– Сейчас не время. Я должна высказаться. То, что я скажу, остудит ваш пыл, господин Гинсбет. Я не должна соглашаться на этот побег. От того, что окружает нас, от того, чем мы связаны, нельзя убежать.

– Я знаю! Вы говорите так из-за своей дочери, ведь мы с ней должны пожениться… Через две недели… В любом случае свадьбы не будет. Я не из тех, кто разбрасывается. А муки совести пройдут.

– О! – Экла села к зеркальной тумбе, чтобы причесать свои поседевшие волосы.

– Я сказал что-нибудь не то?

– Вы даже не представляете насколько!

Ему не терпелось увидеть ее глаза, но госпожа Суаль не спешила повернуться. Тогда он сам встал и, подойдя сзади, бережно обнял ее за плечи. Экла не шевелилась, пока он целовал ее шею. Вперив глаза в пустоту, она боролась с усталостью – с той усталостью, которую вызывает пресыщение жизнью.

– Сейчас я разочарую вас, мой милый. Если я и думаю о дочери, то в самую последнюю очередь. Удивлены? Шокированы?

Даниэль не отнял своих рук, лишь слегка напрягся от ядовитой искренности ее признания.

– Да. Я глубокая эгоистка. Я всегда беспокоилась исключительно о себе и сейчас продолжаю в том же духе. Я знаю нечто, чего еще не знаете вы… Желая осчастливить, вы убиваете меня вот этими руками…

Проследив за направлением ее взгляда, Даниэль помимо воли отстранился.

Экла заметила его оторопь и улыбнулась.

– Я объясню. Только прежде вы должны сесть и успокоиться. А я пока погашу свет – с того крыла могут увидеть его, тогда сюда кто-нибудь придет, чтобы поинтересоваться, почему я не сплю, а затем напичкать снотворным. Самое обидное, что даже нельзя будет их выгнать – все они имеют право докучать мне.

Даниэль повиновался, и когда на комнату упала темнота, почувствовал рядом тяжелое дыхание собеседницы.

– Бывает так, – начала Экла, – что с потерей очень близкого человека ты продолжаешь удерживать его образ. Пусть мысленно, пусть посредством воображения, но он становится твоей тенью, он преследует тебя. А мысли… Нет субстанции более эфемерной и более материальной, чем мысль. Мои мысли принудили меня искать выход из ситуации, в которую я попала. Человек слабеет, когда дело касается его сокровенных желаний, ведь желания – хуже лютой стихии… Я стала слаба. Я пустилась во все тяжкие, потому и была раздавлена… Гинсбет, вы хотите знать, как я жила?

Он кивнул, хоть в темноте она не могла это видеть.

– Наверное, вы уже поняли, что мне было плохо, – выразительно сказала Экла, – я искала спасения, но обрела иллюзию. Вездесущую иллюзию! Она мое проклятье. Стоит ли говорить дальше?

– Продолжайте, – прошептал Даниэль. – Я хочу знать.

– Я стала много и жадно пить, я прибегла к различным способам развращения плоти. У меня было много мужчин, с которыми я спала почти на глазах у мужа. Никто из мимолетных любовников не ценил так мою жалкую сущность, как… Впрочем, это неважно. Важно то, что один из них познакомил меня с «лекарством» от несбывшегося. Я знала о последствиях, но тогда даже самое страшное казалось мне шуткой. Я смеялась над грустным и плакала над смешным. Вихрь пагубных наслаждений закрутил меня, и вот однажды настал тот день, когда я перестала обращать внимание на свою внешность, на окружающий мир, на его законы и потеряла счет времени. О, если б вы видели меня тогда – вам не захотелось бы расцеловывать мою шейку! Грязное вонючее животное с пьяными глазами и худым, ссохшимся телом; животное, об которое, попользовавшись, вытирали ноги… Место такому существу – под забором, но я точно в насмешку продолжала жить в богатом, сказочно прекрасном доме, беззастенчиво позоря свою семью. Олсен отправлял Лилу к родственникам, чтобы мои непристойные гости не подвергали опасности ее невинность; вскоре он и сам перебрался в другой город, скрываясь от молвы и насмешек. Наш городской особняк был продан – доходы упали, и мы уже не могли содержать его… Потом я оказалась здесь. Здесь я волей-неволей начала исправляться. Мне выпал шанс закончить жизнь в человеческом обличье. Постепенно я забыла о… об одном человеке. Я долго болела им… И тут появились вы! Вы всё испортили! Нужно подвести какую-то черту. Вы так не считаете?

