Он специально. Даже не сомневаюсь! Этот человек меня ненавидит и не хочет платить.

Максим, где же ты? Я понимаю, работа, но ты мне нужен... Все происходит быстро, но для меня каждая секунда прохода по подиуму — как с эффектом слоу-мо. Я максимально владею собой и своим телом, сейчас я не Анька из Упоровки — я звезда, и я иду по этому чертовому подиуму наугад. Мозг работает на полную катушку, я вспоминаю, где поворот, какого диаметра круг. Слушаю музыку. Слушаю себя.

Один-два — поворот влево.

Действую по памяти.

Вправо.

Теперь вперед.

В ту секунду, когда зрение проясняется, я дохожу до финала, оглядываю зал и замечаю в самом конце, у двери, огромный букет алых роз. Яркое, великолепнейшее пятно. Вот повезет кому-то.

В следующую секунду я осознаю, что цветы держит Максим. Мой Максим!

Он смотрит на меня. А я, не успев улыбнуться, разворачиваюсь и иду обратно. Теперь чувствую. Кожей чувствую, как смотрит. Внутри щекочет, я ощущаю, как вырастают крылья за спиной, красивые, невесомые, словно я прекрасная воздушная фея. Буквально лечу на шпильках!

Захожу за кулисы, но не успеваю счастливо отдышаться, как ко мне подбегает организатор.

— Аня, в гримерку бегом! Люсе стало плохо, Валерий Константинович сказал, ты пройдешь вместо нее.

— Я не успею!

— Бегом-бегом! Тебя там Руслана ждет! Давай!

А вот и форс-мажор. Такое бывает.

Выделенная нам кладовая, которую приспособили под гримерку, находится в подвале, это на два этажа ниже. Срываюсь с места и бегу! Подиум длинный, между выходами моделей актеры развлекают публику, но у меня максимум минут семь на все про все.

Сбегаю по лестнице, впрочем, стараясь сильно не гнать, чтобы, не дай бог, не вспотеть.

Почему мне не принесли платье за кулисы? Странно. Я бы его натянула за две секунды.

Этот вопрос всплывает в голове в тот момент, когда я влетаю в гримерку. Из-за бушующего адреналина почему-то не задалась им раньше. Букет цветов в руках Максима — обескуражил, я обо всем забыла, когда увидела.

— Руслана? — кричу, заглядывая в комнатки. — Руслана, ты здесь? Мне сказали, ты дашь мне платье. — Захожу в импровизированную кухоньку.

Пусто.

Дверь в гримерку хлопает.

Я стягиваю платье через голову, бросаю на спинку стула, накидываю халат и выхожу в основную комнату.

— Давай быстрее! Актеры займут гостей, но... — Осекаюсь.

Потому что передо мной стоит мужчина. Высокий, грузный.

В кожу тысячью игл врезается ошеломительный ужас. Это какой-то сон жуткий, такого быть не может в реальности. Мужчина в черном спортивном костюме, перчатках и балаклаве, закрывающей лицо. Я вижу глаза в прорези и застываю. Нервная улыбка заставляет привычно оскалиться, вот только на самом деле мне совсем не весело.

— И правда хорошенькая, — произносит он.

Плотнее запахиваю халат и хмурюсь:

— Здравствуйте. Что происходит? Это дурная шутка?

Он медленно идет вперед, я отступаю.

— Вам нельзя здесь находиться.

Леденею и горю одновременно. Ужас сушит горло, давит на грудь, отчего вдохи поверхностные, частые. С вечеринки наверху доносятся отдельные, особенно сильные биты, танцы в самом разгаре.

— Если это прикол, то прекратите, пожалуйста.

Следом вспоминаю, что меня сюда отправили по просьбе Валерия Константиновича, которому в тот злополучный день я врезала как следует. Он кричал, что я пожалею. Господи. Это что, месть?

— Давайте договоримся, — бормочу, одновременно просчитывая возможности. Мы в подвале, тут ни окон, ни запасных выходов. Никакого оружия. — Что вам нужно?

— Рыжая упрямая сука.

— Мой жених — депутат. Известный и властный человек. Он здесь. В здании. Пожалуйста, уходите.

Слова рассыпаются в воздухе на ненужные звуки, он мне не верит. Тогда решаюсь на следующий шаг. Молю:

— Вам нужны деньги? Драгоценности? Берите, что нужно. Я беременна, пожалуйста. Я жду ребенка, это правда, прошу вас, не трогайте.

Мужчина как-то жутко усмехается, и я понимаю, что ставка не сыграла. Напротив. Боже. Он обрадовался!

