— Он просто издевается, не слушай его, — вмешалась Лахджа.

— Я не отвечу бесплатно, — повторил Ле’Тоон, повернувшись к Матти. Глаз у кэ-миало не было, но все равно стало понятно — он пристально глядит именно на попугая.

Тот старался не приближаться к новому жильцу. Информационный фамиллиар, живой справочник, набитый фактами на зависть «Озирской энциклопедии», для кэ-миало он был изысканным лакомством и прекрасно это понимал. Каждый раз, когда Ле’Тоон и Матти оказывались в одной комнате, демон испускал волны, похожие на ментальное слюноотделение.

— Пожалуйста, не надо трогать домашних, — попросила Лахджа.

Кэ-миало ничего не ответил.

Но к своим обязанностям он относился добросовестно. Вероника теперь снова жила по строгому расписанию, каждый день занимаясь под руководством летающего мозга. Ле’Тоон знал все, что проходят в парифатских школах, всегда видел, как Вероника усвоила очередной урок, что она еще не поняла, где у нее слабые места. По ментальному излучению он ощущал, насколько она устала, и давал ровно столько, сколько нужно.

—…Закончим на сегодня с арифметическими действиями, — говорил он, чувствуя, что Вероника уже начинает ненавидеть свою тетрадку в кружочек. — Займемся более занимательными для маленьких смертных вещами. Занятное словообразование, это рассмешит тебя. Муравьед называется так оттого, что он ест муравьев. Какие еще животные называются по такому принципу?

— Короед, — задумчиво сказала Вероника. — Он… ест кору. Еще яйцеед… ест яйца. Мозгоед… ест мозги.

— Ты правильно перечисляешь. Знаешь еще такие примеры?

— Ну… носорог… ест носы. Бегемот… ест бегунов. Кашалот… ест кашу.

— Теперь неправильно. Ты не уловила суть.

— Не уловила, — вздохнула Вероника. — И есть теперь хочу.

— Я недооценил твою усталость. Тебе следует сделать перерыв и насытиться. Советую отвлечь свой разум чем-нибудь имеющим рекреационный эффект, вроде сказки или игры в мяч. Мы вернемся к уроку через два часа.

Когда Вероника радостно убежала, Ле’Тоон бесстрастно сказал сидящей в кресле Лахдже:

— Я не успею подготовить ее так, чтобы она получила высокие баллы. Ее ментальные мощности не позволят усвоить столько материала в настолько сжатые сроки. Я сделаю, что смогу, но без прямого внедрения в ментальное начало многого не обещаю.

— Нет, — резко сказала Лахджа.

Конечно, Ле’Тоон мог просто внедрить Веронике в голову нужные знания. Кэ-миало умеют не только забирать чужую память, но и буквально загружать информацию в чужой мозг. Глубокая менталограмма — и Вероника будет знать не меньше Мамико.

Но она не станет от этого умнее и не начнет быстрее считать. Это просто напичкает ее разум чужой памятью — а это работает не так, как хотелось бы. И если ты не кэ-миало, а простой смертный, да еще и маленький ребенок — это довольно травматично.

К тому же это могут счесть жульничеством. Делектория очень пристально следит за такими вещами.

— Разумный выбор, — согласился Ле’Тоон. — Но я был обязан предложить. Это ускорит процесс и гарантирует результат.

Так незаметно шло время. Родители, демоны и призраки наставляли Веронику, готовили ее к великому будущему. Закончилась луна Скарабея, прошла луна Лебедя и началась луна Тигра. В Мистерии наступила очередная весна, снова зазеленели деревья в саду, и вернулись из-за моря перелетные птицы.

Маладис, Злой День, Вероника в этом году толком не заметила. Уже когда он остался позади, девочка спохватилась, что забыла защитить дом от старухи Юмплы. Однако ничего страшного не произошло.

У Астрид заканчивался второй семестр. Она в нетерпении ожидала дня Костяного Тигра, когда на целых семнадцать дней вернется домой и будет заниматься чем угодно, кроме уроков. В последний день каникул ежевичине исполнится шесть, а на следующее утро они все вместе поедут в Валестру на фестиваль Бриара, где папа на этот раз сам будет голосовать за нового лауреата, а у них будут особо почетные места на трибунах, как у детей ректора.

— Кудесно, что у нас обеих дни рождения в последний день каникул, — сказала Астрид, вместе с Вероникой стоя на мостике через реку. — Это что-то да значит. Только я лето, а ты весна.

