— В том-то и дело, что недостаточно, — возразил Томпсон, стараясь быть вежливым. — Как я буду ловить носорогов, если ваш треклятый бульдозер тарахтит так, что хоть уши затыкай?

— Но мой бульдозер работает в двадцати пяти — тридцати километрах отсюда! — Гость обиженно указал куда-то вдаль над костром.

— Дважды тридцать, и то было бы близко, — сказал Томпсон. — Звук отдается в холмах и распугивает носорогов, которых мы ищем.

— Ну и что, — оптимистически заметил гость с претензией на остроумие, — шум моего бульдозера заглушит ваши шаги.

Томпсон пронзил его взглядом. Мы все пронзили его взглядом.

— Сдается мне, старина, вы чего-то недопонимаете, — сказал Томпсон, изо всех сил стараясь быть вежливым.

— Я выполняю то, что мне велено. — Хозяин бульдозера прищурился. — Дороги необходимы, чтобы местные жители могли освоить свой край. Это дело Национальной Важности.

Все явственно услышали прописные буквы.

— А спасти от истребления носорогов — дело Интернациональной Важности, — ответил Томпсон, тоже с прописными буквами. — Вам известно, что вытворяет человек? Известно, что такие, как вы и ваши треклятые бульдозеры, вытворяют с природой и дикой фауной во всем мире?

— Это не мой бульдозер, — миролюбиво возразил гость. — Без Прогресса нельзя.

Опять прозвучала прописная буква.

— Да вы дайте мне сперва вывезти отсюда носорогов, — сказал Томпсон. — Потом можете толкать свой Прогресс хоть до Томбукту. Хоть до загробного мира, если надумаете.

— И когда дойдете до океана, — добавил старина Норман, — так вы уж, будьте любезны, не останавливайтесь.

— Прогресс? — процедил Грэм Холл. — Загрязнение среды!

Томпсон указал на безбрежную черноту буша за костром.

— В трех километрах отсюда начинается Мозамбик. Международное право не позволяет нам следовать за носорогами, если они перейдут границу. Верно?

Он повернулся ко мне.

— Верно, — поддержал его я, хотя память подсказывала что-то насчет права китобоев преследовать кита, уходящего из международных вод в территориальные. — Кстати, я по образованию юрист.

— У нас все на высшем уровне — возим с собой собственных юристов, — заметил Грэм Холл. — А наш к тому же еще и писатель. Такое про вас напишет, на весь мир последним негодяем выставит.

— А может одно государственное управление предъявить иск другому управлению? — зловеще осведомился старина Норман.

— Безусловно, — ответил я.

— Так тому и быть, — заключил Грэм Холл. — Подаем в суд и пишем статью для «Всемирных новостей».

— Зачем это? — уныло произнес хозяин бульдозера, взывая к нашей сговорчивости. — Пусть уходят к португальцам. Носороги принадлежат всем.

Его слова потрясли нас.

Томпсон все еще старался быть вежливым.

— Старина, как только они уйдут в Мозамбик, им конец. Португальские власти совсем не справляются с браконьерами.

— Почему непременно в Мозамбик? — Гость был против мрачных прогнозов, он так обрадовался, услышав о нашем появлении, приехал издалека с самыми дружескими намерениями, а тут такая встреча! — Может быть, они уйдут в ту сторону.

Он с оптимизмом указал на юг. Мы дружно покачали головой, но предоставили говорить Томпсону.

— Послушайте. — Томпсон откинулся в раскладном кресле, он кипел, однако старался не выказывать своих чувств хозяину бульдозера: как-никак гость и, что ни говори, такой же государственный служащий, как он сам. — Известно вам, во что обходится отлов одного носорога? Известно, во что обошлось правительству и великодушной общественности забросить меня с моими людьми и снаряжением сюда, чтобы мы переселили и спасли для человечества дюжину носорогов, чтобы их не замучили до смерти и чтобы мир не остался без носорогов? Известно? Так вот, — продолжал Томпсон, стараясь не показывать гостю свой гнев, — отлов одного носорога обходится в триста фунтов стерлингов.

Гость не сдавался.

