Когда в ДПШ ты поднимешься по широкой деревянной лестнице, скрипучей и рассыпающейся от инвалидной старости, то окажешься перед дверью, за которой перед тобой неожиданно возникнет огромный зал, ну, где-то человек на двести. На сто уж точно! Это и есть Театральный зал. В конце зала из темноты возникает освещённая юпитерами сцена. Среди будущих актёров я с удивлением разглядел Жмурку. Вообще-то она Шурка. А Жмуркой её обозвал Юрка Граф — цепляет он эту девчонку, пришедшую в наш класс нынешним первым сентябрём.

Руководитель кружка объявил нам, что к Новому году мы будем ставить сказку для новогодней ёлки.

— Вашими зрителями, ребята, будут такие же школьники, как и вы. Скорее даже — из младших классов. Так что, главное, ребята, не робейте!

В этой новогодней пьесе мне дали роль учёного-чудака, который ходит по сцене со своим сконструированным чёрным ящиком, который всё видит насквозь. Благодаря этому ящику Дедушка Мороз и Снегурочка смогут обрести подарки, спрятанные от детишек злой Бабой-Ягой. В последней сцене я скромно самоустраняюсь, предоставляя все лавры Деду Морозу и Снегурочке.

Когда нам надоедало репетировать Сказку, наш режиссёр приносил шпаги: — Это, ребята, рапиры. В следующем году мы будем репетировать пьесу «Ромео и Джульетта». А пока, мальчики, поучитесь дуэльному бою…

Мне очень нравится делать выпад. Левая рука при этом очень смешно поднята над головой — колесом. И, когда наносишь удар рапирой в сторону противника, выпрыгивая вперёд, то задняя рука словно подаёт кому-то кисть для пожатия. Таковы уж были средневековые предрассудки феодальной знати.

Наступил знаменательный день театральной премьеры. Детишки у ёлки перед залом получили нарядные кульки с конфетами, и теперь, рассаженные по местам, шелестели фантиками. А мы через дырочку в занавесе поглядываем в зал: какой он из себя, наш зритель? Кажется, никто не глядит в сторону сцены — все заняты своими делами-обсуждениями. Но вот, звенит третий звонок. Детей успокоили. Занавес рывками пошёл в стороны. Мальчик Петя и девочка Маша — активные представители красногалстучной пионерии, пример и надежда октябрятской поросли — вызвали с Северного Полюса Деда Мороза со Снегурочкой, чтобы они по случаю наступления Нового года вручили детишкам подарки. Прозвенел зуммер, и появились лохматый дедушка в красном и его разрумяненная внучка в голубом. Прибыли они грустные и опечалили Петю и Машу: подарки мы заготавливали целый год, а злая Баба-Яга украла их и спрятала. Но Петя не растерялся и позвонил учёным, чтобы они помогли им в поиске пропавших сокровищ.

Я Пете из-за кулис отвечаю по бумажке: — Мы вам, Петя и Маша, поможем! Сейчас я к вам прилечу на самолёте!

Меня толкает в плечо Анатолий Михалыч: — Ну, иди, Сергей! Не бойся!

Я шагнул вперёд. И огромная волна света захлестнула меня с головой. Я утонул в этом цунами и ничего не видел почти вокруг. Точнее, видел, но не слышал. В общем, слух мой разошёлся с глазами. Я вцепился руками в чёрный ящик и ещё крепче прижал его к своему пузу. Сделал ещё два шага вперёд, а слов не найду на языке — оставил их за кулисой. Я стою перед Витьком и Жмуркой — какие Маша и Петя, к чёрту?! Что за чушь придуманная?! Но молчу. Ничего им не говорю. Они уже губами шевелят, — видимо, пытаются мне подсказать мой текст по пьесе. А я испугался не их, а страшной темени зёва зала. Меня объял ступор. Мне представилось, что стены зала исчезли и на меня смотрит весь мир…

И тут слух ко мне вернулся. Я слышу из-за спины: — Я прибыл к вам помочь найти подарки! — это Анатолий Михалыч шепчет-надрывается чуть ли не на весь зал. — Я прибыл к вам…

Голос мой звучал деревянным стуком — я его не узнавал. И всё же шестерёнки пьесы закрутились, хоть и со скрипом…

Так я сегодня и внял голосу судьбы: великим актёром мне не стать…

ВИЛЫ — ЕЩЁ ТЕ РУССКИЕ ГРАБЛИ

После седьмого класса я гостил в деревне.

