Вода хлестала из крана, пенясь и пузырясь. И падали тяжёлые слёзы. Жизнь свивалась в стройную цепочку событий. И на одном конце цепи было безоблачное детство, студенческий Питер, где все тебя любили и ценили просто так — ни за что. А на другом конце — последние годы суетной работы, горькое бабское одиночество, горечь от невозможности иметь своих детей и мутный осадок клубившихся туч над стариками родителями из-за непутёвого, всё пропивающего сына — её родного брата.

Она долго мыла мыльной водой руки, вытирала заплаканное лицо. А потом подошла к окну и навалилась лбом на холодное стекло. Собака притихла там — в казематах подвала, или устала и обессилела, или тоже думала о ней — созвучной одинокой душе. За окном громыхало и сверкало. Весёлые хмельные компании взрывали китайские петарды и окрестности освещались огнями, затмевая на время звёздное рождественское великолепие. Переливался перламутровый иней. Узорчато расписанные веточки свешивались, обсыпанные снежным сахаром, словно игрушечные украшения. Сказочно, как в детстве, скрипел снег под ногами прохожих. Собака в подвале опять заскулила, надрывный звук приближался и рос. И, прижавшись, к ночному окну скулила маленькая женщина. Это единственное, что можно было сделать в горькую минуту.

На столе лежали рассыпанные листы рукописи о древнем племени, приручившем непонятное четвероногое существо, сделавшего его богом своего рода, поклонявшегося этому странному богу. Со страниц доносился монотонный молитвенный гул, и сильно пахло дымом костра. Над бумагами, сквозь пламя костра, виднелось лицо паренька с пробивавшимися над верхней губой усиками. Он поднимался, рос и вот уже сидел за экзаменационным столом и ставил на каждом листе такие жирные и такие знакомые цифры…

Из забытья её вывел телефонный звонок, и усталый немного озабоченный женский голос спросил:

— Это у вас животное попала в беду?

— Да-да!.. — И она начала судорожно рассказывать вечернюю историю с самого начала. Женщина, не прерывая, всё выслушала и подвела итоговую черту разговору.

— Мы приедем. Но не сразу. Мне надо обзвонить ребят. Сегодня праздник — большинство отдыхает. И добраться в ваш отдалённый район не просто. Придётся искать машину…

Тяжёлый камень свалился с души измучившейся женщины. Она опустилась на кресло, откинулась в нём и провалилась в сон. Проснулась от тишины. Ни лая, ни воя — только скрипучие шаги за окном и шум изредка проезжающих машин. Она заглянула на кухню, отхлебнула из чашки остывший чай, вновь включила чайник и тут в дверь позвонили.

На полутёмной лестничной площадке стояла невысокая женщина в рабочей куртке. Широколицая, со вздёрнутым носиком, она приветливо улыбалась. За её спиной — четверо высоких парней в потёртых кроссовках с головными фонарями на спортивных шапках.

— Здравствуйте! Я — Валентина. Ну и где же наша собачка?

Виновница вызова замялась. Ей почему-то стало неудобно: собрала людей, а животину и не слыхать. Может, собака выбралась сама. Может, ей помогли. А может, уже и не жива…

В странном замешательстве проводила она гостей до двери в подвал и осталась ждать на площадке. Время тянулось нестерпимо медленно. Собака не подавала никаких признаков того, что она вообще была и существовала полчаса назад. Женщину хлестал стыд и чувство вины. Перед ней шумно и весело пробежала семейная компания. Они поздоровались, она тоже, хотя совсем не знала жильцов подъезда. А зачем знать? Да и некогда.

Но вот, озябнув, она вернулась в квартиру. Мелькнула мысль:

— Надо напоить спасателей чаем!

Засуетилась. Стала рыться в шкафу, вытащила большую банку дорого кофе, несколько коробок шоколадных конфет, подаренных ей студентами на экзаменах. Посмотрела на чашки — одинаковых оказалось только две.

— Я же никогда не жду никаких гостей. Две чашки — это «оптималка»: для себя да для «любезного» дружка.

Она собрала все стаканы, кружки, достала ложечки, сахарницу и вишнёвое варенье — подарок родителей. Приготовив бутерброды, она лёгкой птичкой выпорхнула на площадку. Здесь уже собралась и перебрасывалась шутками вся спасательная команда. Одежда на ребятах была перепачкана, все были возбуждены и веселы.

