«Мерседес» развил на взрыхленной просеке пятьдесят километров в час, и тут я ощутил на своей руке жижу, извергнутую носорогом, и услышал громкую, сдавленную отрыжку, и огромная голова зверя отчаянно задергалась. Я крикнул: «Берегись!» — и носорог скорчился в рвотном позыве и выпучил глаза, задыхаясь от закупорившей дыхательное горло отрыжки, и еще отчаяннее задергал головой, лихорадочно пытаясь сделать вдох; одним неистовым усилием он разорвал веревку, которой была привязана его голова, и могучий рог описал дугу над салазками, и он взревел, и все с криками вскочили на ноги, и Ричард, сидя верхом на ходивших ходуном плечах зверя, цеплялся за оборванную веревку и кричал Мкондо, чтобы остановил машину, и громадные связанные ноги отчаянно загребали воздух, и они с маху ударили Роджера-Роджера в грудь, и он, подавившись криком, исчез в облаках серебристой пыли за бортом грузовика, мчавшегося со скоростью пятьдесят километров в час, и носорог продолжал сражаться с удушьем, и Томпсон высунулся из кабины, крича: «Что случилось?» — и Мкондо наконец нажал на тормоза, и грузовик остановился, пропахав борозду в грунте. Томпсон еще на ходу выскочил из кабины и побежал по дорогу назад, к Роджеру-Роджеру, а носорог все корчился и бился, силясь сделать вдох.

— Ты цел? — Томпсон схватил руку Роджера-Роджера.

— Йебо.

Роджер-Роджер сидел, потирая голову, кругом клубилась пыль, на грузовике бился носорог.

— Ты на голову упал?

— Йебо, нкоси. — Он был жив-здоров.

— Тогда все в порядке.

Томпсон подбежал к грузовику и одним прыжком очутился в кузове. Носорог сильно дернулся, рыгнул, изо рта и ноздрей хлынула рвотная масса, и дыхательное горло очистилось. Зверь лежал, тяжело дыша, в зеленой жиже, сердце его часто колотилось, он издал протяжный булькающий стон и снова забылся.

— Сердце очень уж бьется, — сказал Ричард. — Сквозь лопатки отдает…

Томпсон схватил аптечку и живо извлек из нее шприц с налорфином, антагонистом наркотика М-99. Укол был необходим, чтобы опять не началась рвота под действием М-99 — ведь носорог мог совсем захлебнуться. Томпсон лихорадочно схватил ухо зверя и нащупал вену. Вонзил тонкую иглу в тугую кожу, и игла согнулась, и вена выскользнула, и Томпсон чертыхнулся. Новая попытка, попал в вену, впрыснул препарат, потом с силой потер веко носорога, чтобы разбудить его.

— Жми! — крикнул он Мкондо. — Жми на всю катушку!

«Мерседес» взревел и дернулся и рванул по колее со всей скоростью, какую Мкондо только мог из него выжать, и мы поспешили покрепче привязать носорога всеми веревками, какие только нашлись в кузове.

Носорог начал приходить в себя, когда ревущий и подпрыгивающий «мерседес» ворвался в наш лагерь, и с негодующими стонами вяло подергал веревки, ворочаясь в зеленой жиже, и огромный глаз его снова остекленел, и после короткой передышки он опять начал дергаться. Мкондо обогнул загон, затормозил и подогнал «мерседес» кузовом ко входу, меж тем как зверь забился с новой силой. Два следопыта уже лезли на ограду загона, чтобы открыть вход. Носорог рвался из своих пут.

— Каулеза… каулеза!

Следопыты, перехватывая руками, лихорадочно вытаскивали вставленные вертикально толстые жерди и отбрасывали их в сторону.

— Скорее, пока он совсем не очнулся!

Томпсон пролез в загон, поторапливая рабочих. Жерди были тяжелые, следопыты обливались потом в лунном свете.

— Живее, живее, мадода!

Не успели они вытащить до конца последние жерди, как Мкондо уже въехал задним ходом в загон. Носорог быстро приходил в себя и дергал ослабленные узлы. Подбодряя друг друга криками, рабочие вытащили из кузова стальные рельсы и установили их как положено, в это же время Ричард включил опрокидыватель, и кузов вместе с салазками и носорогом стал подниматься к небу в лунном свете, и носорог негодующе взвыл и забился, раскачивая салазки. Томпсон крикнул:

— Спускай!

И салазки со скрежетом поехали вниз по рельсам, и в ту минуту, когда салазки коснулись земли, носорог рванулся и застонал, и глаза его опять остекленели.

— Отвяжите его от салазок!

Рабочие осторожно развязали узлы на голове и на груди носорога, опасаясь, что он рванется, как только почувствует свободу. Готово… Зверь продолжал лежать со спутанными ногами, постанывая. Мы отошли на безопасное расстояние.

— Давай, Мкондо!

