— Запомни, Малыш: все врут. Даже я никому не говорю правду. Никому, кроме тебя, потому что мы друзья. Ты будешь верить только мне, Малыш, а я и так верю только тебе.

А про себя Мия подумала: «Ведь это не так уж и плохо. Пусть я и лишилась немаленьких денег, но их я еще заработаю. А вот то, что великан теперь не будет доверять никому, кроме меня, — это гораздо ценнее».

После истории с Валентино великан сделался совсем угрюмым. Даже еда, которую Мия приносила, не доставляла ему былого удовольствия. К тому же добавилась новая проблема: он перестал уменьшаться. «Может, я больше и не уменьшусь» — сказал он как-то с грустью в голосе. Мия знала, что их разбойничья жизнь счастья ему не приносит, а если она еще и не будет сопровождаться результатом, — то есть его уменьшением, — то он и вовсе может снова захотеть уйти. Забеспокоившись, она решила, что им следует заняться чем-то более серьезным, нежели грабежи рыночных покупателей и встречных путников.

— Малыш, как мы оба уже заметили, ты перестал уменьшаться, — говорила она. — Это значит только одно: уроки, которые я тебе преподала ранее, ты усвоил отлично. Напомни мне, почему нет ничего такого в том, чтобы грабить людей?

— Потому что каждый человек, если б мог, грабил… — припомнил великан. — Просто все боятся.

— Правильно! Прямо от зубов отскакивает! Но на этом обучение не заканчивается. Я знаю, как сделать тебя еще меньше! Только это будет тяжело. Несмотря ни на что, пообещай, что справишься.

— Я постараюсь, — кивнул великан, даже не подозревая, что затеяла его наставница.

Тогда Мия повела его к городу, в котором выросла, — Верхним Холмам. По пути она старалась на ходу придумать, как заставить великана помочь ей расквитаться с Годриком. Она видела лишь один исход встречи с Годриком, однако великан, чтобы просто согласиться с ее желанием, был слишком добродушен.

— Я хочу рассказать тебе про человеческий мир кое-что еще, Малыш, — зашла она издалека. — У нас есть одно правило: если тебя ударили, нужно обязательно бить в ответ. Иначе будешь никем.

— Тебя кто-то ударил, Мия? — поразился великан.

— Вообще-то, да, — согласилась она. — Есть один человек… Он живет в городе, куда мы едем. Я там выросла, между прочим.

— Твой дом?

— Нет у меня дома, — отрезала она. — Когда-нибудь будет, но пока нет. А этот город им точно никогда не станет. Он ужасен, Малыш. Ужасен.

Мия стала рассказывать о Верхних Холмах: о том, какие плохие там живут люди, как они обижали ее все детство, как издевались над ней. Великан сосредоточенно слушал, и по выражению его лица Мия понимала, когда нужно добавить драматичности в повествование или наоборот умерить пыл.

— И за все годы я не встретила ни одного приличного человека. Потому что таких там нет. Даже я — а я точно знаю, каковы люди и на какую дрянь они способны — понимаю границы. Жители этого города их не понимают. Они все — настоящая грязь, портящая мир. И среди них есть человек, который хуже всех. Его зовут Годрик. Он — настоящее зло.

— Но ты ведь говорила, что зла не существует, — сконфузился великан.

Мия поморщилась — она не думала, что великан запомнит ее слова.

— Это правда. Этих понятий не существует в нормальном мире. Однако давай представим себе человека… Он ворует, грабит, калечит жизни, убивает, и ему от этого становится лучше. Злой ли он? Нет, он просто так живет. Но эта его жизнь не стыкуется с жизнями других людей. То есть — совершенно никак. Мы с тобой, хотя занимаемся воровством и грабежами (что в нашем случае к тому же необходимый акт для твоего уменьшения), по большей части жизни других не трогаем. Он же их ломает. Разве это нормально, Малыш?

