– Сегодня у меня праздник. Я нечасто принимаю гостей. Я нахожусь здесь уже три года…

Он вздрогнул, когда она заговорила.

– Три года?

– Да.

Неловкость усугубилась. Их взгляды встретились, и сердце Даниэля упало. «Узнала», – с тоской подумал он. Она не могла не узнать, как бы сильно он ни изменился. Однако женщина вела себя так, как и положено вести себя теще с будущим зятем. Напрасно он ловил в ее взоре намек – Экла смотрела на него прямо и легко.

Когда-то он любил ее, а теперь предпочел ей другую – молодую и здоровую. От этих мыслей Даниэль почти возненавидел себя. Неужели для мужчин так важна внешность любимой женщины? Что это меняет?

– Вы приезжий? – вяло поинтересовалась Экла.

– Да, – с натугой ответил он.

В том, как она вела себя, не было ничего от ее прежней общительности и жизнелюбия. Она существовала по привычке, по привычке и старалась поддержать разговор.

– У вас серьезные намерения относительно Лилу?

Меньше всего он думал об этом. Лилу стала чужда его сердцу. Вспоминая балы и приемы, где он блистал в паре с этой девушкой, Даниэль понимал, что жил тогда несвоей – придуманной жизнью. Вымышленное имя помогло ему отречься от прошлого, но не позволило его забыть. Воспоминания сильнее преходящей страсти.

Экла начала приличия ради расспрашивать как будто нового знакомого о его жизни, и он, не выдержав, поспешно достал из кармана подарок – музыкальную шкатулку.

– Это мне?

– Да-да, конечно! – почти выкрикнул Даниэль.

Экла углубилась в созерцание вещицы. Ее бескровные, прозрачные пальцы, скованные волнительной дрожью, еще раз бегло прошлись по поверхности шкатулки, чтобы ощупью запечатлеть в сознании красоту, и тут же, осмелев, открыли крышку. Зазвенела шарманочная мелодия, от звука которой лицо женщины преобразилось: глаза, губы, подрагивающие крылья носа – выразили всю гамму захлестнувших ее чувств. Надежда засветилась в усталых чертах сперва ярко – затем тихо ушла вглубь израненной души, впитавшей ее подобно тому, как иссушенная зноем земля впитывает влагу.

А лебеди продолжали свое царственное движение по кругу, но – как показалось Даниэлю – ныне с особенным усердием, ведь делали это для НЕЕ.

– Как мило, – опомнившись, с расстановкой пролепетала она. – Я не понимаю одного: зачем столько внимания? Ведь я вам никто! Послушайтесь моего совета, господин…

Она выжидательно посмотрела на него, но он промолчал, не в силах назвать ей придуманное имя.

– …дарите что-то подобное моей дочке. А я обойдусь. Мне не положено, – сказала госпожа Суаль, однако подарка не возвратила- слишком уж он ей понравился.

В то самое время Даниэль испытал странную смесь облегчения с разочарованием: она совсем не узнала его. Стоило ли винить в этом годы, наличие у застенчивого юноши усов и представительной осанки? А может, она не узнала, потому что никогда особо не любила его? Он терялся в догадках. Он хотел быть узнан, но в то же время боялся разоблачения как огня.

Экла еще несколько раз открывала и закрывала шкатулку, пытаясь возродить в себе первоначальный восторг, но он к ней уже не вернулся. Затянувшееся молчание стало настораживать.

– Я полагала, что люди вашей профессии отличаются красноречием, – иронично заметила она.

Даниэль безмолвствовал – совсем как в день их первой встречи.

– …Бьюсь об заклад: с Лилу вы болтаете без передышки. Что ж, молчите – я понимаю вас. О чем можно говорить с такой, как я? Мне только читают проповеди о вреде беспутного образа жизни. Для светских бесед я непригодна.

Вот сейчас нужно было срочно что-нибудь придумать, однако Даниэль терялся, глядя, как Экла нервно постукивает пальцами по крышке шкатулки. Ее поведение приняло какую-то нездоровую живость.

– Знаете, для чего женщине нужна свобода? – вскинув голову, дерзостным тоном спросила она. – Когда-то я очень хотела освободиться от своей семьи… Но женщина ценит свою свободу до тех пор, пока может дарить ее любимому. Если такого нет, свобода ей ни к чему, потому что становится бременем. Такова жизнь! Мы живем по законам природы, которая создала нас. Полная независимость от всех и вся уже является ошибкой… Вы любите Лилу – это неудивительно. Она молода, красива, невинна. Ее репутация не ведает пятен, которые, кстати, имеются даже на Солнце. Но если бы вдруг она стала такой, как я, вы бы любили ее меньше?..

Она будто прочла его мысли. С закравшимся подозрением он быстро поднял глаза. Нет, Экла его не узнавала. Она просто болтала первое, что приходило в ее затуманенную голову и говорила, смотря мимо него. Быть может, она даже не ждала его ответа, но Даниэль, повинуясь рисковому порыву, хотел закричать: «Я полюбил в Лу твое отражение! Глядя на эту девушку, я бессознательно оживлял в своей памяти тебя! Я не Гинсбет. Я тот, кто по-прежнему верен тебе!..»

Слова чуть не сорвались с его языка. Их остановило появление Лилу, которая поговорила с доктором, а теперь опасливо глядела на мать, приобняв Рэя за плечи.

– Кажется, мне пора принимать успокоительное, – вдруг сникнув, сказала Экла.

Весь обратный путь Рэй Гинсбет вел себя с демонстративным пренебрежением. Лилу была неприятно поражена его неуместными остротами, его агрессивной веселостью, его желчным сарказмом. «Что с тобой?» – хотелось спросить ей, но мысль, что причиной всему безумство матери – останавливала. Неудивительно, если Экла успела оскорбить Рэя, пока они были наедине. При дочери она вела себя примерно и даже не несла, как то бывало раньше, разного вздора. Она лишь тихонько покачивалась из стороны в сторону, играясь с музыкальной шкатулкой, точно дитя.

Но Рэй уже не был прежним Рэем. После знакомства с будущей тещей он стал сам не свой, он ожесточился.

– Рэй, при тебе мама не учудила ничего такого? – расхрабрилась Лилу по прибытии в город.

– А что она должна была «учудить»? – раздраженно откликнулся Гинсбет.

– Ну…- бедняжка совсем растерялась. – Раньше она имела особую странность… Всех мужчин в минуты опьянения она принимала за какого-то человека, не моего отца – это точно. Я не знаю, кого так хотела увидеть моя мать на протяжении лет, но только эта причуда едва не довела ее до помешательства. Папе с большим трудом удалось убедить ее в смерти того таинственного человека. Неясно, какие доказательства он употребил, но с тех пор мать перестала ждать незнакомца и замкнулась в себе. Она никого не посвящает в свои тайны. А отец… О Рэй, ты непременно должен с ним познакомиться! Сейчас мы поедем к нам домой. Папа будет очень рад тебя видеть.

Гинсбет приподнялся в автомобильном кресле.

– Твой отец, – начал он срывающимся голосом, – он неродной тебе? Ты имеешь в виду отчима?

Он ждал ответа с таким нетерпением и испугом, как если бы от этого зависела его жизнь.

– С чего ты взял, что я воспитываюсь отчимом? Вероятно, мама что-то наплела тебе. Она зла на отца – они давно в ссоре.

На миг Лилу почудилось, что Гинсбет готов зарыдать. Да, она знала, что у этого человека особо впечатлительная натура, но что могло так его взволновать? Лилу приписывала всё неуравновешенному поведению своей матери. Напрасно она оставила их наедине.

– Мы едем к моему родному отцу, – торжественно объявила девушка.

* * *

Это решительно много для одного дня! Не успев вернуться из одной поездки, Лилу тащила Рэя знакомиться с отцом. Наивной барышне не терпелось сгладить мутный осадок, оставшийся после встречи с ее матерью. Светская выправка господина Олсена должна была компенсировать недостатки его супруги.

Никто не знал, что Рэй Гинсбет находился теперь на грани нервного срыва. Впереди у него еще одна встреча с призраком из прошлого.

Наверное, в Даниэле осталось много ребяческой беспечности к середине четвертого десятка прожитых лет. Любя девушку, он совершенно не интересовался ни ее прошлым, ни настоящим, что характерно в основном для едва оперившихся юнцов. Он просто любил и просто мечтал об идиллическом будущем, пока все его стремления не обратились в тщету. Так значит, Олсен не был убит. Выходит, он выжил и, дознавшись обо всем, в отместку довел жену до помешательства.