Легенды, как и в любом деле, росли снежным комом о парочке совершившей двадцать захватов давно бродили среди пилотов. Когда Горцев заинтересовался четой Доржиевых, те практически расплатившись с непомерными долгами большого рода. Им оставалось заработать для себя. Поэтому они согласились на его предложение, считая, что лучше десять лет работать с Горцевым, чем еще раз смотаться на боте на орбиту. Они ударили по рукам и стали семьей для бравого капитана.

Часть 4. Руна и Илья

Вновь 1903 год…

Дойти до избы она не спела, оттуда толкаемый кулаками в морду вылетел солдат. Лупил его конвойный.

— Куда метил⁉ Штраф за всех платить будешь? А?

— Я ж не думал, что они бежать, — солдат был самым молоденьким, на первый конвой повел по этапу в сопровождении.

А тут такая беда. Руна остановилась, наблюдая, как они сцепились и один готов убить другого. Из караульной избы вышел полуодетый офицер.

— Команда равняйсь. Доложите обстановку.

Двое вытянулись и тот, что бил, отчеканил:

— Докладываю, у нас заключенные бежали, через запруду.

По лицу офицера стало понятно, что достанется всем.

— Всю партию в цепи! — рявкнул он, на весь двор. — Много?

— Трое. В лес ушли, пока бабы голосили.

Мужики греющиеся у костра зароптали, заверещали бабы в избе. Оно и понятно. Наложит цепи, а в них тяжело, летом цепи суставы ломают, а зимой от них все кости ноют. С осенним холодом, когда не выдали еще кафтаны, положенные по этапу и так не жарко.

— Ох, горе-то! Что б тебя, беда за бедой, — шептались заключенные.

Руна поймала взгляд старосты на себе. А ведь это и его промах. Его беда. А ведь все по тому, что ее спасал. А значит и она виновата. Илья подошел к офицеру.

— Ваше благородие. Сделай милость, пусти на поиски! Мы вам беглых сыщем, чтобы вам со счету не сбиваться и перед начальством не отвечать. Ответственность, коли не выдам, будет на мне.

Призадумался.

Мужики радостно зароптали. Так делали артели, что в хороших отношениях шли с конвойной командой. Тогда наказания никакого не будет остальным. Значит, не прогадали они со старостой.

— Ладно, — кивнул тот.

Офицер в годах был, дело свое знал, также как и каторжного брата, и на варнацкое слово чуйку имел.

— Ступай.

Илья не сошел с места. Ему начальнику ведь все ровно, кого он приведет, главное чтобы счёт был верен, а там справки наводи, на чьем этапе смена лица состоялась.

— Кого-нибудь взять, намерен в помощь? — догадался он о причине задержки.

— Вот эту, — кивнул Илья на Руну.

На лице офицера проскочила ирония, затем ехидная усмешка.

— Шутить изволишь? Мало тебе там?

Илья оскалился, смотря с ним вслед на баню, пожалел плечами. Мол, видит меня ваше благородие с потрохами.

А Руна в душе замерла. Ее рука все еще сжимала деньгу, а живот урчал от голода. Зачем это старосте?

— Добрый человек всегда найдет, как провести время с пользой и выгодой.

Офицер смотрел на Руну с большим сомнением. Оголодавшая, шатающаяся без сил девка поможет мужику в поиске трех беглых? Как? Ну может и правда, разделит приятное с полезным? Далеко все равно не уйдет доходяжная, разве сама станет жертвой трех преступников.

— Пс-м, бери-и, — протянул он, отворачиваясь.

Илья подошел к Руне, взял из рук тряпки и деньгу, отдал их Косолапову, что стоял у избы вместе с остальными заключенными.

— Сбереги. Утром или днем вернемся, заберем, — велел он.

Тот взял, хмуро пялясь на них, не понимая и соглашаясь.

У Руны сердце живой струей радости окрасило, разогнало несущуюся так стремительно по венам кровь, в жар бросило. Внутри все громило новостью, ведь она желала больше всего этого, но и боялась пуще смерти.

