— Машка, видать, — сказал я, — сейчас спрошу у нее, не голодная ли, — ответил я матери, — а там уж и глянем.

Мать ничего не ответила, только что-то забурчала себе под нос о том, что больно я тороплив. Но тут уж ничего было не поделать. Чувствовалось в моем молодом теле легкая, даже приятная усталость после рабочего дня. Однако не хотелось мне отдыхать. Тело требовало движения и активной жизни. Этому его требованию я решил поддаться.

— Фу! Жулик! — Прикрикнул я на пса, проходя к забору.

Через щели в досках, из которых был сбит наш забор, видел я, что кто-то топчется по ту сторону. Ждет, пока откроют.

И я открыл. Нахмурился.

— А ты что тут делаешь, Люд? — Спросил я у пухленькой девчонки с тока, которая топталась у меня под калиткой.

— Привет, Игорь, — помялась девушка немного.

Некоторое время на ее пухлой мордашке виделось мне некоторое замешательство и стеснение. Потом свела она свои светлые бровки к носику, на лице заиграло решительное выражение.

— Сил уж у меня нету, — сказала Люда резко, — замучилась я.

— Отчего ты замучилась-то? — Снисходительно улыбнулся я.

— Дак как жеж! Девки меня изводют! Весь день надо мной измываются после нашей встречи. Они до этого с меня смеялись, что я хожу туда-сюда, про тебя говорю. А сегодня так вообще! Доканали! То, говорят, мол не твоего полета я птица. Ты вон какой видный, а я замухрыха. То говорят, мол, иди, чего сидишь? Видно ж было как Землицын с интересом смотрить на тебя!

Все эти слова она выпалила быстро. Протараторила буквально на одном дыхании. Когда закончила, то пришлось ей пару мгновений отдышаться. Поджав губы, она подняла на меня беспокойные глаза.

— Ну и решила я, что хватит. Что сил моих больше нету. Пойду да спрошу.

— А как же ты узнала, где я живу? — Я удивился таким ее эмоциям.

Девушка снова опустила глаза. Руки все это время держала она за спиной. Потом вытянула, показала их мне. Она держала мою светлую водительскую кепку.

— Ты забыл у нас, под навесом, когда приезжал днем. Ну я и выспросила у дядь Пети, у завтоком, где ты живешь, чтобы вернуть. Кепочка-то очень хорошая. Вдруг потерялась бы.

— Вот плутиха, — рассмеялся я девушке, отчего прямо-таки вогнал ее в краску, — а не ты ли сама мою кепочку припрятала?

— Что? — Ее большие глазки расширились еще больше, — я? Спрятала⁈ — Губы изогнулись в возмущении, — Еще чего! Много чести!

— Точно не ты? — Я снова сдержанно рассмеялся. Очень уж потешно девочка капризничала.

Люда вздохнула, с трудом сглотнула слюну. Потом призналась:

— Не сердись, Игорь. Я то была. Я спрятала.

— Не сержусь, — сказал я, принимая кепку назад, — я, если по-честному, и забыл про нее совсем. Про кепку-то. Совсем уж было не до нее. А ты, значит, хочешь объясниться со мной?

— Хочу поставить этому всему конец. Точку, — решительно сказала Люда, — чтобы уж ни самой не мучатся, ни тебя не мучать. Коль совсем уж я тебе не мила, так чтобы сразу узнать. А ежели есть в тебе хоть капелька ко мне симпатии… — Люда смутилась, — я… хозяйка хорошая. Не смотри, что совсем уж молодая. Готовлю очень вкусно. Особенно чебуреки.

— Эх, Люда-Люда, — улыбнулся я девочке, — вон, смотри, — я бросил взгляд к углу улицы, — вон идет мое к тебе объяснение. Тут и говорить ни о чем не надо.

Из-за угла вышла Маша. Спокойным шагом шла она по бровке у каменистой гравийной дороги. Одета Маша была по городскому в кримпленовое платье. Стройные ножки ее выглядывали из-под красивого платьица, которое было чуть выше колена.

— Это… — Люда глянула на Машу очень грустно.

— Ага, моя милая идет, — сказал я тихо и по-доброму.

— Привет, Игорь, — улыбнулась мне Маша, когда пришла ко двору. Потом посмотрела она на Люду с подозрением, добавила, — здравствуйте.