— А известно вам, во что обошлось правительству забросить сюда меня с бульдозером и всем снаряжением и бригадой рабочих, чтобы мы прокладывали дороги для развития края и Национальной Экономики? — негодующе вопросил он, не забывая о прописных буквах.

— Послушайте, — снова сказал Томпсон, — дайте мне сперва вывезти носорогов.

— А мне что делать со своим бульдозером и рабочими, пока вы будете ловить носорогов? — осведомился гость.

— Сказал бы я, что тебе сделать с твоим бульдозером, — процедил Грэм Холл.

Мне было немного жаль нашего гостя. Еще один славный малый, которого судьба забросила в буш. Не его вина, что он занимается бульдозерами.

— Я делаю то, что мне велено, — повторил он.

— Я тоже. — Томпсон попытался улыбнуться.

Ну, как тут быть?

— Вот что, — сказал Томпсон, — я свяжусь по радио со своим министерством, а вы свяжитесь со своим, и пусть выясняют отношения между собой.

— На боксерском ринге, — попытался я сострить, сочувствуя хозяину бульдозера.

Глава вторая

Когда над холмистой равниной буша восходит огненно-красное солнце, высокая сухая трава сперва плывет золотисто-лиловыми волнами, потом наливается сочной желтизной, и мир удивительно тих и прекрасен. Раннее утро с длинными прохладными золотисто-лиловыми стелющимися тенями — лучшее время суток.

Мои палатки стояли метрах в ста от площадки Томпсона, и за высокой травой я не видел ее, но было слышно, как он говорит по радио о следах со стариной Норманом. Я крикнул Брайтспарку Тафурандике, чтобы он сварил кофе, но ответа не получил. Тогда я выбрался из палатки и, обогнув ее, остановился перед второй палаткой, которая играла роль столовой. Брайтспарк Тафурандика спал подле очага, завернувшись в брезент. Приготовленное им ложе из травы осталось нетронутым.

— Тафурандика!

Он сел — старик со щербатым ртом и воспаленными глазами. Вид у него был ужасный.

— Куда ты ходил ночью?

Брайтспарк Тафурандика одной рукой взялся за голову, другой указал куда-то вдаль.

— Уже выследил пиво!

До ближайших хижин африканцев был, наверно, не один километр, но Тафурандика безошибочно находил такие места, как верблюд находит оазис в пустыне. Он и внешностью смахивал на верблюда.

— Ты кто — скаменга? Какое там, ты — цоци! Еще хуже, ты сто раз цоци! Скажи сам, кто ты такой?

Я бранил его на языке чилапалапа.

— Я старый человек. — Брайтспарк Тафурандика обхватил голову руками. — Старый, немощный человек.

— Когда я нанимал тебя, ты уверял, что обладаешь силой буйвола, сердцем льва и глазами орла. А на самом деле у тебя только жажда лошади!

— Я сам не пью, — возразил Брайтспарк Тафурандика.

— Свари мне кофе, Лошадь Которая Не Пьет.

Я вернулся к своей палатке.

Когда служащий бюро по трудоустройству в Солсбери представил мне Брайтспарка Тафурандику, я спросил по-английски:

— Неужели у вас нет никого другого?

— Нкоси, — обратился ко мне Тафурандика на языке чилапалапа, — я лучший повар и бесстрашный охотник.

— Мы будем ловить носорогов, — сказал я ему. — Живьем. И у нас не будет свежего мяса.

— Ловить кого? — переспросил Тафурандика.

— Чипимбири, — ответил я.

— Мои дети еще только в школу ходят, — сказал Брайтспарк Тафурандика. — Мне надо их кормить.

И вот я пью кофе, а солнце лишь наполовину выглянуло из-за горизонта, и небо являет вид буйной красоты, оранжевые и красные мазки вторгаются в ясные, чистые, покойные серые тона ночи, и на темной западной синеве еще мерцают редкие звезды, и макушки серых деревьев мопани на западе чуть тронуты утренним золотом, и мопани к востоку от моей площадки только начали превращаться в объятые пламенем черные силуэты на фоне ослепительной зари, и первые золотистые блики ложатся на лиловато-желтые верхушки слоновой травы, и в эту чудесную утреннюю пору, когда я в одной руке держу кружку кофе, в другой — сигарету, с площадки Томпсона доносится его голос: