Если вы в тот воскресный день проезжали мимо, то, быть может, видели его, почти нагого; на обочине шоссе № 424 он ждал возможности перейти дорогу.

Быть может, вы гадали, кто перед вами — жертва ли ограбления или автомобильной катастрофы или просто безумец. Босой посреди придорожного мусора — среди банок из-под пива, тряпья и старых автопокрышек, — незащищенный перед насмешками, он казался жалким. Пускаясь в путь, он знал, что придется пройти и через это препятствие — оно было отмечено на его картах, — но столкновение с нескончаемым потоком сверкающих на солнце машин застало его врасплох. Издевки, шутки щедро осыпали его, кто-то швырнул в него банку из-под пива, и ничто не могло помочь ему — ни чувство собственного достоинства, ни чувство юмора. Он мог бы вернуться к Уэстерхейзи, где Люсинда все ещё нежилась на солнце. Ведь он ни обещаний, ни обетов, ни клятв никому не давал — даже себе. Почему, зная, что здравый смысл легко преодолевает всякое человеческое упрямство, не повернул он назад? Почему решил завершить своё путешествие, даже если бы жизнь его была под угрозой? В какой момент эта шалость, эта шутка, эта сумасбродная затея приобрела серьезность? Он не мог вернуться, он даже не мог воскресить в памяти зеленоватую прозрачность воды в бассейне Уэстерхейзи и заново вдохнуть в себя все то, что составляло этот день. Уже не вспомнить беззаботные голоса приятелей, повторяющих, что кто-то выпил лишнего. Всего лишь час прошел, немногим больше или меньше, но путь, пройденный в этот час, сделал возвращение невозможным.

Старик, едущий в машине со скоростью около пятнадцати миль в час, позволил ему ступить на траву разделительной полосы. Там он подвергся насмешкам тех, кто ехал на север, но минут через десять-пятнадцать одолел и это препятствие. Отсюда нужно было чуть-чуть пройти до зоны отдыха на окраине Ланкастера, где помещались гандбольные поля и общественный бассейн.

Голоса над водой, иллюзия великолепия и беспокойства — все так напоминало дружескую встречу у Банкеров, но звуки здесь были громче, грубее и пронзительнее, а как только он влился в толпу вокруг бассейна, ему пришлось столкнуться с общественным порядком. «ВСЕ ПЛОВЦЫ ПЕРЕД ВХОДОМ В БАССЕЙН ДОЛЖНЫ ПРИНЯТЬ ДУШ. ВСЕ ПЛОВЦЫ ДОЛЖНЫ ПРОЙТИ САНОБРАБОТКУ НОГ. ВСЕ ПЛОВЦЫ ДОЛЖНЫ ИМЕТЬ ПРИ СЕБЕ ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК». Он принял душ, сполоснул ноги в белесом едком растворе и пробился к воде. Она воняла хлоркой и напоминала о канализации. Двое спасателей на вышках свистели в полицейские свистки, казалось, через равные промежутки времени и ругали пловцов в мегафон.

С тоской вспомнил Недди небесно-голубую воду в бассейне Банкеров; окунувшись в эту мутную жижу, он подумал, что под угрозой его индивидуальность его богатство и его обаяние, но он напомнил себе, что он — первооткрыватель и пилигрим, а это — всего лишь застойная излучина реки Люсинды. Он с отвращением на лице погрузился в эту хлорированную воду и поплыл, пытаясь держать голову над водой и избегать столкновений, но его тотчас же обрызгали, толкнули и сзади и сбоку. Когда он достиг мелкого края бассейна, на него закричали оба спасателя: «Эй, ты, ты, без опознавательного знака, вон из воды!»

Он выбрался из бассейна, его никто не преследовал. Он проскочил вонь хлорки и крема для загара, пробрался через штормовое ограждение и, миновав гандбольные поля и дорогу, вступил в лесочек на земле Хэллоранов. Лес был запущенный, идти босиком по нему было не только трудно, но и опасно. Наконец он достиг лужайки и подстриженных буков, служивших оградой вокруг бассейна.

Пожилая и дьявольски богатая чета Хэллоранов принадлежала к кругу приятелей Недди. Им казалось лестным, что их подозревают в симпатиях к коммунизму. Рьяные сторонники любых реформ, коммунистами они, конечно, не были, но когда их в этом обвиняли — а такое случалось, — это, видно, радовало и волновало их. Буковые деревья все пожелтели, и он решил, что они тоже засыхают, как и клен у Леви. Чтобы предупредить Хэллоранов о своем вторжении, он закричал: «Привет, привет!» Хэллораны по неизвестным ему причинам купались нагишом. И это было частью их неуклонного стремления к реформам, поэтому он снял из вежливости плавки, перед тем как появиться у бассейна.

