– Не тяни, – подсказала мужу Анна, когда юноша сделался непозволительно бледен.

Роберт остервенело стиснул край скатерти в своей огромной руке. На его крепких скулах буграми заходили желваки.

– Разве вы еще не догадались? Я повторяю: тут нет моей вины. Я просто исполнил прихоть дамы.

– Ты просто позарился на деньги! – с неприсущей ей доселе смелостью выпалила Анна. – Бестолочь! Как ты мог позволить женщине с ее поведением, с ее манерами отправиться одной в непогоду, на ночь глядя, верхом по незнакомой дороге?! Каким местом ты думал?! Пьяница!

Роберт вскочил, пунцовый от гнева и подспудно снедающей его вины.

– Молчи! Я же сказал, что не виноват! Она сама хотела; от деревни до фермы рукой подать!

– Ты не понимаешь, что теперь нас всех ждет! – и жена, яростно притянув мужа за ворот куртки, принялась что-то горячо шептать ему в самое ухо. Неизвестно, сколько бы еще выясняли отношения между собой эти двое, если бы не прозвучал дрожащий, озябший под напором страха голос:

– Она жива?..

Даниэль, не видя перед собой ничего, кроме образа почти любимой, почти родной женщины, с трудом сдерживал себя. Его смятенная душа трепетала, зубы выстукивали дробь. Сникнув, он вновь переживал воображением свои самые мучительные минуты и явственно чувствовал боль, которую сейчас, должно быть, испытывала Экла.

Анна и Роберт мрачно смотрели на юношу, который ждал их слов, как подсудимый – приговора.

– Жива, – произнес наконец фермер. – Она в доме доктора Сормса. Всё случилось прямо на глазах. Не успели мы войти под навес забегаловки, как услышали крик. Экла достигла конца улицы, когда грянул гром. Молния ударила в дерево, и это испугало лошадь. Животное вскинулось на дыбы, а всадница попросту не удержалась. Она рухнула наземь в тот же миг… Тогда у меня, кажется, перестало биться сердце. Мгновенно протрезвев, я бросился к ней, и пока остальные ловили лошадь, я попытался привести Эклу в чувства. Мои усилия пропали даром: она была без сознания. Послали за доктором. Дальнейшее происходило без меня – я бросился за вами вдогонку. Вы муж Эклы – вам расхлебывать эту кашу. Лично я умываю руки.

– Вы нужны ей…- Виноватой ужимкой Анна смягчила грубость Роба.

Даниэль поднялся и, прихрамывая, подошел к двери. Его лицо приобрело странный оттенок, как если бы вдруг утратило всякий живительный огонь, лишь воспаленные глаза засверкали нервическим блеском. Он шатался подобно тонкому хилому деревцу и, достигнув дверного проема, ухватился за косяк.

– На рассвете вы сможете навестить ее, – добавил Роберт.

Повисло молчание. Люди выжидающе смотрели друг на друга. Кто-то думал о грядущих последствиях для самого себя, кто-то – о зависти и мести, а кто-то – об упущенном и недоговоренном. Даниэль, вдруг распрямив согбенные плечи, с внезапным ожесточением посмотрел на Эйприл.

– Ты довольна?! – глухо воскликнул он.

В глазах девушки, казалось, промелькнула тень минувших событий, а в ушах вновь прозвучал стук упавшего ножа.

– Мне жаль, – прошептала раскаявшаяся дикарка.

Даниэль прикрыл рот дрожащей рукой, чтобы сдержать неосторожное слово.

Анна и Роберт переглянулись. Быть может, в их очерствелых сердцах всколыхнулись отголоски возвышенного: близкая любовь, близкое горе, острота чувств – освежили в памяти ушедшие дни юности… Супруги потупились, стараясь ненадолго побороть в себе рой низменных страстей.

Даниэль беззвучно плакал.

После известия о несчастье, так внезапно и нелепо постигшем Эклу, Даниэль по справедливости должен был лишиться сна, однако несмотря на всякую там справедливость уснул сразу, как достиг постели. Его сморила усталость.

