— Чтобы ваша девушка обо мне не узнала? — Качаю головой. — Когда в дверь позвонили, я ожидала почему-то ее увидеть. Даже придумала речь, что я ваша родственница и вы мне помогаете.

Максим слегка улыбается, и я зеркалю его улыбку — на этот раз искренне, хотя все еще изрядно нервничаю. От него как будто исходит особенная энергетика, которая реагирует на мою. Не могу сказать, хорошо или плохо реагирует, но что-то точно происходит. А еще сейчас видно, что ему действительно тридцать один год, хотя раньше я давала больше.

Максим высокий, но не громоздкий, двигается плавно. Лицо сегодня идеально выбрито, что тоже молодит, а вот брови и ресницы у него темные, густые, они-то и добавляют лет. Глаза вообще почти черные. Но, по сути, это цвет самого горького шоколада.

— В чем же я тебе помогаю, родственница?

Никак не привыкну к его голосу, каждый вопрос — вызывает реакцию. Как вторжение на личную территорию.

— Защищаете от бандитов. Мой брат задолжал денег, и они решили отыграться на мне. Это, кстати, правдивая история, так действительно было. Но нет, вы не пугайтесь так сильно, бандиты были местные, их все знали. Они меня за деревню вывезли и в машине держали, пока отец не приехал. Они не собирались убивать, просто напугали.

Я честно стараюсь шутить, но лицо Максима почему-то вытягивается. Меня же спасает щелкнувший чайник, я быстро отворачиваюсь и хлопочу аки хозяюшка на чужой кухне.

— Заварка слева, — подсказывает Максим.

— Точно.

— Я показал твои фотографии знакомым, в общем, фотосессии у Жана Рибу быть. Но, если ты не пройдешь, я оставлю несколько визиток. Эти люди с тобой бы тоже поработали. — Он кладет на стол карточки.

— О! Спасибо большое. Ничего себе! Вот это да.

— Я просто показал твои фотографии, не за что. Это ты молодец.

— Да нет, есть за что, Максим. — Я произнесла его имя. Произнесла вслух! — Я с июля мотаюсь по кастингам, и мне не перезванивают, работы нет, деньги заканчиваются.

— Да, насчет денег...

— Я не к этому сказала, — перебиваю.

— ...мы вопрос еще не закрыли, — как ни в чем не бывало продолжает он, полностью игнорируя мой эмоциональный всплеск. — Я должен перед тобой извиниться, Аня, той ночи не должно было быть, и я не сразу разобрался, почему она произошла. Если это и вправду был твой первый раз, то тем более нехорошо. У девушки он должен быть красивым. Как и все последующие, впрочем.

Щеки горят уже нестерпимо. Максим это все говорит так запросто, словно по-прежнему не помнит ничего. Меня же начинает потряхивать. Опасная тема, из-за нее кожу жжет и душа как бумага рвется. Я должна ее избегать.

— Тех денег, что я дал тебе на яхте, недостаточно для... скажем, возмещения морального ущерба.

Взрываюсь!

— Не возьму я у вас деньги! — рычу сквозь зубы. Потом беру себя в руки и сбавляю градус: — Пожалуйста, перестаньте о них говорить. Я не шлюха. Знаю, что могла бы много зарабатывать в час, мне такое недавно сказали, но я не хочу так. Меня иначе воспитывали, понимаете? Если бы мы не переспали, то я взяла бы у вас матпомощь, не сомневайтесь, как поддержку народа от депутата. Вы ведь этим и занимаетесь, не так ли? Я народ, вы депутат. Логично? Логично! Но мы это сделали, и все стало по-другому. Вот цветы — это вы здорово придумали, мне приятно.

— Ты не брала деньги? — Его тон меняется, становится напряженнее.

— Нет, конечно! Я на кровати всё оставила, как вы разложили.

Максим опускает глаза, хмурится так, словно его картина мира опять меняется.

— Может, уборщица? — подсказываю.

— Вряд ли бы она решила, что это чаевые. Ладно, неважно, я подумаю. Пока движемся по первоначальному плану. — Он возвращает себе привычное спокойствие, хотя заметно, что настроение дня теперь иное.

— Хорошо.

Мы вновь смотрим друг на друга. К торту никто не притрагивается: Максим отказался, а я положила себе кусочек, но он почему-то в горло не лезет, хотя я очень люблю сладкое.

Хочется думать, что Максим тоже был бы не против поговорить со мной о чем-то, поболтать, а может, обсудить ту ночь, но это будет по всем статьям неправильно. У него есть невеста, а меня ждет своя дорога. Может быть, я вообще скоро уеду из страны — как знать?

