Мы осмотрели его — чудесное старинное ружье с великолепным резным прикладом.

— Порох для детонации засыпаешь сюда, — Норман показал на вороночку рядом с курком, — потом добавляешь еще порох через дуло, это основной заряд, сверху сыплешь гвозди, гайки и болты. Делаешь пыж из травы или еще из чего-нибудь и ба-бах!

Детонирующий порох должен был воспламеняться искрой, высекаемой курком из кремня, но браконьерам негде было взять кремни, и они поджигали порох спичкой. Поджег, прицелился и держи зверя на мушке полминуты и больше, пока не бабахнет основной заряд, окутывая ружье и тебя облаком дыма. Всякое случалось на охоте. Не один охотник сам оказывался жертвой разорвавшейся шомполки.

— Чертовски великолепно!

— Они все исправны?

— Все, — ответил старина Норман.

Я взял другую шомполку, самодельную. Стальная трубка укреплена на деревяшке, играющей роль приклада.

— Черт-те что, — сказал я; спусковой механизм отсутствовал, но хозяин ружья смастерил некое подобие казенника. — Не хотел бы я охотиться с таким оружием.

— Да, не всякий отважится стрелять из такой шомполки, — согласился старина Норман.

Как не восхититься отвагой негодяев, которые выходили один на один против слона, или буйвола, или носорога с таким никудышным оружием, стреляя гвоздями, болтами и кусками проволоки. Если бы не отвратительный факт, что, как правило, они только калечили зверя и он, претерпев адские муки, становился отшельником.

— Подонки.

— А что за порох? — спросил я.

— Порох разный, — ответил старина Норман. — Тут всего понемногу. Есть самодельный — из минеральных удобрений, есть составленный по всем правилам, кое-что добыто из патронов. Кто как сумел.

— Чертовски здорово, Норман, — сказал Томпсон.

— Попробуем выстрелить, — предложил я.

— Идет, — согласился Томпсон; у него было отличное настроение. — Держать будешь ты.

— Нет уж, — возразил я. — Держи ты.

Рядом с огнестрельным оружием лежал лук с запасом стрел. Лук был сделан мастерски. Стрелы оснащены куриными перьями, наконечники — железные, позади наконечника древко обмотано волокном с ядовитой пропиткой.

— Чертовски очаровательно.

За луком и стрелами на отдельном брезенте было разложено множество ловушек. Два объездчика-африканца распутывали их и сортировали. Они встретили нас улыбкой.

Мы насчитали семь-восемь десятков больших петель из стального троса толщиной три восьмых дюйма — старый трос с рудников. «Ржавчину» — окисную пленку — наводили для маскировки, когда накаляли трос, чтобы уменьшить его упругость. Некоторые ловушки были привязаны к толстым колодам длиной до трех метров, призванным душить животное и оставлять широкий след для браконьера. Больше трехсот силков из луба баобаба предназначалось для цесарок.

— Отлично поработали, — улыбнулся Томпсон объездчикам.

Они улыбнулись в ответ.

— Спасибо, сэр.

— Чертовски хорошо поработали!

— А вот еще. — Старина Норман подвел нас ко второй полицейской палатке.

Здесь на земле были расстелены шкуры. Не менее десяти шкур куду, одна шкура слона, по одной шкуре льва и леопарда, рог носорога и множество кусков звериной кожи, на каждом — ярлычок. Томпсон нагнулся, чтобы поближе рассмотреть трофеи.

— И это лишь малая часть их добычи.

Объездчики разбирали груды вяленого мяса общим весом около сотни килограммов.

— Сушилось на козлах.

— Только малая часть.

— А остальное куда девалось? — спросил я.

— Знаю куда, — ответил старина Норман. — Знаю. Дайте только срок.

— Европейцы?

— Представь себе, — сказал Норман. — И дело не ограничивается Родезией. Дайте только срок.

— Вот-вот, дайте только старине Норману срок. — Томпсон одобрительно похлопал его по плечу.

— Кто-нибудь из них сопротивлялся?

— Какое там, — ответил Норман. — Мы застигли их врасплох. Поймали и того, в чью петлю попала носорожиха, которую оперировал ветеринар. Сразу сознался.

— Как же ты узнал? — Томпсон вытаращил глаза от удивления.

— Пошли.

