– Вы умеете убеждать народ, потому и стали президентом, – Лайонс привычно сплетал слова во фразы, словно паутиной обволакивая ими собеседника. – Скажите им, что это вынужденная мера, что необходимо использовать всё возможное оружие против коварных южан-рабовладельцев, которые со дня на день войдут в Вашингтон, чтобы грабить и убивать. Чем более откровенна ложь, тем быстрее в неё поверят. Тем более если в ней есть доля правды. Войска конфедератов действительно могут в скором времени оказаться тут.

– Знамя либерализма… – невесело усмехнулся Линкольн. – Да, некоторые нас поддержат. Но что помешает Борегару поднять иное знамя, консервативное?

– Некому будет поднимать, господин президент. Я ведь сказал, что будут использованы наши шпионы и просто доброжелатели. Исчезнут Борегар и этот бешеный Станич – исчезнет и угроза. Дэвис – с ним вы договоритесь. Особенно когда там, на Юге, взбунтуются рабы, до которых доведут содержание вашей прокламации. Почти все священники из квакеров и баптистов, проповедующих неграм, симпатизируют идеям аболиционизма. И поднявшиеся беспорядки должны вынудить президента Дэвиса умерить аппетиты.

– Мир? Но на каких условиях? Я не хочу, чтобы меня вынесли отсюда на шесте, обваляв в смоле и перьях!

Линкольн спросил это у посла довольно скептически, понимая, что после прокламации о наделении негров гражданскими правами ему и так будет тяжело, а если ещё и мирный договор окажется не из лучших…

– Британия заинтересована в вас, господин президент. На длительное время заинтересована!

Виконт Ричард Лайонс не кривил душой. Империи действительно нужен был такой человек во главе США. В меру умный, талантливый оратор, готовый идти на компромиссы ради сохранения собственной власти. К тому же, однажды склонившись перед бывшей метрополией, такой человек сделает это и во второй раз, и в третий, с каждым разом всё меньше терзаясь по этому поводу.

Конфедерация. Даже если покушение на Борегара и Станича не увенчается успехом, её лидеров можно убедить остановиться. Вопрос лишь в том, на каких условиях получится это сделать. Британия всегда должна быть в выигрыше, независимо от вида карточной партии на большой доске и того, кто именно ей противостоит. Здесь виконт был абсолютно уверен, не допуская и тени сомнений по сему поводу.

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

июль 1862 года

Безумная круговерть больших и малых дел. Именно этими словами можно описать месяц с хвостиком, прошедший с момента неудачного покушения на меня и Борегара. Или Борегара и меня, что не шибко важно, ведь от порядка слов суть не изменится. Всё это время что он, что я находились в Ричмонде, понимая, что нельзя выпускать из рук множество нитей, при помощи которых реально было держать ситуацию под контролем.

Контроль! Он сейчас был самым важным, просто жизненно необходимым. Мы буквально разрывались на части, стремясь не просто реагировать на происходящее, но и играть на опережение. Получалось? Как ни странно, в большинстве случаев ответ был положительным. Война по сути вот-вот должна была перейти в завершающую фазу. Теннессийская армия Джексона и часть Потомакской деловито выдавливали малые числом и скромные боевым духом подразделения янки из Западной Виргинии, предварительно проделав то же самое с Восточным Кентукки.

Почему не было более активного сопротивления со стороны северян? Ответ прост. Самые боеспособные части под командованием генералов Гранта и Шермана концентрировались в Мэриленде и частично в Пенсильвании, им явно была поставлена задача закрепиться на подготовленных рубежах и ни в коем случае не допустить прорыва армий Конфедерации в «старые штаты». Как ни крути, а именно они были главным и надёжным оплотом аболиционистов. Вдобавок им по-любому требовалось прикрывать границу с мормонским Дезеретом и держать определённое количество войск в Орегоне, чтобы Нейтан Эванс и Уэйд Хэмптон Третий не вторглись из Калифорнии ещё и в Орегон. Янки ожидали ударов со всех сторон и делали чуть ли не самое худшее, что могли – переходили к жёсткой, пассивной обороне. Возражать против этого никто из умных людей не собирался, нам это было только на руку. Особенно учитывая тот факт, что мы даже не думали вторгаться в «старые штаты», понимая всю бесперспективность подобного.

