Сашка, буквально десять минут назад висевший, считай, между жизнью и смертью, болтал сейчас ножками так, будто и не было всей той опасности. Не было высоты и ломающейся под ним ветки. Не было ковша и его собственных слез.

— Спасибо тебе, Игорь, — сказал тихонько Володя, когда стояли мы с ним под большим колесом его трактора, — если б не ты, потерял бы я самое дорогое, что у меня есть на целом белом свете.

Глядя на сына влюбленными глазами, он смял хвостик папироски, положил ее в губы.

Я только промолчал на его слова. Подумал о том, как бы здорово, чтобы все люди на свете имели такую же, как у Сашки, простую детскую отходчивость от всяких бед и обид. Особенно она, такая отходчивость, не помешала бы Пашке Серому. Возможно, не копил бы он тогда на своей душе столько злобы на других людей.

— Дураком я был, — вздохнул Вовка, — всегда был дураком. Был дураком, когда пил, как хотел. Да так, что жена ушла с сыном до тещи. Еле-еле сговорился с ними сына забрать на чуть-чуть. Пить для этого бросил. А сегодня был дураком, когда со злости на тебя, — он громко сглотнул, — да и на себя, что за сыном не уследил… Стал требовать с Сашки, чтоб слазил. Казалось мне, что так правильно будет его воспитывать. А воспитание-то, оказалось, — он закурил, — мне самому нужно.

— И сегодня, — продолжил я, — воспитала тебя ветка старой абрикосы.

— Ага, — покивал он грустно, — да и ты, буду честным, тоже воспитал. Правый, ты был в этой всей беде. А если б и не ты…

— Если бы да кабы, — я глянул на Вовку с улыбкой, — во рту выросли б грибы.

— И то верно, — улыбнулся он суховато, — в общем. Спасибо тебе еще раз. Говорю, что нету у меня теперь на тебя зла. Даже наоборот. Если будет нужная от меня какая-то подмога, я всегда рад буду отозваться.

— А знаешь, — задумался я, — а мне нужна от тебя подмога.

— Какая же? — Удивленно глянул на меня Вовка.

— Давай, сгоняй свою машину с дороги! Чего перегородил всю трассу⁈

— Дак, — Казачок жалобно глянул на агронома Николаенко, что выглянул из своей Нивы, — а как же я буду ячмень обратно закидывать? Мне же будет совсем неудобно!

Казачок крепче сжал черенок своей лопаты, растерянно потоптался у кучи зерна, что лежала под его налаженным кое-как задним бортом.

Микитка, которого на обратном пути Казачок все же уговорил помочь закидать зерно, нерешительно помялся, не зная куда ему глядеть: на сердитое лицо Николаенко, или же еще куда в сторону, на посадку, что раскинулась под дорожной насыпью.

— Нам нужно на другое поле! А ты тут со своей аварией! — Не унимался Николаенко.

За его легковой всепроходной Нивой стояли и ждали своей очереди другие нивы: очередка красных комбайнов, нервно порыкивающих своими моторами, дожидалась прохода. Их широкие молотилки не позволяли машинам пройти по имеющемуся просвету на дороге. А по обочине Николаенко бы и вовсе не повел комбайны. Больно уж она была крута. Не решился бы агроном заставлять бывалых комбайнеров ехать по опасной грани.

— Лады, — вздохнул Казачок, — вы извините, что у меня тут такая незадача вышла. Что я остался с разгруженным прямо тут, на дороге, кузовом.

— Ты давай, — сердился Николаенко, — не извиняйся, а машину сгони! А-то нам проходить надо! И вон, — Николаенко взглянул вперед, — там еще кто-то к нам едет. Сейчас и вовсе затор у нас случится!

Казачок снова, еще горче прежнего вздохнул и выглянул из-за своего газона, чтобы посмотреть кто же там, на подходе идет.

Над дорогой дрожал разогретый кубанским солнцем воздух. Из-за дорожного сгиба подымались казачку на обзор две машины. Так же как и воздух, дрожали они на встречной линии, словно миражи. Был-то белоносый газон с синей головой, а за ним выглядывала угловатая высокая кабина Белоруса.

Я высунулся из Белкиной кабины. Оглянулся. За мной, рыча двигателем, шел Вовкин Белорус. Его ковш, навешенный спереди, покачивался на своих массивных направляющих.