Она не оборачивалась в волка, еще. Пока еще нет. Никогда не была тем, кем ей велено быть природой. Лес манил ее, звал, шептал сказками с самого детства, где ее место и в чем значение. И вот он порог, вот калитка, за которой чистая запруда. Люди в нее выходят и входят легко, запросто, не делят его на два мира, свой и чужой.

Илья остановился и смотрит на нее, ждет.

— Пойдем.

Она сглотнула, и перешагнула, сделала первый шаг на волю. Задохнулась от адреналина в крови и от страха и вовсе не перед лесом, а перед самой собою.

Илья шел с девушкой по кромке леса, сжимая веревку. Спустя час повернул в его глубину, особо не прислушиваясь и совсем не принюхиваясь к следам и запахам тех, кто ушел раньше. Руна молчала. Они двигались быстро, так что она успела и согреться и обсохнуть. Отойдя за пару верст, Илья остановился. Ночь выдалась лунной. Белый свет заливал пригорок. Несколько секунд он стоял, внимательно смотрел на девчонку.

— Почему мы не пошли по следу?

— Потому-что, я хочу сначала поговорить. О нас.

— О чем?

Руна, не поняла.

— Как так вышло, что ты ни разу не оборачивалась?

Она пожала плечами, отвела взгляд.

— В городе негде, да и как-то не хотелось.

— А здесь зов, — закончил Илья. — Это случается в нескольких случаях. Когда есть подходящая пара, когда опасность угрожает и когда душа человеческая не желает больше жить в теле людском. Какой вариант твой?

Руна косилась на деревья, утонувшую во мраке листву и думала о том, что становится свобода нужна, когда нет её. У нее до беды нынешней и мыслей таких не возникало. Все с утра до ночи дела какие-то. Принеси то, подай это, сходи туда-то, узнай что-то. Руна никогда и не думала в волка оборачиваться. Из прошлой жизни она только и помнила, что лес, запахи и маму. Очень смутно. До каторги, ей даже думать ни разу не думалось, что она может обернуться в волка и уйти жить в лес с теми, кто ей близок по рождению.

— Кто же ты такой? — уязвленно спросила она. — Ты же не волк. А живешь среди людей.

— А что ты знаешь об этом? — Илья вскинул вопросительно бровь. — Я контролирую свой силы, и отрочество уже давно прожил. А ты только живешь и не знаешь, как все устроено.

— И как?

— Как я сказал до этого. Ты здесь, — он вскинул руку, провел полукруг. — И тебе плохо. Если оборотишься, назад можешь и не вернуться. Ты знала об этом?

Она не знала, пялилась на него во все зеленные глазища, словно не верила.

— Что вообще никогда?

Он кивнул.

— Оборот вспять сложнее. Ты должна быть спокойной и хотеть жить человеком. У зверя сознания грубое, оно вот тут.

Он протянул руку и коснулся затылка Руны.

— Его нужно уметь поймать, направить и удержать. С каждым разом все будет передаваться проще.

— А у людей, вот здесь, — ткнул пальцем ей в лоб, Руна его потерла. — И оно тонкое, свободное. Его легко потерять. Видела когда-нибудь, какой корове или кошке дурно делалось, и та лишалась сознания? Нет такого у животных, потому что сознание иное. Ты этого желаешь? Прожить зверем всю жизнь?

Руну закусила нижнюю губу, отвернулась, растерянно глядя на звезды над головой. Кто бы ей рассказал о подобном? Наверное, поэтому члены стаи обернувшегося ребенка удерживают. Не дают повернуть сознанию вспять, пока не закрепится личина человеческая, пока не научится жить и любить новый облик. А она? Она, в общем-то, любит людей. Не знает иной жизни, и жить по-волчьи не умеет.

Но там же, там лес! Запахи эдакие вкусные, богатые дивными оттенками и благоуханиями. Она и не думала о том, что лучше? Как то естественно считала, что быть хорошо и волком и человеком. В животе тянуще заурчало.

— И ты не знаешь, примет ли тебя стая, — заявил Илья, наблюдая смесь сомнений на хорошеньком личике. — Сейчас весенний гон, не до спаривания, не до тебя. А если нет? Ты умеешь обходить капканы, от погони, охотиться? Выглядеть будешь, как взрослая сука, а уметь, как щенок. Как думаешь, сколько ты протянешь в лесу?