Андрюшка-братан пригласил меня в свой колхоз:

— Сенокос начался. Пойдём, помахаем вилами! Председатель пообещал лучшему работнику подарить часы золотые.

— А я с тобой вместе буду?

— Конечно, в одной бригаде будем.

— Здорово! Я согласен!

На золотые часы я не заглядывался. Хотелось сильных трудовых движений. Общего коллектива, связанного единым порывом трудовых свершений. Я ещё никогда не трудился на пользу общего дела.

Утром рано, с вилами на плече, мы шагали от магазина на раздольные поля вдоль по Идыку, до его впадения в Валу.

— Наша бригада есть полное воплощение дружбы народов, — распинается Андрюшка в дороге. — Верное зеркало нашего колхоза. Не даром, он называется «Россия». Ильгизар, к примеру, татарин; Паля — удмуртка. А Алепти — марийка. Полный симбиоз дружбы и труда.

— А по-русски что означает твоё имя? — спрашиваю я у Алепти.

— Алевтина.

— А твоё имя, Паля?

— Моё имя по-нашему означает «барашек».

— А по-русски оно как будет звучать?

— Пелагея.

— А зачем тебя родители барашком назвали?

— Чтоб в доме было сытно и тепло. Барашек кудрявый, шерсти много даёт.

— А что Ильгизар означает?

— «Тот, кто объедет всю страну». Мой отец печален бывает, что нигде не бывал. Наказал мне объехать нашу страну. Я хочу стать путешественником.

Мы пришли в поле. Железная загребалка на конной тяге бегала вдоль, собирая сено в валки. Наша бригада взяла свой рядок. Ребята грудили сено в копёнки, а девчонки грабили за нами, подчищая граблями. К нашим копёнкам подъезжали ребятишки третьего-пятого класса верхом на конях, впряжённых в волокуши. Это три берёзины тащатся за лошадью. И на эти волокуши мы накладываем сено. А ребятишки со свистом и понуканьем чуть ли не галопом отвозят сено к растущим стогам. В общем, дело идёт.

А я всё интересуюсь:

— Ильгизар, а ты по-татарски можешь говорить?

— Нет, только несколько слов.

— Ну, какие, например?

— «Рэхмет» — спасибо. «Айбат» — хорошо. Я — будет «мин». Ты — будет «син».

И вдруг Андрюшка как заорёт: — Ты, мне в ногу вилы засадил!

Я и сам теперь вижу, что вилами пригвоздил его к земле. Отдёрнул я вилы. Снял он кеды. Смотрим: ноготь раздробил. Да-а-а, серьёзные дела! Но, к счастью, кость цела.

Аукнулись мне эти вилы. Родного брата на вилы сажать, где это видано?!

Придя домой, а жил я у дяди Аркаши, — я поставил вилы у стенки, а сам полез на сеновал — решил покататься сверху вниз.

И надо ж так было случиться, что я напоролся на эти самые злополучные вилы. Поставил я их кверху жалом. Чуть задом на них с размаху и не сел. А так, разорвав треники, гвоздюка распорола-поцарапала мне бедро. Хорошо, хоть не убился. Спасибо и за то!

СОЛДАТЧИНА-КУРСАНТЧИНА

Четыре года по вторникам мы занимались на военной кафедре. И теперь нам должны присвоить лейтенантское звание. Приходили из Академии Жуковского:

— Есть желающие стать настоящими военными и служить в космических войсках?

Даже без потери курса, то есть с четвёртого на пятый к ним. Но никто тогда не выразил «ярко выраженное желание».

— Тогда послужите месяц в солдатах!

Первого июля мы прибыли в воинскую часть. А уже пятнадцатого принимали присягу на верность своей Родине. Этот день запомнился как выдающийся: нам выдали по яичку на завтрак.

Потрясением для меня стало общение с одним солдатиком, когда мы знакомились с ракетами:

— А на кого нацелена эта ракета? На Америку? Или на кого поближе?

И он мне чистосердечно докладывает:

— На Псков. Дальше у неё дальности полёта не хватит.

— Как же так? По своим что ли целим?

— Нет! Но вот когда супротивник маршем возьмёт Псков, мы по нему и долбанём!

Восемнадцатое число! О Боже!

День прошёл незаметно. Время: без пяти минут «двадцать один ноль-ноль». Через пять прозвучит команда: «Выходи на плац строиться!». И будем мы маршировать час-полтора — на усмотрение начальства.

И вдруг, зазвенели стёкла в казарме. Подбегаем к окнам. Ветер-перерожденец налетел невидимой собакой и стал валить необхватные тополя, стоящие по краю плаца аккуратной лесенкой.