С наступлением утра молодой человек еще несколько секунд заставлял себя поверить в случившееся. Он пробудился, ощутив болезненное томление сердца; на душе его сделалось горько и тяжело. С Эклой случилась беда. «С Эклой?» – в недоумении переспросил бы Элинт, скажи ему это кто-нибудь неделю назад. Но теперь из его памяти никто не изъял бы этого имени. Еще вчера она была рядом; ее вещи, ее платья, ее чарующий запах – по-прежнему обитали в спальне, только вместо нее самой здесь поселилась неотступная тревога. Как могло получиться, что жалкий юнец, прирученный щедрой дамой, одновременно стал причиной и следствием свершившегося? Почему он, совсем ей посторонний, имеет больше причин находиться с ней, чем ее родные? За что, за какие такие заслуги он ближе Экле, чем они? Он, который, говоря прямо, ничего для нее не значит?..

Он значит для нее не больше, чем все остальные – те, кто окружают ее вихрем мимолетных встреч. Он тот, кого можно обласкать, а после оттолкнуть, захлопнув перед носом дверь.

Между тем на дворе вступил в свои права ясный солнечный день, обагривший вспаханные поля нежным золотом рассвета. В оцепенении Даниэль глядел в окно, через омытые ливнем стекла. Ничто уже, кроме глубоких луж да грязи в канавах, в которых теперь копошились утки, не напоминало о минувшей грозе. На старый лад текла спокойная сельская жизнь: хозяйка гремела кастрюлями, в сарае сипло голосили петухи.

Почти в ту же минуту в спальню постучали со всей сдержанностью, на которую способен грубый по натуре человек, наделенный исключительным запасом силы.

– Вы готовы? – осведомился Роберт через дверь.

Даниэлю хотелось оказаться за много миль отсюда, чтобы навсегда распрощаться с неприятным ему человеком. Своей язвительной прямотой он утомлял и вгонял в оцепенение. Всякий раз при встрече Роберт делал всё, чтобы выставить Элинта в дураках, а юноша еще не изобрел защиты от этих нападений.

– Если хотите видеть свою жену, советую поторопиться. У меня много дел, я не намерен уговаривать, – сухо предупредил хозяин.

Наскоро одевшись, Даниэль показался на пороге; Роберт подчеркнуто вульгарным жестом пропустил его вперед себя, чтобы иметь возможность вволю позлорадствовать.

Когда они вышли во двор, там их ожидала Анна.

– Бедняжка Экла! Я до сих пор не верю!..- запричитала она.

– Здесь нет нашей вины, – пресек Роберт возможное развитие мысли. – За Эклой, как и за любой не вполне понимающей женщиной, нужен глаз да глаз. Ей необходим контроль сильного человека…

«А не заморыша», – молча добавил фермер, взглянув на Даниэля с тенью неприязни.

– Что поделать, она совсем еще дитя… – Даниэль почувствовал, как жилистая рука Анны, чуть дрожа, пожала его руку. – Крепитесь. Будем надеяться, что всё обойдется… Теперь вы должны быть рядом с ней.

«Должен», – при произнесении этого слова в нем что-то содрогнулось. Само звучание даровало уму, живущему – как и мышление всякого мечтателя, – пищей безотчетных образов, осознание тупика, из которого хотелось освободиться. В конце концов, Даниэль был человеком, его не обходило стороной ничто людское. И в тот миг, когда он оказался втянут в коловорот, увлекающий прочь от правды, его жаждущей откровения душой завладел страх – страх осквернения глупой выдумкой. Даниэль хотел всё рассказать, объяснить, освободиться – пусть даже потом ему придется пройти через усмешки, обиду… Но рядом была Анна – единственное существо, относящееся к нему с теплом, и он, испытывая потребность что-то говорить, адресовал ей поток своих хаотичных мыслей:

– Захочет ли она меня видеть? И что так сильно хотела мне сказать?

Даниэль доверился ей так, как доверяются матери, лишь иногда вспоминая о том, что Анна – ровесница Эклы. Но Экла была совсем другой. Она не имела возраста, будучи отмечена улыбкой вечной юности.

– Вы поссорились, но теперь пора забыть о ссоре, – мягко сказала Анна. Они стояли на крыльце, пока Роберт возился во дворе, впрягая лошадь в повозку. Иногда он проходил мимо, бросал косые взгляды и красноречиво сопел.

– Я уверена, – продолжала Анна, – Экла спешила сказать вам, что простила, что более не сердится на вас. И потом… разве может женщина долго обижаться на горячо любимого мужа? Вы просто молоды, в вас еще живут подозрения, которые на деле совсем не нужны.