— Эм-м… — затруднялся ответить великан, не до конца понимавший, о чем она толкует. — Ты говоришь очень сложно, Мия. Но мне кажется, это ненормально. Если я понимаю тебя правильно…

— Уверена, ты понимаешь правильно. Так вот. Этот человек — абсолютный ужас, и если он пропадет, то всем от этого станет лучше. Именно такой Годрик. С двенадцати лет я работала на него. Это он научил меня воровать. Но не подумай, что я от него получила только хорошее. Малыш, он… Он заставлял меня делать ужасные вещи… — Мия стала говорить подавленным, плаксивым голосом. — Я… даже не хочу вспоминать об этом… Он поломал мою жизнь, Малыш. Но это ведь несправедливо, что он остается безнаказанным, верно? Ты за справедливость, Малыш? Ты мне поможешь разобраться с ним, правда? Чтобы он больше не сделал подобного ни с кем другим…

Великан слушал ее и постепенно все больше верил ее словам. Ему казалось, что так искренне, как это делала она, не смог бы говорить ни один лжец. Подумав так, он отчасти был прав: говорить все это Мии было легко, ведь она сама почти верила в то, о чем рассказывала. После заданного ею вопроса великан немного помолчал, затем сказал преисполненным сочувствия голосом:

— Конечно, я помогу. Но… Что ты хочешь с ним сделать, Мия?

— Я еще думаю, Малыш, — ответила Мия. — Годрик настолько прогнивший человек… Его, к сожалению, уже не исправишь.

— Но ты ведь не собираешься калечить его?

— Это трудный вопрос, — вздохнула она, пытаясь показать всю тяжесть принимаемого ею решения. — Если Годрика оставить, то из-за него пострадает кто-то другой, кто-то, кто мог жить нормальной жизнью! Ты ведь не хочешь, чтобы подобное произошло?

— Не хочу, — покачал головой великан.

— Это еще один урок, Малыш. Иногда приходится принимать трудный выбор, от которого будет зависеть жизнь: либо одна, либо другая. Поэтому нам придется что-нибудь с ним сделать. — И она повторилась: — Что-нибудь.

Годрик, как обычно, сидел в кабинете, обедал и вместе с тем размышлял над делами воровской шайки, которые в последнее время шли не очень ладно. Отчасти это началось, когда Мия перестала слушаться: все-таки она отлично справлялась с заданиями, придумывала хитроумные планы и была умна и изворотлива, как никто другой. А когда она ушла, отряд воришек очевидно обеднел. Однако проблема заключалась вовсе не в этом — ведь воровской бизнес Годрика держался не на каких-то конкретных людях, помимо него самого, а на их количестве, — а в том, что верхушка городской полиции сменилась, отчего исчезли все бывшие договоренности. Полиция вышла из-под контроля, перестала брать взятки и начала ловить всех без разбору. Методы борьбы с ворами при этом ужесточились: за прошедший месяц на каторге оказались более двух дюжин человек, также были отрублены семь рук, и даже три головы слетели с плеч. Компенсировать потери могли разве что новички, но набирать их в таком количестве за столь короткие сроки не удавалось, да и обучать их приходилось слишком долго. Очевидного выхода из положения Годрик не видел и, как человек наученный многими годами ведения дел, выбрал самый надежный вариант — ждать. Например, пока новое начальство полиции успокоится, почувствует тяготящую пустоту в карманах и пойдет навстречу. Конечно, при этом бизнес застопорился, а прибыль упала, из-за чего у Годрика начались сильные мигрени — ему ведь нужно было кормить множество голодных ртов, помимо самого большого — своего собственного.

Размышления Годрика прервались, когда раздался неожиданный стук в дверь. Недовольно проглотив кусок курицы в грибном соусе, Годрик неторопливо вытер руки о платок и только после этого громко произнес:

— Прошу, входите.

Дверь медленно подалась вперед. За ней показался мальчишка лет четырнадцати в сопровождении одного из старших. Годрик поприветствовал его нежной улыбкой, после чего перевел остывший взгляд на старшего.

— Что-то срочное?

— Простите, что отвлекли, — залепетал старший. — Этот — толкнул он в плечо мальчишку — говорит, что сегодня видел Мию в городе. Ту самую.

Годрик уставился на мальчишку, вопросительно приподняв брови.

— Да, дядюшка Годрик, — подтвердил тот. — Я ее видел, правда-правда!

— А ты уверен, мой хороший, что это была именно та Мия? — прищурился Годрик.