Миссис Хэллоран, полная седая женщина с безмятежным лицом, читала «Таймс». Мистер Хэллоран черпаком доставал опавшие листья из воды. Приход Недди, казалось, никак не коснулся их. Бассейн у них был, наверное, самый старый в округе, сложенный из необтесанных камней, питался он из настоящего ручья без всяких фильтров и насосов, и оттого вода была в нем темно-золотистого цвета.

— Я решил переплыть всю округу, — сказал Нед.

— Ну, я даже не подозревала, что это возможно! — воскликнула миссис Хэллоран.

— Начал я от Уэстерхейзи, — сказал Нед. — Наверное, мили четыре будет.

Он оставил свои плавки у глубокого края, прошел к противоположному и проплыл бассейн из конца в конец. Когда он вылезал из воды, то услышал слова миссис Халлоран:

— Мы ужасно огорчились, узнав о всех ваших несчастьях, Недди!

— Мои несчастья? — переспросил Нед. — Я не знаю, что вы имеете в виду.

— Ну, мы слышали, вам пришлось продать дом, и ваши бедные детки…

— Что-то не припомню, чтобы я продавал свой дом, — отозвался Нед, — и девочки сейчас там.

— Да, — вздохнула миссис Хэллоран, — да, конечно… — Её голос звучал не по-летнему грустно, и Нед живо прервал её:

— Благодарю за воду.

— Ну что ж, счастливого пути, — попрощалась миссис Хэллоран.

За оградой он натянул плавки, они стали ему велики, и он изумился: неужели за какие-то полдня мог так похудеть? Он замерз и устал, а голые Хэллораны с их темной водой привели его в уныние. Это плавание оказалось ему не по силам, но разве мог он это знать, съезжая утром по перилам или загорая у бассейна Уэстерхейзи? Руки и ноги были как резиновые, плохо слушались, все суставы ныли. Хуже всего то, что он промерз до костей и чувствовал, что никогда больше не согреется. Вокруг него падали листья, издалека донесся запах костра. Кто это жжет костер в такое время года?

Ему необходимо было выпить. Виски согреет его, взбодрит, даст ему силы преодолеть остаток пути, напомнит о том, что он не такой, как все, что он совершает доблестное путешествие по округе вплавь. Пловцам через Ла-Манш дают коньяк. И ему необходим был какой-нибудь стимулятор. Он прошел лужайку перед особняком Хэллоранов и по тропинке спустился к дому, который они выстроили для своей единственной дочери Элен и её мужа Эрика Сакса. Элен и её муж были у своего маленького бассейна.

— О, Недди, вы были на ленче у мамы? — спросила его Элен.

— Право, нет, — ответил Нед, — я лишь заглянул к вашим родителям.

Это показалось достаточным объяснением.

— Простите, ради Бога, за вторжение, но я замерз и не отказался бы чего-нибудь выпить.

— Я с удовольствием, — сказала Элен, — но у нас в доме нет ничего спиртного с тех пор, как Эрику сделали операцию три года назад.

Неужели он утрачивает память, а его дар скрывать от себя неприятные вещи заставил его забыть, что ему пришлось продать свой дом, что дети его в беде и что приятель его серьезно болен? Он скользнул взглядом с лица Эрика на его живот, где заметил три бледных шва, два из них сантиметров по тридцать длиной. Пупок исчез. Что должен испытывать человек, подумал Недди, в постели в три часа утра, бессознательно проводя рукой по всему, что даровано ему природой, и не находя пупка, не ощущая всеобщей связи рождений.

— Я уверена, вы сможете выпить у Бисвенгеров, — сказала Элен, — у них сейчас грандиозная пьянка, даже отсюда слышно!

Она подняла голову, и через дорогу, через лужайки, сады, леса и поля он услышал опять звон голосов над водой.

— Ну что ж, пойду мокнуть дальше, — сказал он, чувствуя, что утратил свободу выбора и ему надо плыть. Он нырнул в холодную воду Саксов и, задыхаясь, еле держась на воде, поплыл из одного конца бассейна в другой.

— Люсинда и я ужасно хотели бы видеть вас, — бросил он через плечо, направляясь к Бисвенгерам. — Жаль, мы давно не встречались, но мы пригласим вас на днях.