— Здравствуйте, — не подав вида улыбнулась Люда, — меня Людмила зовут. Вот, Игорь забыл кепочку на току. А мне по пути было, занесла. Кепочка-то хорошая. Такую сложно новую найти. Жалко было б, если уж пропала бы.

— И правда, — сказала Маша, — жалко.

— Ну ладно, — Люда улыбнулась мне еще раз, — но уже не грустно, как до этого, а по-простому, словно доброму соседу, — пойду я! До свиданья!

— А ты, мож голодная? — Сказал я с улыбкой, — только с тока, наверное. Пойдем ужинать. Мама наварила картошки. Сейчас мы ее с маслом да луком употребим.

Люда растерянно посмотрела на Машу.

— Вместе за столом будет веселее, — сказала Маша скромно.

Кажется, не видела Маша в маленькой и пухленькой Люде никакой соперницы. Да и сама Люда тоже все понимала. Исключительно бойкий и решительный ее характер, толкнул девушку на такой лихой шаг: пойти до меня, чтобы решить все раз и навсегда.

Зашли мы все вместе во двор. Я привычным делом придержал Жулика, пока девочки пройдут. Люда познакомилась с мамой и со Светой, что вышла на двор, увидев через окошко гостей.

— Кепочку Игорь забыл, — говорила всем Люда робко, — а мне велено было возвратить. Вот и возвратила.

— И за что тебе, Люда, — говорил я добродушно, — большое спасибо.

— Добавки наложить? — Глядела на пухленькую девочку мама добрыми своими глазами.

— Только немножко, — смутилась Люда.

— О, а у нас где-то был чайный сахар, — вспомнила Света, — который кусочками. Его папа сам делает из простого, рассыпного. У брата с Ростова научился. Сейчас поставлю чайник и попьем со сладеньки вприкуску. Так вкуснее!

За следующую неделю колхоз полностью провел уборку ячменя и перекинулся на пшеничные поля. На полях, вместе с наблюдающими за работой агрономами и представителями колхозного правления, появились и другие, незнакомые никому люди. Хотя, сказать по правде, никому до этого не было особого дела. Ну чиновники и чиновники. Бог с ними.

Жизнь колхозников изменилась мало. Только время от времени вызывали кого из комбайнеров или шоферов в колхоз. Проводили какие-то беседы, сути которой никто особо не понимал. Да и не вдавался в суть, собственно говоря. Беседы проводили те самые незнакомые чиновники. Да вот до меня очередь все никак не доходила.

Зато дошла другая. Сегодня поставили меня на перевозку очищенного ячменя на армавирский элеватор, в котором хранил колхоз часть своего урожая.

Работа эта была тяжелая. Иной раз чуть не всю ночь приходилось катать туда-сюда, с тока на пункт приема зерна и обратно, чтобы вывезти начищенную норму зерна. Сегодня возил я уже седьмой рейс.

А начальство торопило. Еще утром сгустились над полями потемневшие облака. К обеду все небо уже закрывали массивные бугристые тучи. В воздухе воцарилась предгрозовая духота.

По всем колхозным структурам прокатилась весь: возможно, ночью ударит град.

Потому пришлось на мехтоке скорее избавляться от остатков ячменя, что хранился прямо под открытым небом. Сорную пшеницу же, которой было еще совсем немного, завтоком распорядился загружать в старый амбар, от греха подальше.

Зав работал целый день, очищая остатки ячменного урожая. Мы брали в кузова прямо из бункера и тотчас же неслись на элеватор. Колхозное начальство распорядилось сегодня опередить погоду.

— Места не хватит! Сейчас мы все не спрячем в амбар! — Кричал раздраженный завтоком по телефону председателю колхоза, — рейсы в Армавир прерывать нельзя! Загрузим часть на элеватор, там уже давно ждут наш ячмень. Остальное же покамест подождет в амбарах. Да только вы не забывайте, что еще под пшеницу нам нужно место! Что? Под пленку? Ну часть под пленку укутаем. Дак а весь ток я вам пленкой не закрою!

Весь день часть машин работала на элеватор. Весь день завтоком сетовал на неграмотное выделение места под механизированный ток, что приходится выходить из подобных ситуация вот так, через одно место.

Слышно было как вдали, где-то за горизонтом, гремит канонада. То с Армавира, с нашего и близлежащих поселений, открыли по градовым облакам огонь специальным боеприпасом. Пытались разогнать град. Да только если даже и разгонят, прольется тот град дождем, а уборку все равно придется сдвинуть на день-другой. А вот коль град, там уже сложнее.