Илья сел в пролетку, протянул ей руку, помог подняться и сесть совсем рядом, заглянул с жаром в глаза и процедил сквозь зубы:

— Личный секретарь сойдет, возможно. А возможно и нет. Езжай!

Велел он Егору, а Руне он невнятно улыбнулся.

После московских булыжных дорог и прибранных парадных, город казался широким в улицах. Место здесь не экономили, дома не жались друг другу. Словно тучная молодка, город тянулся, увязал в весенней коричневой слякоти. Ни каменных мостовых, ни газовых фонарей, ни кирпичных тротуаров не было. Местами на центральных улицах вдоль новых кирпичных домов тянулись деревянные настилы.

Егор вез их по Черниговскому проспекту, по мосту, а за ним мимо нескольких церквей, мимо дома Генерал-Губернатора по Атаманской улице к Никольской церкви. За ней ближе к Кузнецкой они свернули, и катили далеко вперед вдоль деревянных домов, пока не уперлись в край улицы, подпираемой с южного направления лесом.

— Тру-пру! — остановил он лошадей у неказистой избы. — Ну, вот и дома.

Они прожили у Егора и Варвары пару дней, требуемых Илье для явки на службу, получение казенных бумаг и формы, а также поиска жилья.

Руна большую часть времени гуляла. Илья, когда узнал, удивился.

— Ты не нагулялась? Почти год мерила шагами землю русскую.

Она пожала плечами.

— Так ведь разница какая⁉

Разве сложно не понимать? Теперь Руна шла туда, куда сама хотела, как глаза глядят, а ноги ведут. Идти без цепей, смешиваться с жителями, смотреть на город не тоской заключенной, а свободным человеком, дорогого стоило.

— Хотя, нынешнее все другое, — заметила она. — Тихое, густое. Как кисель! Все ползают неторопливо туда-сюда.

Илья усмехнулся, соглашаясь с ней. Их жизнь раскололась надвое. Там в далекой Москве всё чувствовалось быстрым, стремительным, буйным, даже воздух вдыхался живей. Здесь все иначе.

Дом купца Ковалева стоял у Никольского собора. Указала его на предмет съёма Варвара. Не нравилось ей проживание непрошеных жильцов. И хотя гости столовались недаром (сколько нужно после этапов-то, раз в день и только) и платили, та выглядела не довольной. Она лучше знала, кто в городе что делает и кому что сдает. Вот и предложила дом, в котором работала поломойкой.

Анна Леопольдовна слыла ухоженной, хозяйственной, но до чрезвычайности напыщенной дамой. Глядя на Илью в новом пальто жандарма серой шерсти, под которым скрывался синий мундир, ее глаза, начинали гореть от перспектив, а кружева черного чепца и цветные ленты подрагивать в такт движению темноволосой головы. Но при виде рыжей девицы при нем, взгляд изменился и приобрел строгое выражение. Ее тонкие губы то и дело скорчивались в линию.

Илья улыбался хозяйке, и Руна думала, что за год, даже больше, она успела позабыть, какой он настоящий. Сегодня утром, он сходил к цирюльнику. И Руна вынуждена была признаться самой себе, выглядел Илья неотразимо. Он умел улыбаться такой соблазнительной улыбкой, в то время, как вид у него становился невинным, как у младенца. Исчезала ярость во взгляде, черные волосы аккуратно стрижены, челка по-мальчишески задорно падала на его лоб. Длинные и неприлично пушистые ресницы отбрасывали тени, и его карие глаза становились влажными, играющими. Видно было, как у арендодательницы захватило дух.

— У нас в съем одна комната, большая, светлая. Все как положено. Она хорошо меблирована. Уверяю вас, — сообщила она, когда приглашенные в дом на чай потенциальные жильцы уселись на софу и после знакомства озвучили просьбу-с. — Для прислуги, комнат наверху не имеется. Так уж заведено. Есть каморка, рядом с печной комнатой. Если сойдемся в цене, я согласна.

Анна Леопольдовна перевела дух. Цену озвучила Варвара ранее. И не плохую. По Петербургским расценкам барские апартаменты или квартира могли стоить от трехсот до шестисот рублей, каморка пять. А здесь одна комната, так что цена в двадцать рублей, была хорошей. С каморкой Руны выходило в двадцать пять.

— Очень жаль, — изрек Илья, и у Руны на лоб полезли брови, а дыхание и вовсе перехватило.

Почему жаль-то? Что он ответит, да неужели откажется? Ну, так ведь она всегда жила у Данишевских рядом с кухней.

— Знаете, — Илья почесал бровь, отвел глаза в сторону, заставляя хозяйку напрячься и бросить испуганный взгляд в сторону Руны. — Извините нас, мы можем поговорить с моей, — он запнулся. — Наедине. Нам бы посоветоваться.