Грузовик потащил широкие салазки из-под зверя. Мы приготовились броситься врассыпную. Разбуженный движением салазок, носорог взвыл, с гулким стуком шлепнулся на землю, рыгнул и дернулся, и мы отпрянули, готовые бежать. Но зверь уже обмяк, постанывая, с остекленевшими глазами.

— Закрывайте!

Рабочие подавали тяжелые жерди вверх следопытам, и те вставляли их на место. Томпсон наполнил один шприц пенициллином, другой — второй дозой налорфина.

— Каулеза, каулеза, мадода!

Оставалось вставить две-три жерди. Он достал перочинный нож.

— Свет!

Один из следопытов приблизился к нему по верхней перекладине ограды, держа фонарь так, чтобы свет падал на голову носорога.

— Сели на него, мадода!

Шестеро дюжих молодцов осторожно подошли и навалились на носорога, прижимая его к земле своим весом.

— Крепче держите.

Томпсон взялся за ухо зверя и принялся выпиливать перочинным ножом метки в тугом хряще, а рабочие изо всех сил держали носорога, чтобы не рванулся, ведь уши особенно чувствительны. Носорог дернул ухом, глубоко вздохнул и захрапел. Томпсон, стиснув зубы, старался пилить как можно быстрее, руки и нож окрасились кровью в свете фонаря. Вырезав из уха треугольник длиной в пять сантиметров, он швырнул его прочь. Рабочие крепко держали носорога, и Томпсон взялся за второе ухо и начал поспешно пилить, и широкое ухо дергалось, прижимаясь к голове, и зверь громко застонал, просыпаясь, и Томпсон лихорадочно пилил, и рабочие, тяжело дыша, всем своим весом прижимали носорога к земле. В желтом свете фонаря по земле расплылась блестящая красная лужица крови. Томпсон швырнул через ограду второй треугольник.

— Потерпи, бедняга.

Он отделил иглу от шприца с пенициллином, поднял ее, словно кинжал, и вонзил в ягодицу носорога, и зверь дернулся, но они держали его изо всех сил. Томпсон соединил шприц с иглой и впрыснул густой раствор.

— Следующий!

Следопыт подал шприц с налорфином.

Глаза зверя вдруг широко раскрылись, он издал громкий стон и выгнул спину и начал биться и взбрыкивать огромными спутанными ногами, и рабочие что было мочи прижимали его к земле, и огромная шершавая туша корчилась под ними, но они не сдавались, и, подергавшись, побрыкавшись, носорог застонал и обмяк.

Томпсон вонзил ему в кожу иглу и впрыснул налорфин. Отбежал к ограде и отдал следопыту шприцы. Бегом вернулся к спутанным ногам носорога. Опустился на колени и, следя за каждым движением зверя, прижатого к земле весом шести молодцов, ослабил первый скользящий узел, так что он еле держался, затем второй и последний. Теперь оставалось лишь дернуть веревку, чтобы узлы совсем развязались. Зверь лежал, тяжело дыша.

— Так, — прошептал Томпсон. — Не спеша поднимайтесь. Поочередно. И уносите ноги.

Один за другим они слезали с огромной туши и на цыпочках отходили в сторону. Носорог не шевелился.

— Пошли, пошли отсюда.

Они взобрались на верх ограды по жердям и стали наблюдать. Зверь по-прежнему лежал, постанывая.

Томпсон присел у его ног, нетерпеливо ожидая, когда все освободят загон. Затем тихо потянул веревку. Узел развязался. Зверь не двигался. Если вскочит теперь, не сразу выпутается из веревок. Готовый в любую минуту отпрянуть в сторону, Томпсон осторожно, очень осторожно снимал петли с передних ног. Мы смотрели не отрываясь.

Снял, внимательно следя за носорогом. Зверь издал громкий стон, но не двинулся. Томпсон перешел к задним ногам, легонько потянул за петлю, и носорог задергался. Он застонал и выпучил налитые кровью глаза, мотнул головой, забился, словно рыба на берегу, и взбрыкнул ногами, и Томпсон, вздымая пыль, отпрянул назад, и зверь сделал выпад в его сторону. Молниеносно привстал на передних ногах, разбрызгивая кровь из сердито торчащих меченых ушей, и Томпсон ринулся к ограде, и всего два шага отделяли его от окровавленного носорога, а тот могучим рывком развернулся, фыркнул, вставая на задние ноги, яростным броском сократил расстояние до одного шага, но тут ноги его подкосились, и он рухнул на землю. Ударился о землю окровавленной скулой, потом плечом, и Томпсон уже схватился за жерди ограды, а зверь опять поднялся на ноги и сделал новый яростный выпад грозным рогом, сверкая злобными глазами, страстно желая убить, но непослушные задние ноги опять подкосились, и он шлепнулся на бок в облаке пыли, и Томпсон мигом влез на самый верх ограды. Африканцы радостно кричали и смеялись. Зверь сделал новую попытку встать, но с громким стоном рухнул на другой бок, взбрыкнул ногами и замер с остекленевшими глазами, только могучие бока его ходили в свете фонаря.