Он кивнул, она же посчитала молчание согласием.

– Вот что: никогда не сражайтесь с реальностью, ибо в любом из вариантов вы обречены на провал. Я слишком часто отрицала ее – вот, к чему меня это привело… Но вам повезло больше. Вы пишете, и всё, чем вы живете, обретает гармоничную форму, которая никому не повредит. Вы сильнее, чем я. Вы мужчина, у вас шире кругозор, свежее и гибче душа… У меня же всё закрепощено в двух вещах: борьбе и слепом стремлении. Я запросто могу дважды наступить на одни и те же грабли.

– Экла…- беспомощно пробормотал он, сжимая ее плечо, но она вскочила, и его рука соскользнула.

– Знаете, что я сделала с вашим подарком?

– Подарком?.. Ах да! Шкатулка!

– Прибавив некоторые свои сбережения, я обменяла ее на… дозу. Шкатулка очень понравилась одной здешней даме. Приятель достает для нее это и передает замаскированным в безобидные с виду передачки. Вот с ней-то я и совершила этот нехитрый обмен… по вашей вине! Вы разбудили мое забытое пристрастие! Как видите, даже здесь многое продается и покупается. Конечно, утаить такое от персонала невозможно, но стоит заплатить, как они с охотой закрывают глаза.

Даниэль медленно приходил в себя после ее откровений.

– Я могу вытащить вас отсюда другими путями? С помощью денег? – без прежнего энтузиазма спросил он.

– Не уверена. Олсен воспрепятствует. Он мой господин, – усмехнулась она.

– Тогда…

Даниэль решительно поднялся. Услышанное было подобно обвалу. Нет, он не был готов к такой правде; он не верил, что женщина, казавшаяся ему воплощением чистоты и благородства, пала так низко… Совсем как в день четырнадцатилетней давности он испытывал отвращение и хотел бежать.

– Тогда… я ухожу, – выдохнул Даниэль. – Надеюсь, вам станет легче.

– Через окно? – лукаво спросила Экла.

– Через окно. Больше я вас не потревожу.

Однако она не дала ему сделать даже шага:

– Как?! Вы не обнимите меня на прощанье?

– Да… – Даниэль дружески обнял ее за плечи и быстро отпустил.

Экла начала торопливо рыться в своих вещах, пока он оглядывал последствия своего вторжения.

– Как вы объясните это? Нам нужно вместе придумать разумное оправдание порче казенного имущества, – сказал он. – Пусть за решетку и окно ответят пресловутые грабители, а? Им не привыкать…

И лишь теперь он заметил, что Экла решительно кутается в шаль.

– Мне не придется ничего объяснять, – заявила она. – Я ухожу с вами.

– Вы уверены?

– Как никогда.

– Не боитесь лезть через окно?

– Но вы же со мной! Вы поддержите меня, мой храбрый рыцарь…

Три часа спустя они сидели в уютном ресторанчике с рядом отгороженных ниш, где каждый столик был заключен в отдельную кабинку. Дверцы там были выполнены из полированного дерева со стеклянными вставками, что при желании сохраняло зрительный контакт с общим залом, однако наши герои по понятным причинам задернули шторки, чтобы, отдыхая от пережитого риска, побыть наедине.

Даниэль был горд собой и всячески хвастал перед Эклой размахом своих возможностей. Пусть она видит, каким он стал! Куда девался жалкий мальчишка? Вместо него перед госпожой Суаль сидел представительный мужчина, одетый с иголочки. Чего стоили одни только его глаза, голубые и по-прежнему слегка застенчивые – единственное, что осталось в напоминание о «большом ребенке». Иногда они глядели прямо, с безмерным обожанием… Иногда туманились, иногда искрились лукавством… А временами делались серьезны, что свидетельствовало о каком-то размышлении.

Экла снисходительно наблюдала за Даниэлем, вволю позволяя ему куражиться. Она давно узнала его, однако обращалась к нему на «вы» и называла новым именем. Наверное, ей просто не хотелось заводить разговор о прошлом, ведь тогда неминуемо придется сыпать обвинениями, требовать объяснений – совершенно бесполезных на данный момент.