— А Лурия тоже лето, — задумалась Вероника. — А ты не лето, а осень, ты осенью родилась.

— Это все еще летние каникулы, так что я лето, как Солара. А ты весна. Чем займешься, когда станешь шестилетней?

— Буду учиться дальше, — сказала Вероника, слушая кваканье лягушек. Был Ангуиндис, Змеиный День, так что они с Астрид сначала поздравили Токсина, а потом пошли в лес и на реку, поискать всяких гадов, у которых как раз кончилась зимняя спячка.

— А потом?

— А потом все исправлю.

— Чо?..

— Ну… не знаю пока. Все можно сделать лучше.

— А-а-а, тирания, — догадалась Астрид. — Мы с Копченым тоже решили, что ты, когда вырастешь, начнешь всех строить и унижать. Если чо, мы будем твоими руками, правой и левой. Я правая!

— М-м… а Лурия?..

— Ну… ну пусть нога будет.

— Она моя сестра!

— Ну тогда Копченый будет ногой! Но он расстроится. Он тогда станет копченой ножкой.

Вероника хихикнула. Она радовалась праздникам, потому что домой прилетала Астрид, а с Астрид всё гораздо веселее. Хотя ничего, Лурии уже скоро два года, она уже почти хорошо разговаривает, умеет играть в карты и на барабане.

А еще Лурия очень хозяйственная. У нее по всему дому тайнички и секретики, куда она прячет ценности. И все знают, что если что-то пропало, то нужно попросить Лурию найти, и она куда-то убегает, а потом возвращается и гордо протягивает пропажу.

— Время отдыха истекло, — донесся ровный голос, и над мостиком поднялся раздутый мозг с гибкими щупальцами. — Возвращаемся к изучению геометрии.

Вероника вздохнула. Ле’Тоон не признает севигистский календарь, поэтому даже в праздники не оставляет ее в покое. Но ничего не поделаешь, время бежит неумолимо, до лета осталась всего одна весна, а весна не очень длинная.

— Это все-таки лучше Гробаша, — заверила Астрид, с интересом глядя, как Вероника чертит на песке всякие фигуры. — А это что, пентаграмма призыва?

— Это геометрия, — ответила Вероника. — Не мешай.

— Ты поосторожней будь, ежевичина. А то опять через тебя призовут на Парифат кого-нибудь, и у папы снова рога вырастут.

Вероника кисло покосилась на Астрид. Она не любила вспоминать ту историю с бушуками. В конце концов, это было очень давно, целых полтора года назад. Четверть всей жизни Вероники… ого, как она уже хорошо освоила арифметику! Даже не задумалась, а сосчитала, разделила шесть на полтора!

Вот умище-то.

Нет, призвать себе в учителя кэ-миало было отличной идеей. Вероника здорово придумала. Она заметно поумнела за эти луны, а до лета еще сильнее поумнеет. Вот уже и делит легко, и умножать умеет.

А сколько еще всякого ее ждет!

— Хочешь конфету? — предложила Вероника Ле’Тоону, суя за щеку леденец. — Шоколадная.

— Я не ем конфет, — отказался кэ-миало.

— Почему? Сладкое полезно для головного мозга, так мама говорит. А ты мозг. Или мама неправильно говорит?

— Правильно. Но у меня нет ни рта, ни желудка. Я не употребляю традиционную пищу.

Веронике стало жалко Ле’Тоона. Немыслимо даже вообразить такой ужас, как невозможность есть сладкое. Рисуя на песке треугольники и слушая, чем равнобедренные отличаются от равносторонних, Вероника напряженно об этом думала и в конце концов предложила:

— А если я воображу для тебя конфету? Ты сможешь съесть воображаемую?

— Я смогу принять твое впечатление о ней, — произнес кэ-миало. — Так мы и соприкасаемся с чувственным миром. Нам этого довольно.

— Тогда угощайся, — щедро предложила девочка, представляя самые вкусные сладости, какие только знала.

Одновременно она ела настоящие конфеты. Леденцы и шоколадные, из той большой банки, что стоит на самой верхней полке. Вероника не могла туда дотянуться, но она давно уразумела, что если не можешь куда-то дотянуться, то совсем незачем подставлять табурет или призывать Агга. Достаточно призвать саму вещь. Это совсем нетрудно.