Крыса с облегчением услышал сзади топот ног,возмущенные предложением монаха возгласы. Его друганы шли на помощь. Они ему покажут. Ух, как они его впятером отделают. Такое отношение жертвы не потерпит ни одна шайка. В лучшем случае – покалечат, чтобы другим неповадно было. Если же все оставить как есть, отпустить наглеца, то слух о немощности Куна и его людей разлетится со скоростью пущенной с тугого лука стрелы. И никто уж не воспримет Куна всерьез.

Кун рванул первым, но был слишком большим и не таким прытким, как остальные. Он отстал, и благодаря этому увидел все, что его ватажники не успели рассмотреть, или успели, но не поняли. Монах оказался не так прост…

"Собиратель",– липким холодным страхом окутала голову мысль. Многое Кун слышал про них, и вот же беда – повстречал лично.

Монах не стал убегать. Он вздернул руки над головой, сомкнул замком, а когда стал разводить их в стороны, то между ладонями образовался сгусток молний. Иначе не назовешь. Воздух запах грозой, слышался сухой треск, искры летели во все стороны. Жгут толщиной в человеческую руку отделился от сгустка и ударил Крысу в голову. Тот отлетел под ноги Куна, вереща, словно с него живого сдирали кожу. Мимолетный взгляд на него остудил прыть Куна. На лице Крысы отсутствовали волосы. Совсем: ни бровей, ни ресниц, ни реденькой бородки. Свет, падающий на землю от луны, в достаточной мере позволил все это рассмотреть. Более того —придал зрелищу некой жути.

Монах взмахнул рукой так, как будто в ней вложен меч. Ярко-синяя полоса, как хвост кометы, последовала за этим движением, и вот еще трое из ватажки лежат на земле и воют, не в силах заставить себя прикрыть обожженные лица. Кун прикрыл лицо руками, но бег навстречу к монаху не остановил. Он боялся! Но страх прослыть трусом был сильнее. Тут еще не факт, что умрешь. А вот охотники занять его место быстро расправятся и с ним, и с его людьми.

Прикрывшись локтем, Кун потянул огромный тесак из ножен, притороченных к поясу. Надо убить наглеца. Пусть бьет своим огнем, пусть. Рука заживет.

– Вот же дурак! – услышал Кун возглас монаха.

Тело скрутила судорога, как если бы ударили оглоблей между ног. Нет, не так. Не оглоблей. Это был раскаленный металлический прут, такой, каким пользуются палачи, когда ворочают угли в жаровне. Нутро подпрыгнуло к горлу. Не то защищал Кун, ой не то.

Расправы не получилось. Вернее, жертва и охотники поменялись местами. Кун и его люди скулили, валяясь на дороге, а монах сплюнул на ближайшего к нему разбойника:

– Мир идиотов. Как вы мне все надоели!

Сказал и скрылся в том заулке, в котором совсем еще недавно скрывался разбойник и его подручные.

******

Звезды гасли. Нет, не те, что на небе, а те, что плясали перед глазами. Тянущая, казалось, во все стороны одновременно боль в паху отступала. Кун рано поверил в ее отступление, попытался перевернуться, если не на спину, то хотя бы набок. Отчего-то думалось, что, повернись набок, подтяни колени к подбородку, и дышать станет легче. Нет! Как только Кун пошевелил ногой, боль в отбитом напрочь мужском достоинстве вспыхнула с новой силой, зажигая перед глазами новые звезды. Лучше еще обождать.

– Кун, а Кун…

Какой противный голос все-таки у Крысы. Надо же, очухался быстрее всех. И впрямь Крыса. Живучий, ничего его не берет. Подполз на брюхе, за лицо Куна лапает.

– Чего тебе, – сквозь зубы прошипел Кун.

– Уходить надо, – прильнув к уху влажным ртом, прошептал Крыса. – Этот огонь, ну… которым нас шарахнуло – его же с базара столбовые увидеть могли. Столбовой —это тебе не стражник. От него не откупимся.

Кун застонал, собрав волю в кулак, принялся подниматься на ноги. Крыса дело говорил. Так оно и случится. Столбовой придет. И уже не синим пламенем, а честным железом поснимает их головы с плеч. Без суда.