Старина Норман подвел нас к большому костру, у которого сидели африканцы. Они глядели, как мы приближаемся. Двое рабочих варили кашу в пяти котлах. Тридцать пять обвиняемых глядели на нас, озаренные беспокойным огнем костра. Томпсон уставился на них, уперев руки в бока.

— Который?

— Вон тот, — показал старина Норман.

Браконьер опустил глаза.

— Эй, ты! — Томпсон гневно посмотрел на него.

Браконьер поежился.

— Почему ты не выследил носорожиху и не добил ее?

Браконьер молча глядел себе под ноги.

— Тебе известно, как глубоко врезался трос? Он в самую кость врезался! Много месяцев она не могла ходить как следует, а бежать и подавно. Тебе ничего не стоило бы выследить и добить ее! Ты этого не сделал. Почему?

Браконьер молчал.

— Потому что ты лентяй! — кричал Томпсон. — Потому что не хотел возиться! Пусть животное мучается, лишь бы тебе было меньше хлопот!

Томпсон давил взглядом браконьера. Его подмывало сказать еще кое-что, объяснить этому бессовестному подонку, что он, Томпсон, хотел бы сделать с ним: затянуть петлю вокруг его окаянной ноги до самой кости, пусть бы он так помучился. Сказать это и еще кое-что, но он предпочел воздержаться, пусть суд разбирается.

— Живодер, бессовестный сукин сын!

Старина Норман рассказал о каждом — что за кем числится. Вон тот — колдун. Ежегодно в засушливый сезон являлся на Руйю со своими ловушками. Заодно делал бизнес, читал заклинания над ловушками других браконьеров. Считалось, что он еще и заклинатель дождя. Большая шишка по масштабам Руйи. Никто из местных не даст показаний против колдуна, но это роли не играет, Норман взял его с поличным. А этот вот — оружейный мастер. Чинит ружья всем желающим. Недурно зарабатывает.

Но старина Норман, сверкая очками в свете костра, метил выше этих подонков. Он получил от браконьеров кучу сведений о стоящих за ними заправилах, мерзавцах из мерзавцев, и теперь намеревался добраться до них. Дайте только срок.

— Так-так, — злорадно произнес негодующий Томпсон подбоченясь. — Чертовски приятное зрелище, верно?

Что говорить, сердце радовалось при виде сидящей вокруг костра приунывшей компании, надежно скованной друг с другом наручниками. Очень приятное зрелище. Полицейские «лендроверы» и палатки, стучащие машинки, разложенные на брезенте сотни ловушек, огнестрельное оружие и прочие экспонаты, куча свидетелей и люди вождя Масосо, собравшиеся в ночной час у ярких костров посреди африканского буша, — все это являло собой очень внушительную, утешительную и приятную картину.

Это была наша последняя ночь на Руйе, и мы перестали огорчаться, что не смогли взять большого белого носорога.

Часть пятая

На другой день еще до рассвета Томпсон скомандовал: «Подъем! Вука! Подъем!» И мы соскочили с походных кроватей, нимало не сожалея о том, что это наш последний ранний подъем. По высокой траве мы прошли с фонарями к загону, чтобы перегнать в клетки последних носорогов для переброски в Гона-ре-Жоу. Было холодно, было темно, и фонари озаряли ярким желтым светом высокую траву и надежный загон, и носороги, заслышав нас, принялись сопеть и пыхтеть и бросаться на жерди, но, когда мы взобрались на верх ограды и яркий желтый свет пал на могучих, грозных серых зверей, стоявших на пыльной земле, они притихли, озадаченные сиянием шипящих фонарей. Брайтспарк Тафурандика, путаясь в траве, принес мне к загону кружку кофе, и лицо его говорило, что он сыт по горло этими подъемами ни свет ни заря во имя ловли носорогов. Я сказал ему, чтобы начал свертывать лагерь, чтобы снимал палатки и укладывал вещи в мою машину, а когда взойдет солнце, чтобы приготовил яичницу, оладьи и разогрел банку сосисок. Повар Томпсона тоже принес ему кружку кофе, и в свете утренней луны было видно, как всюду снимают палатки. Лица у всех были очень сонные. Мкондо и второй водитель подогнали к загону ревущие дизелями и освещающие фарами буш тяжелые грузовики с клетками.