— Жива! — сказала ей командирша (так про себя она обозначила женщину спасателя). — Мокрая вся, перепачканная. Она на сносях — беременная. Тяжело ей, поэтому и не могла выбраться в окно. Кстати, его перекрыли?

— Да, — ответил долговязый юноша в серой спортивной шапочке. Его прямой с горбинкой нос и пробивающийся пушок бороды и усов ей кого-то напомнил. Уж не тот ли это студент, которому она утром поставила «справедливую» оценку? Уж очень похож.

— Спасибо вам! Может, зайдёте на чашечку чая?

— Благодарю, но всем домой пора. Праздник же для каждого православного! Валентина подошла вплотную. — Пусть собака здесь полежит, мы ей постелили. Оправится от шока, обсохнет. Такой ей на улицу нельзя. Мороз, сами знаете.

— Да-да. Ещё раз спасибо!

— Я бы взяла с собой, но у меня уже семь таких приблудных (улыбнулась). Все дома. Ждут хозяйку (помолчала). А может, вы её себе возьмёте?

— Какая мне собака с моей бездомной работой? Нет-нет…

Команда попрощалась, молодёжь стала выходить на улицу и неожиданно долговязый юноша, который шёл последним, оглянулся и сказал:

— До свидания, Надежда Валентиновна! — улыбнулся, и закрыл дверь.

Надежда приблизилась к измазанной в грязи горемыке. Та даже не шелохнулась. Она лежала на прогнившей подстилке, глядела в сторону закрытой подвальной двери и тяжело дышала. Судорожно поднимался и опускался ободранный бок большого живота.

— Чем я могу тебе помочь, а?..

Спасённая проигнорировала вопрос. Надежда вернулась в квартиру. Она собрала шесть посудин для чая и расставила их на журнальном столе в гостиной. Поставила посреди хоровода чашек свечу и зажгла её. Домашний зимний сад: роза, лавр, денежное дерево и шеффлера сразу же отбросили на потолке дрожащие волшебные тени. Надежда полностью распахнула шторы окна.

Красота! Замёрзшие, все в ледяных узорах, стёкла окна напоминали сказочные зимние горы. А далее и выше в проталинах простиралось звёздное небо, на которое так редко смотрит городской житель. Золотые и серебряные россыпи переливались огнями, и душа наполнялась покоем и умиротворением. Всё-таки хорошо. Хорошо на белом свете жить.

И диссертация, и рукописи о догменах — всё отошло на задний план, стало маленьким и ненужным. В груди росло какое-то непонятное ноющее чувство, тёплое и счастливое. Голову наполнял неясный лёгкий перезвон — то ли сосульки, то ли звёзды переговаривались друг с другом. Это был праздник. Вернулись из глубины какие-то сладкие воспоминания детства и юности, обрывки и отрывки радостных событий и переживаний — всё это вязалось на светлую прочную нить надежды.

«До свиданья, Надежда Валентиновна!» — звучало в её ушах; они горели, а на губах не могла успокоиться улыбка…

Когда свеча догорела, Надежда, боясь стряхнуть сладкое чувство, всё-таки ещё раз вышла на лестничную площадку.

Собаки уже не было. Кто-то «сердобольный» выпустил её на мороз.

Около грязной подстилки лежали нетронутыми кружок колбасы и кусок батона.

Роман БЕККУЛОВ

ЭКСПЛУАТАЦИЯ

Я приехал по приглашению своего знакомого в уездный город N. отыграть пару концертов. Несмотря на глубокую ночь и дождливую погоду, знакомый встретил меня на вокзале, накормил королевским ужином у себя дома, после чего доставил в гостиницу с незатейливым названием того же города. Лифт тот, что слева, ходил по чётным этажам. Тот, что справа — по нечётным. Мне нужен был четвёртый этаж. Я вызвал тот, что слева. В кабину вместе со мной прошмыгнула (именно как-то прошмыгнула) прилично одетая девушка в стильных очках с диоптриями. Она улыбнулась и протянула мне визитку. На карточке была надпись «Досуг», номер телефона и хитрый кролик, выглядывающий из шляпы.