешанный сего самого рода.

[12] О Гензерихе, государе вандалов, Корио пишет, что из оных христианских церквей он, кощунник еще больший, сделал стойла своим коням, будучи адским помешанным того же разряда.

[13] Что же сказать об Аттиле, прозванном бичом Божьим, если не то же самое? [14] Что о Тотиле? [15] Что об Атанарихе? [16] Что о вожде аваров, угрожавшем отрезать детородные части всем диаконам, что попадутся ему в руки?[511] [17] Что о тех, которые первыми превратили собор города Базеля в скотобойню?[512] [18] Что о многочисленных новейших гугенотах,[513] которые отчаянно делают худшее из всего, на что способны, пускаясь во всякий род грабежа, насильства, святотатства, человекоубийства и мятежа, какой только можно вообразить?

[19] Вот, подлинно, помешанные, что заслуживают тысячи повешений, подобающим образом называемые дьяволовыми помешанными, затем что во всем и везде ему сообразны: посему, желая препоручить их какому-нибудь божеству на исцеление, я не могу приискать лучшего врача, нежели Плутон,[514] который служит для подобных людей отменным анатомистом в преисподней. [20] Сего ради я обращаю к нему следующую молитву.

[1] К какому богу будет уместней мой призыв извлечь безумие из этих дьяволов, чем к тебе, высочайший Плутон, владыка Эреба, господин стигийской волны, правитель тех огней, что тысячекратно превосходят пламень Этны, или Монджибелло? К какому богу, если не к сыну Сатурна и Опы, брату вышнего Юпитера, властителю преисподнего царства, могущественному по своим богатствам, а потому называемому Дитом, главнейшему среди Манов, а потому названному Сумманом, сильнейшему в наложении должных кар, а потому называемому всеми Орком?[515] [2] К какому богу, если не к тому, что исторгает сердце у Тития, карает Тантала жаждой, обрекает Иксиона кружиться в колесе, Сизифа — катить камень, наказывает Салмонея столь многими мученьями? [3] Ты, каратель бесчинств, отместник злодеяний, разитель нечестивых, бич порочных, должен позаботиться об исцелении помешательства этих людей тем же образом, каким исцелил столь многих, и предать их в руки Фурий, которые, ярясь против них, подвергнут их тем мукам, каких заслуживает тяжесть их недуга. [4] Если ты это сделаешь без промедленья, несомненно получишь в дар улитку со сломанными рожками,[516] во знаменье кары, наложенной тобою на них сообразно провинностям и бесчинствам, дьявольски ими учиненным.

[1] После того, досточтимые зрители, как вы со всем удобством[517] осмотрели одну за другой все палаты тех, которые, различным образом помешанные и лишенные разума, сделались не столько смехотворным, сколько прискорбным зрелищем[518] для чужих очей, и как вы вкусили от их безумия то удовольствие, на которое вам можно было надеяться от столь странных нравов, кои дали в один миг, но разными способами, забаву и удивление вашим чувствам различными видами безумия, какие вы наблюдали, мнится мне, не будет неуместно показать вам и другую часть Больницы, где пребывают женщины, и дать вам увидеть собственными глазами самые смешные образцы женского помешательства, какие вам когда-либо случалось видеть в свете, так что с вящим удовольствием вы покинете эту гостиницу и полные вящего изумления пойдете по свету, разглашая и прославляя ужасные безумства, которые, мною вам показанные, а вами познанные, в вашем пересказе дадут величайшее удовольствие всем прочим.

[2] Итак, прошу вас, обратите глаза на ту часть, куда я указываю, и направьте взгляд сюда, налево, где открывается взору длинная чреда комнат, над коими располагается такое множество заметок, девизов и эмблем: все это палаты, отведенные помешанным женщинам, и возможность наблюдать их удобным образом есть немалая льгота, так как обычно они показываются редким и редко, по стыдливости своего пола, будучи по большей части нагими, как вы видите.

[3] Первая комната, которую вы видите, с эмблемой над дверью, которой служит кустик дикой крапивы с надписью In puncto vulnus («Вмиг раненье»),[519] — это комната римской матроны Клавдии Марцеллы, что в юности была самой милой, обходительной, веселой и любезной девицей, какую только встретишь от одного полюса до другого, редким образцом обаянья, несравненным портретом учтивости, образом божественной красоты, явленной идеей приятности и изящества: а ныне — взгляните, сколь плачевна ее участь! Однажды по дороге на праздник Благой богини,[520] поскользнувшись в своих башмаках, она упала на голый камень лбом и подбородком и, разом лишившись чувства и памяти, впала во френезию и делирий, так что делалось ей все хуже, и вот она сидит на постели, неряшливая и больная, как вы видите, с ночным горшком под рукой, и всякий раз, как вы спросите ее о том или другом, берет горшок из ящика и, глядя на свое отражение в нем, говорит, что она премудрая Сивилла, и любуется собой то в стекле, то в моче; посему начальник Больницы, человек с разумом и пониманием, сообразно причине ее недуга создал сию эмблему, или герб, с помянутой надписью, желая искусно показать знатным чужеземцам, приходящим осмотреть эту часть Больницы, посредством кустика жалящей крапивы и мотто In puncto vulnus, что, как крапива, едва ее тронешь, тотчас жалит и мучит, так эта матрона, поскользнувшись и упав на камень, тотчас была поражена жестокой раной в голову, отчего страдает и терзается ужасным образом, как можно видеть.