— Конечно, конечно, — нервно улыбнулась Анна Леопольдовна, а затем прикусила нижнюю губу. — Давайте я покажу комнату, и вы сможете все обсудить.

Они поднялись на третий этаж, где была всего одна комната. Действительно большая, мансардная, имелся небольшой балкон в торце крыши и высокое окно. На втором этаже располагались хозяйские комнаты, рабочий кабинет, а на первом зала для просителей и приемов, музыкальная, большая столовая, кухня и подсобные помещения.

— Вот, — произнесла она, давая им рассмотреть мебель. — Я буду ждать внизу.

Кровать была двуспальной, в углу у окна стоял письменный стол, в другом углу вписали комод для вещей, стул и шкаф, у входа умывальник с тазом и кувшином. Под кроватью ночной горшок. Руна покраснела и вовсе не от стыда. После прожитого не было у нее никакого стеснения и срама. Как только хозяйка дома вышла из комнаты, Руна испепелила взглядом Илью.

— Ты предлагаешь мне пожить с тобой?

Тот широко улыбнулся.

— Да, совершенно верно.

Она задохнулась от возмущения.

— Я не могу. Все вокруг решат, что мы. Что ты!

— Что именно? — Илья будто издевался, задавая вопрос.

Руна нервно сглотнула, стараясь смотреть прямо в его влажные карие глаза, мысленно мечась. Он же шутит? Шутит?

— Что я твоя любовница!

— А знаешь, что я подумал, дорогая! М? После года мытарств в смешанном конвое, у тебя, что безупречная репутация? Проживание со мной очернит ее? Это правда, как-то повредит тебе?

Он перестал ухмыляться, теперь Илья смотрел на девушку внимательно, взгляд приобрел напряженность. А Руна готова была взорваться. Ее раздирало на части от злости, и безвыходности. Выбор-то небольшой. Либо назад в цепи, либо вот так. Она задрожала, сжимая кулачки, кусая губы, начиная ненавидеть его по-настоящему. Как он мог, вот так? И не честно, и без вариантов и так, так по-мужски. Благородства в этом не было нисколько. Но и она не из благородных дам. Она смотрела на него, словно видела впервые, а сама императорских кровей. Но ведь все не так, далеко не так. Сердце Руны в груди билось, как птица.

— Мне думалось, ты захочешь быть благодарной, — Илья развернулся и собрался выйти из комнаты, всем своим видом показывая разочарование.

— Я благодарна, — отозвалась она ему в спину. Илья держал слово и не трогал ее, пока они были в дороге, но теперь… Что будет теперь? — Жить с тобой под одной крышей действительно навредит моей репутации. Но… Илья?

Он остановился, но продолжил стоять к ней спиной.

— Ты впервые меня назвала по имени, — заметил он, затем слыша, как Руна молчит, подтолкнул: — Что?

— Я согласна.

Илья ухмыльнулся, стоя спиной к юной волчице. Все оказалось просто и так сладко, так многообещающе. Она не хотела жить с ним, он это понял давно. А вовсе не сейчас по интонациям в ее расстроенном голосе. О, нет. Девушка была в ужасе. Она злилась, сгорала от ярости, ведь губились последние крохи, видимость ее репутации честной барышни. С того самого момента, как они встретились в спальне мадам Данишевской, он только этим и занимался. И, все же, как легко он получил желаемое. Всего, одна бумага от императора, которую он просил на всякий случай.

Илья повернулся, делая вид, что расстроен ее строптивостью и неблагодарностью.

— Согласна на что? Жить со мною под одной крышей и быть моей любовницей?

Девчонка взвилась, проглатывая оскорбительные слова, пряча их за вздернутым острым подбородком, за задранным горделиво носом. Определенно волчье сознание сквозило в каждом ее жесте. Но она была слишком наивной и молодой. Илья понимал, они возвращаются в цивилизацию, здесь все иное. Провинциальный городишко не имел столичного лоска, зато нравы похлеще московских. Нет здесь закона с большой буквы и морали нет. А Руна красивая, не сорванный цветок, после случившегося в бане, он был в этом уверен. И почему бы не соблазнить ее? И хотя ему по вкусу иной типаж женщин. Более взрослых, более искушенных и намного благородней. Руна притягивала невинностью. Она не пыталась его соблазнить, не старалась заручиться благосклонностью, одаривать телом или манить кокетством. Нет, девчонка, прятала женскую прелесть, свой шарм и интерес к мужскому за многочисленным тряпьем и серыми платками. Конечно, с дороги она истощена, кожа да кости, но пройдет несколько месяцев и Руна расцветёт, округлятся формы, появится свежесть лица и рыжий волос приобретет яркий оттенок.