Дальше отступать некуда — стена. И я срываюсь влево! Забегаю в кухоньку, выключаю свет. На миг погружаюсь в темноту, глупо, но от отчаяния пытаюсь спрятаться за столом, в следующий миг свет загорается. Меня хватают за волосы и больно дергают вверх. Слезы брызгают, я кричу:

— Ма-акс!

Изо всех сил! А думала, никогда не осмелюсь произнести сокращенный вариант его имени. Я кричу так, словно верю, что Максим, находясь на два этажа выше на вечеринке, может каким-то образом почувствовать мой страх. Никогда не подводил... Он ведь никогда не подводил меня!

— Макс!!!

Хватаю маньяка за руку, пытаюсь царапаться. В следующую секунду он замахивается и бьет кулаком в живот.

Мир умирает, и я вместе с ним. Не живу больше.

Сквозь пелену, жуткую боль и нечеловеческий страх, словно глядя на себя со стороны, слышу, как воздух со свистом вылетает из легких. Боль сковывает такая, будто я вся — одна сплошная рана. Ни вдохнуть, ни пошевелиться, лишь слезы градом, они сами собой, это не контролируется. Но боль — это ладно. Я прорываюсь сквозь нее, фокусируясь на важном. Картинка перед глазами трескается. Мой слоненочек...

Рефлекторно сгибаюсь пополам, обнимаю живот, прячу. И когда мужчина в следующий раз замахивается, то удар приходится уже по рукам. Я напрягаю их изо всех сил, чтобы отразить угрозу, падаю на бок, отворачиваюсь и зажимаюсь вся. Защищая самое ценное.

В ушах звенит. Маньяк что-то орет, а у меня полнейшее отрицание. Я отрицаю происходящее, продирающий до костей страх, отрицаю то, что валяюсь на полу подвала, умирая от нестерпимой боли и не веря, что такая жестокость существует.

Халат сбивается, вид моего голого плеча и груди как будто на секунду забирает внимание. Я получаю короткую передышку, а дальше, наверное, включаются рычаги выживания. Иначе объяснить не могу, почему боль блокируется, кожа словно загорается, приток сил — невероятный. А голова ясная-ясная.

Этого достаточно, чтобы вскочить и схватить со стола первое попавшееся — маленький чайник с еще горячей водой. Изловчившись, я плескаю кипятком в маньяка, прямо в его сраную маску, и несусь в комнату!

Несусь — сильно сказано. Едва делаю шаг — вновь пополам сгибает от шокирующей боли. Скрюченная, ползу на четвереньках так быстро, как только получается. И проваливаюсь в воспоминания детства.

Мне девять, ребята из школы, в которую ни дня не ходила, зажимают у помойки. У меня день рождения, я шла с упаковкой пирожных-корзинок, купленных на дальнем рынке, где была всего единожды с папой и он тогда купил мне одно. Пока папа выбирал запчасти для машины, я сидела в нашей ниве и лопала. Это впервые было, когда что-то купили только мне, а не нам с Кириллом, и я запомнила этот день как что-то особенное. Копила деньги.

Ребята попросили угостить, но я отказала, потому что знать их не знаю, а пирожные для нас с Кирей. Я сама накопила.

— Это сестра того фрика, у которого мамаша на голову ебнутая, — кричит один. — Чуть уши мне не оторвала, когда я в ее сынка снегом кинул.

— Это она на всех заявы катает?

— Да!

— Ты тоже фричка? Рыжая — значит, фричка.

А потом они бросают в меня мусором. Какими-то пустыми банками, тухлыми тряпками и камнями. Пирожные падают в грязь. Я приседаю на корточки и закрываю голову.

— Фричка! Стремное, страшное чучело! Тебя поэтому в школу не взяли? Чучело тупое!

— Мой брат отомстит! — кричу я. — Вы все поплатитесь!

— Ждем с нетерпением! Назначаем встречу завтра здесь же, в десять!

Одна бутылка тогда прилетела в висок и порезала кожу, оставив небольшой шрам. Это место сейчас вспыхивает свежей болью. Я ползу к двери, когда слышу шум за спиной. Шепчу: «Макс, колдун ты или кто, мать твою! Макс!»

Меня хватают за ноги. Тьма обрушивается, и я понимаю, что маньяк еще сильнее разозлился. В этот момент дверь дребезжит, кто-то неуверенно дергает за ручку. Заперто. Я слышу звуки будто не ушами, а всей кожей. Меня ищут? Этот человек может решить, что здесь никого нет. И уйти. Собираю остатки сил и кричу не своим голосом: