Удар. В спину, как будто кувалдой. С трудом удерживаюсь на ногах, пытаюсь развернуться, но второй удар… Бросает на землю, в голове все мутится, приходит боль. БОЛЬ! Медленно текут секунды. И чувствую, как сердце, вместо того чтобы гнать кровь по телу, еще и выплескивает ее под давлением наружу.

Подстрелили… Глупо. Сквозь туман вижу, как из-за укрытия выходит тот самый, последний из первоначальной пятерки. И идет в сторону девушки, которая только сейчас начала выходить из состояния шока. Кричит что-то непонятное, никак не складывающееся в слова… Нет, это только я ничего не понимаю.

Снова понимаю… Просит, чтобы ее не трогали! Глупая… Таких, как ты, как раз и трогают. Чтобы НЕ трогали, надо уметь стрелять в тех, кто захочет сделать что-то плохое. Она же этого не умеет. Слабая… Не ее вина. Мысли опять путаются.

Уметь стрелять. Я вот умею… И в руке пистолет. Только рука никак не хочет работать. Почему? Ранен… Но если мысли еще ворочаются в голове… То не убит! Древние что-то там говорили… Разум двигает материю! А я материя или разум? Наверное, все же разум, потому что материи больно. Мне уже нет…

Плевать! Зато могу стрелять, рука снова двигается. Медленно, с огромными усилиями поднимаю руку, прицеливаюсь… Сложно разглядеть мушку. Навожу по линии ствола, хорошо хоть расстояние позволяет. Нажать на спуск. Отдача выбивает пистолет из руки, рука снова падает. Но я попал… Попал! Из головы негра в бандане выплескивается что-то не то красное, не то серое. Не вижу. Устал… Как же все глупо. Был бы шанс снова… начать снова. И отомстить! Кому? Кто допустил, чтобы такая глупая и нелепая ситуация вообще могла возникнуть… Неважно. Главное – месть. Спать… Темнота.

США, штат Джорджия, близ Бейнбриджа,

май 1860 года

Значит, все это было не сном. Или сном? Ведь нет ни боли от ран, ни самих ран. И вообще… Тело – не мое! Другие руки, ноги. Нет полученных в разное время шрамов и с давних времен присутствующих родинок. Зато есть другие, которых у меня точно никогда не имелось.

Ну ни себе же! Кхм, да, вот это неожиданно. Но с другой стороны, не мне жаловаться, не мне! Лучше уж оказаться неведомо где, чем помереть от пары пуль, нанесших «несовместимые с жизнью повреждения», как любят говорить граждане эскулапы.

Тело не мое. Зато разум свой собственный, никакими раздвоениями личности не затронутый. И это не может не радовать. А уж как меня радует полученный «второй шанс» – так и словами не описать!

Вот только где я и КТО я в глазах окружающих? Терзают меня вовсе не смутные сомнения, что тут не «избушка реконструкторов», а нечто более серьезное и могущее показаться невероятным. Как в тех самых книжках, которые я, любитель почитать в свободное время, частенько просматривал.

Встаю, покачиваясь, держась сначала за спинку кровати, а потом, сделав пару шагов, опираюсь рукой о стену. Штормит-с, однако! Так, а что это у нас на стене висит? А это фотография, причем одновременно и новая, и старая. Новая – потому как не затронутая временем. Старая… бумага и качество, привычному для меня не соответствующее. И впрямь тем самым XIX веком попахивает.

На фото же изображена семья: мать, отец и трое детей. Если точнее, то сын и две дочери. Погодки или около того, лет им… Старшему я бы дал лет шестнадцать-семнадцать, ну а девочки помладше на пару лет. Логичным будет предположить, что… Нет, пока об этом рано, я свою морду лица рассмотреть не сумел. Зеркало бы найти. Да только на стене его не висит, а рыться по ящикам стола и в шкафу… Шума много будет, а этого мне пока как-то не шибко хочется. Привлекать внимание к себе любимому, который ничего не помнит насчет прошлого своего тела и здешних реалий…

Память! Дикая вспышка боли, и вот я уже оседаю на пол, хватаясь за голову. В голове словно бы открылась потайная дверца, а из нее под давлением поперли воспоминания того, чье место я занял. Все воспоминания, от детских до последнего до моего вселения дня. И сейчас весь огромный массив информации пытался устроиться в моей черепушке. Отсюда и приступ головной боли. Ничего, мозг, он машина посерьезнее любого суперкомпьютера по своим потенциальным возможностям. Переварит. По крайней мере, я сильно на это рассчитываю.

Уж не знаю сколько я так просидел. Думаю, минут двадцать-тридцать. Но в конце концов и голова затихла, и первые «пакеты» информации о прежнем владельце тела стали всплывать откуда-то из глубины теперь уже моей памяти.

Теперь я знаю ответ на те самые два вопроса. Отныне меня зовут Виктор Станич, двадцати лет от роду. Спасибо вам, неведомые боги и демоны, еще и за то, что почти десяток лет возраста сбросили. Жизнь, она штука такая, двадцатилетним телом обладать куда приятнее, чем тридцатилетним. Правда, мускулатура не столь развита. Вернее развита, но не по тому стилю, который я для себя во время занятий боевыми искусствами выработал. Ну да ничего, это дело поправимое, причем даже не особо сложное. Энное количество свободного времени, желание и упорство в достижении цели. И все получится, гарантия!

А нахожусь я таки да в США, в мае одна тысяча восемьсот шестидесятого года. Это если в общем. Что же до частностей, то тут тоже все прояснилось. Штат Джорджия, окрестности города Бейнбриджа, дом семьи Станич. А вокруг собственно дома хлопковая плантация. Не сказать чтобы совсем уж обширная, но вполне себе немаленькая. Семейство моего донора не бедствовало, да и определенным весом в округе пользовалось.

Хотя осталось от этого семейства немного: сам донор да две его сестры. Те самые трое детей на фотографии. Мать же с отцом, Александр и Полина Станичи, два года тому назад подхватили очень опасный в этот временной период грипп. Осложнение и… нет больше Александра и Полины Станич.

И вот уже два года бывший хозяин тела являлся главой семейства, в меру сил и способностей управляясь с довольно обширным хозяйством: плантацией хлопка, шестью десятками рабов, занятых как на ее обслуживании, так и по дому. К этому еще стоило добавить самую малость ориентированного на обеспечение самих рабов натурального хозяйства. Сам он, равно как и я, не слишком в этом соображал. Зато хватило ума и сообразительности прислушиваться к советам старого и опытного управляющего, работающего на Станичей уже более чем два десятка лет. Этот управляющий, Рамон Круз, действительно знал свое дело. И своего жалованья однозначно стоил. Хотя, надо признать, некоторые соседи косо на него посматривали. Мексиканец же! А в свете сложных отношений с Мексикой подобная реакция была неудивительной.

К тому, прежнему Виктору порой аккуратно так и вежливо подкатывали соседи-плантаторы. Дескать, негоже такого в должности управляющего держать. Предлагали, причем от чистого сердца, другие кандидатуры, которые и запрашивали поменьше, и хорошей репутацией обладали. Однако хватило и ума, и твердости характера все с той же вежливостью, но непреклонно отказывать. Дескать, от добра добра не ищут.

И не прогадал. Доходы с плантации ничуть не упали, как можно было опасаться. Все шло по накатанной колее. Сам же Виктор Станич находился, скажем так, на распутье. Никак не мог найти свой жизненный путь. Оставаться и потихоньку развивать доставшееся от родителей, заботиться о пока еще молодых сестрах? Не самый интересный был для него путь. Поступить в один из университетов? Об этом он серьезно подумывал. Да и военная карьера его тоже манила, но вот дисциплина в армейской среде не радовала. Слишком был свободолюбив и независим. Вот и откладывал решение до поры.

Ну а дух авантюризма… Жажда приключений худо-бедно утолялась активным участием в «патрулях», которые поддерживали порядок в окрестностях Бейнбриджа. Занятие это было небезопасным, но уважаемым и даже престижным.

В чем суть? Тут стоило остановиться на особенности жизни в южных штатах. Почти половину составляли рабы, и поворачиваться к большинству из них спиной… не стоило. Суть господ негров, она вечна и неизменна. Чуют силу – будут кланяться и полировать сапоги. Почуют, что ты слаб и нет никакого риска – непременно ударят в спину. Причем это совершенно не зависело от пребывания оных в зависимом или свободном состоянии. Что они многократно и доказывали с самого начала столкновения черной и белой расы вплоть до современной мне исторической эпохи.