В кабине, сквозь ветровое, было видно самого Вовку. Он, со счастливым лицом, рассказывал что-то Сашке, сидевшему у отца на коленях. Мальчишка с радостью в глазах рассматривал что-то на приборной доске трактора.

Когда мы наконец, подъехали к затору, увидел я, что все тут не так гладко. Казачковская машина стояла на дороге. Рядом с ней мельтешили Казачок и Микитка. По встречной же стояли комбайны. А перед ними агрономовская Нива.

Николаенко, размахивал руками, стоя у распахнутой своей двери.

— Мда, — начал я себе под нос, — вот уже и насели на Казачка за егошний проступок.

Мы с Вовкой подъехали, встали на встречке.

— Ну вот! Еще и ты, Землицын, решил нам проезд перегородить! — выйдя вперед, крикнул мне Николаенко.

— Ты не горячись, Сергей Саныч, — сказал я, выпрыгнув из кабины, — я ж вон кого с тока пригнал, — кивнул я назад, на трактор, — сейчас помогут нам закидать ячмень обратно в кузов.

Николаенко постоял, помолчал. Подбоченился.

— Ну так, а проехать-то нам все равно надо!

— Так и проезжайте, — я пожал плечами, — мы сейчас, на время вашего проезда, прижмемся к краю дороги.

— Так и он пусть прижмется! — Крикнул мне Николаенко, глядя на Казачка, — не пропускает же!

— Да я уже все, — сказал немного обиженно Казачок, оставив свою лопату в куче зерна, — сейчас уж отъеду.

Казачок забрался в машину, завел мотор, и его самосвал кратко дрогнул. Протронувшись вперед, он стал за машиной Микитки. Мы с Вовкой тоже прижались к обочине. Подождали, пока пройдут по дороге комбайны.

— Ты давай, Землицын! — Крикнул мне из своей машины агроном, — долго тут не распотякивай. Машины мне ваши нужны на ячменном поле над Красной.

— Помню, не бойся, Сергей Саныч, — сейчас закидаем и поеду прямым ходом до поля.

Николаенко глянул на меня уже мягче.

— Эт ты трактор раздобыл? — Спросил он.

— Нужно было как-то из ситуации выходить, — я пожал плечами, — вот я и вышел.

— Молодец, — Николаенко улыбнулся, — соображаешь. Раз уж так, попрошу тебя проследить за этим, — он кивнул на Казачка, топтавшегося у своей машины, — лоботрясом. Чтобы еще чего не учудил.

— Прослежу, — покивал я, — а потом быстренько на поле.

Николаенко кивнул и поехал первым. Комбайны, тарахтевшие до того на тихом ходу, зарычали своими двигателями. Из их выхлопных труб вырвались черные облачка газов. Все они в линию поехали за агрономом, валко вращая большими передними колесами.

— Это ты мне, что ли трактор пригнал? — Спросил подошедший Казачок, — на подмогу?

— Последний раз тебя вытягиваю из беды, — ответил я ему строго, глядя, как выезжает на дорогу Вовкин трактор, — если уж еще хоть раз попадешь в похожий просак, сам будешь выпутываться.

— Спасибо, Игорь, — смущенно заулыбался Казачок, — чесслово даю, что не дам больше такого маху. Стыдно мне самому, понимаешь, за то, что я такой растяпа. Что там не угляжу, там потороплюсь. Тут чего недоделаю. А вечно оттого, — он вздохнул, — другие страдают. Да и тогда, на заву…

— Да зав-то ладно, — я махнул рукой, — там, правда новичку сложно.

— Ну чего вы там? — Приблизился Вовка, поздоровался за руку с Казачком и молчаливым Микиткой, — давайте уж поживее расправимся. Мы ж с заву уехали без спросу. Завтоком узнает — будет ругать нас почем зря.

— С Герасимычем я как-нибудь разберусь, — сказал я, — он мне, в конец концов, обещал дать на подмогу людей. Вот, будем считать, что дал.

— Ты давай, подгоняй машину обратно к куче, молодой, — сказал Вовка, — а я на тракторе сзади заеду и буду нагружать.

Так и поступили. Я отставил Белку подальше, чтобы не мешалась, а Микитку и вовсе отпустил на поле, вслед за комбайнами. Вовка с Сашкой, сидя как один в кабине, стали загружать рассыпанный ячмень обратно в газон. Колючая ячменная пыль клубилась над кузовом казачковской машины. Серым налетом оседала на кабину, делала ее синий цвет тусклым и каким-то неновым.