Возможно, мы увидимся лет через пять. Почему-то хочется, чтобы так случилось. Он будет женат и, наверное, станет отцом. Эта мысль вызывает грусть, но у меня тоже будет любимый человек, поэтому и грусть должна будет пройти. Наверное, мы поздороваемся, а может, перебросимся парой фраз.

Максим сообщает, что ему пора, поднимается из-за стола и идет к выходу. В этот момент на почту приходит письмо. Быстро открываю — у меня номер девять. Именно под этим числом я буду фотографироваться у Жана Рибу.

Еще и первая десятка!

— Максим! — окликаю в порыве.

Он уже открывает дверь, собираясь покинуть квартиру и мою жизнь навсегда.

— Письмо пришло, — сообщаю.

Подбегаю и, приподнявшись на цыпочки, целую его в щеку. Сердце сейчас из груди выскочит от такой смелости. Он поворачивается, в груди печет адски.

— Спасибо вам за шанс.

— Береги себя, малая. Ты хорошая девчонка, и будь я твоим отцом, не пустил бы тебя одну ни в Москву, ни в Париж.

— Но вы мне не отец, — выдаю с улыбкой. Задорно!

Спину распрямляю и под аккомпанемент моего обезумевшего сердца строю Максиму глазки, да так, будто мы флиртуем на полную,. Вся та дикая сексуальность, которую разглядел во мне Валерий Константинович и которая при нем зажималась в углу и дрожала, сейчас вдруг вырывается наружу, и я даже усилий над собой не делаю, просто такая, какая есть.

Максим окидывает странным, будто бешеным взглядом. Потом как-то резко, по-мужски грубо, но при этом вовсе не унизительно усмехается. Воздух вокруг закипает.

— Это уж точно. Нужна будет помощь — звони, номер ты знаешь.

— Спасибо.

— Только в крайнем случае.

— Я понимаю, конечно.

Он кивает, дескать, какая ты умница, касается моего подбородка пальцем и выходит. А я... тут же обнимаю себя, стараясь успокоиться.

Что это было? Почему мне казалось, что воздух нагрелся, а сейчас все тело горит?

Следующие два дня только о Максиме и думаю, пока готовлюсь к кастингу. При этом на фотографиях я выгляжу иначе, пусть даже это пока селфи в зеркале.

В субботу утром, в день кастинга, просыпаюсь от невыносимой тошноты, едва добегаю до туалета, где меня дважды выворачивает наизнанку. Плюхаюсь на прохладный кафель и закрываю лицо руками. Дрожу, вытирая пот со лба. Тошнит, и в то же время есть хочется. Даже не есть, а жрать, именно это грубое слово. Аж руки трясутся.

Температуры нет, как и других симптомов отравления. Что со мной происходит? Неужели это из-за нервов? Нельзя сейчас болеть, мне выпал такой шанс — буквально на миллион! Нужно обязательно взять себя в руки и отработать.

Хоть бы не вирус! Будет нехорошо заразить гриппом самого известного французского фотографа. Совсем не гостеприимно.

Неделю спустя

Горький октябрь в этом году. Снег выпал и тут же превратился в слякоть, сделав город непроходимым. Каждый шаг — в грязную жижу, в голове, по ощущениям, то же самое, что под ботинками. И сама я такая — грязная, убогая. Бедная моя мамочка.

Я бросаю рассеянный взгляд на часы, но время не остается в памяти.

По городу иду, сколько часов подряд — сама не в курсе. Гуляю, наверное, или как это называется? Когда бездумно прешь вперед, не запоминая ни дороги, ни местности.

Перед глазами пелена. Я так долго раньше не гуляла, в деревне особо некуда ходить. Обычно молодежь тусуется на рынке, у магазинов или киосков, пьет и курит у клубов, мне это было неинтересно. Я думала, что я буду лучше. Тупая жалкая шлюха. Господи! Тут конца у пути нет, можно неделю идти, и город не пройдешь. Масштабы столицы поражают, вот я и шлепаю, умирая от страха и ужаса.

Резко останавливаюсь, поднимаю глаза и вглядываюсь в серое небо. Низко так висит, будто вот-вот рухнет. И хоть бы. Хоть бы это случилось, и мне тогда не придется принимать самые трудные решения. Я к ним не готова. Я... просто не вынесу. Выбор нечеловеческий. Я не могу на маму это повесить, а сама я кто? Руки дрожат. Никто я, место пустое, ничего не достигшее.