Я не оговорился, именно бесперспективность! Сами подумайте, зачем нам гипотетическая возможность оказаться там, где нас очень сильно не любят, когда и без того есть проблемы, требующие решения? Конфедерация вовсе не ставила перед собой задачу поглотить США. Кусок был бы слишком жёстким, чересчур ядовитым. Вот пообкусать с краёв, изъять наиболее важные, ключевые территории – это совсем другое дело. Собственно, мы это уже сделали, прибрав Калифорнию, Миссури с Кентукки, изначально не поддержавшую сецессию западную часть Виргинии. Это был почти предел, дальше которого идти точно не стоило.

Вместе с тем требовалось поставить жирную точку в этой войне. Яркую, впечатляющую, чтобы ни у кого из вашингтонских бонз даже сомнения не было в том, что надо заключать мир, но не на своих, а на наших условиях. А для его заключения требовалось… Много чего требовалось, но одной из важных составляющих являлось наличие посредников. Зачем эта головная боль Конфедерации? Требовалось укрепиться в мировой политике, только и всего. Ради этого стоило немного потерпеть и, возможно, пожертвовать малой толикой полученного в результате успешных военных действий. И если ожидались уступки, то следовало позаботиться о том, чтобы было что уступать из откровенно лишнего. Отдавать стоит то, что самому на фиг не требуется!

Радовало меня то, что госсекретарь Роберт Тумбс, после нашего плодотворного с ним сотрудничества, охотно шёл на контакт, не отмахиваясь от предлагаемых ему идей. В том числе и от желания Борегара лично провести предварительные переговоры с послами таких держав, как Испания и Россия. Дескать, сначала такого вот рода неофициальные визиты, а потом уже в дело вступят дипломаты с ним во главе.

Нравились ли подобные инициативы президенту Дэвису? Конечно же нет. Ему в последнее время вообще всё не нравилось, вот только сделать он уже мало что мог. Чего стоила хотя бы недавняя позорная, показательная отставка с должности военного министра его протеже – Джуды Бенджамина, и назначение… Нет, не назначение, а возврат в это кресло Лероя Уокера, сияющего, как начищенная корабельная медяшка.

Почему Дэвис это допустил? Он просто получил ультиматум от части генералитета с Борегаром во главе. И эта самая часть руководила наиболее боеспособными подразделениями, поддерживалась частью губернаторов и просто южной аристократии. Всем им осточертела откровенная слабость и неприспособленность президентского ставленника на совершенно неподходящем для него посту. А назначение кого-то нового… Ставить на тёмную лошадку никто не хотел, находить устраивающую всех кандидатуру тоже. Лерой Уокер, в противовес иным кандидатурам, был уже знакомой персоной, к тому же показавшей себя с лучшей стороны. Претензии части губернаторов по поводу излишней централизации власти? Так эти самые губернаторы не относились к числу поддерживаемых возглавляемым Борегаром высшим офицерством.

И совсем печальным событием для Дэвиса стала пусть осторожная, с оговорками, но поддержка партии Борегара стариной Ли. Тем самым Ли, на лояльность которого Дэвис так много поставил. Причины подобного афронта? Пусть Ли был во многих вопросах чересчур мягок, но он не мог не видеть, что именно наглые, на грани авантюризма действия Потомакской армии переломили ход войны в пользу Конфедерации. И это на фоне того, как назначенцы Дэвиса пролюбили всё, к чему только смогли прикоснуться. У патриота Конфедерации, которым Ли являлся, просто не было иного выбора, кроме как поддержать ту силу, которая могла привести страну к победе. Невзирая на то что он во многом был не согласен с методами, которыми достигался конечный результат.