Подъем дался с трудом. Кун, превозмогая вспыхнувшую с новой силой боль, подвывая, все-таки принял вертикальное положение. Опираясь на хлипкое плечо Крысы, подошел по очереди к каждому из ватажников и лично помог подняться на ноги. Так-то; о себе надо в последнюю очередь думать. Тогда и люди, водимые тобой, за тебя умереть не испугаются. Отошли в знакомый заулок. Осмотрели раны. Ничего страшного не было, так, пустяки. Подумаешь, волосы подпалило. Вырастут новые. Только кожа на лице саднила и натянулась, моргать страшно. Казалось, может лопнуть от моргания кожа над глазами. Больше всех досталось, как выяснилось, именно Куну. По такому месту да магическим пламенем. Все молчали, лишь кивали сочувственно лысыми головами. Кто знает, не отнял ли магический огонь мужскую силу?

Как бы там ни было, а жалеть себя Кун не привык, и людей своих держал в строгости. Повздыхали – и будет. Ночь еще не кончена, дело не ждет.

– Давайте-ка, ребятушки, выйдем мы к югу, там удачу испытаем. Не резон нам в харчевню возвращаться с отбитым хозяйством да с рожами подпаленными. Нужна добыча. Когда люди деньги видят, то синяков да шишек не замечают.

На том и порешили. Знакомыми кривыми проулками да переулочками продвигалась ватажка к югу. Не встретив никого на своем пути, дошли до условного места, принялись ждать путника одинокого и по возможности богатого. По очереди выглядывали из-за угла, в нетерпении притопывали ногами. Распаляли себя, заводили. Каждый уже придумал, как подойдет и куда именно ударит путника. Как сорвет с пояса тугой кошель. Ни о каком мнимом торге уже не думалось. Хотелось добычи и отыграться за недавнее унижение, избив хоть кого-нибудь.

– Бежит кто-то, – вновь первым, кто заметил приближение путника, оказался Крыса. – Девка какая-то.

Кун скривился. Что за невезение? Что с девки взять?

– Отойди, сам гляну.

Высунув из-за угла голову, Кун присмотрелся к девушке. Ага, появилась надежда на наживу. Девка-то не простая. То ли танцовщица с ночного базара сбежала от перепившего посетителя веселого шатра, то ли жрица любви, вдруг взбрыкнувшая, не пожелавшая ложиться под очередного урода.Плевать, главное, что заметил Кун, так это то, что девка одета в шелк, что сам по себе немалых денег стоит, да мониста на ней до пупа. Опыт подсказывал, что для девушек с ночного базара монист из меди не делают. Серебро, много серебра. Кун выскочил ей навстречу сам.

Девушка отпрыгнула на другую сторону улицы, собралась кричать, но вдруг передумала. Знала, чертовка, что ничего путного из ее шума не выйдет.

– Что за пташка, что за цветок! – растягивая слова и мило улыбаясь, воскликнул Кун, подходя к девушке. – Не жарко ли тебе, девица? Не тяжело?

Пока Кун заговаривал зубы своей жертве, его люди незаметно обступили ее со всех сторон.

– Давай сама, – предложил снисходительно Кун. – Скидывай серебро, а то шея переломится. Да шаровары не забудь. Нечего в духоте держать "кувшин сладострастия", протухнуть может.

Ватажники отозвались дружным гоготом. Ай да шутка, ай да Кун!

Девушка безропотно, лишь горько вздохнув, расстегнула хитрый замочек на шее и бросила в руки вездесущему Крысе тяжелую монисту. Взялась за тесемку шаровар и замерла в нерешительности.

– Ну, – грозно рыкнул Кун и, устав ожидать, шагнул к жертве.

Во второй раз за эту ночь главарь разбойников увидел, как из глаз его посыпались звезды. Маленькая, но очень крепкая ступня девушки впечаталась в многострадальный пах Куна. Взвыв раненым туром, он завалился на бок. Оторопевшие разбойники уставились на упавшего вожака. Воспользовавшись их замешательством, девушка пустилась наутек. Только голые пяточки сверкали.

То ли досада от очередного пинка по сокровенному, то ли жалость к самому себе родила в Куне такую ярость, что она затмила собой боль. Вскочив на ноги, разбойник в бешенстве махал руками и орал о том, что убьет нерадивую шлюху. Кто-то из ватажников попал под очередной взмах и отлетел в сторону.

– Встать! – кричал Кун. – Догнать и убить, Эши ее задери!

Погоня не продлилась долго. Да и не могла. Кун справедливо полагал, что ему лучше известны все эти улочки и переулки, но даже он не мог мечтать, что, пробежав всего пару сотен шагов, девка попытается укрыться за спиной какого-то доходяги. Тем лучше!