Но как такое вообще могло прийти Ефиму в голову? Он же сам, должен понимать, что увиденное и, главное, прочувствованное Миром на мясокомбинате нанесет ему неизлечимую психологическую травму. Он не мог этого не понимать. Он что, нарочно? Он хочет свести с ума моего сына? Он точно не считает Мирика своим ребенком: с родным бы он так не смог поступить. Я думала, что и с чужим не смог бы. А он вот смог. С моим Мириком, с моим беззащитным мальчиком!

Я должна их остановить. Пытаюсь связаться с Ефимом или Миром телепатически – не выходит. Бегу в комнату, выуживаю из сумки почти бесполезный смартфон: его я используют лишь для общения с коллегами, знакомыми и родителями учеников – для общения с родными он мне не нужен. Разумеется, в выходные я не слежу за тем, чтобы быть на связи, и вот результат – аппарат разряжен. С досадой бросаю его на кровать. Собираюсь выбежать на улицу. Это дом экранирует телепатический сигнал, снаружи связь лучше. Но стоит только подойти к двери, со мной происходит что-то странное… и страшное.

Такое ощущение, как будто я попала в зону, где нет жизни. Все внутри меня тоже будто мертвеет. Тишина вокруг абсолютная, будто у меня в ушах беруши. Дыхание останавливается. Я боюсь сделать вдох. Кажется, будто что-то давит на грудную клетку. От страха я закрываю глаза и долго-долго не могу их открыть. Но ощущения становятся все более пугающими. Мне кажется, что я нахожусь под водой, под большим тяжелым слоем воды. Она холодная и опасная, она хочет меня поглотить. Понимаю, что мне не избавиться от галлюцинации, если я не решусь открыть глаза. С трудом поднимаю веки. Воды вокруг нет, я совершенно сухая. Постепенно возвращаются и звуки. До меня сначала слабо, потом все громче и громче доносятся крики мамы.

– Изыди, ледяной дьявол! Изыди, Сатана! Господи, защити нас от смертельного хлада и вечного покоя. Господи, избави нас от ледяного ворога! – Крики сменяются молитвой: – Отче наш, иже еси…

Понимаю, что мама, кажется, сама нашла способ успокоиться, обратившись с молитвой к Богу, но все же чувствую обязанной подняться к ней и поддержать, помочь окончательно прийти в себя. Делаю шаг к лестнице – и тут же ноги подгибаются, как ватные. Я беспомощно оседаю на пол. Похоже, помощь нужна и мне самой – я еще не отошла окончательно от того странного состояния, в которое погрузилась на какое-то время. Даже не знаю точно, надолго ли. Смотрю на часы. Кажется, прошло около часа. Еще столько же сижу и читаю молитву, повторяя слова за мамой… Постепенно силы возвращается, восстанавливается и мужество… Наконец-то, я встаю на ноги и иду к маме. Мы обнимаемся.

– Научишь меня молиться? – прошу ее, осознавая, что не знаю ни одной молитвы.

– Ты уже умеешь, – улыбается мама, гладя меня по голове. И я понимаю, что она права: пока я повторяла за ней слова, я запомнила «Отче наш» от обращения к Богу до финального «Аминь!».

– Что это было? – спрашиваю у мамы. Она пожимает плечами:

– Знаю не больше, чем ты. Но это что-то очень опасное. Намного опаснее того, что было десять лет назад.

Я и сама понимаю, что происходит что-то чудовищное, но представления не имею, что это может быть. Я боялась Дракона, но он никогда не вызывал у меня такого ужаса, который я испытала час назад. Меня до сих пор колотит озноб.

Вспоминаю, зачем я спешила к двери, когда на меня нахлынула ледяная волна. Тревога за сына возвращается. Преодолевая страх, я снова спускаюсь и выхожу во двор. Замираю у двери, прислушиваясь к своим эмоциям. Кажется, поблизости никого нет. Опасности я не ощущаю. Облегченно вздохнув, посылаю телепатический сигнал Ефиму.

Экскурсия проходит совсем не так, как я ожидал. Беспомощность, страх, боль, покорность судьбе, безволие накрывают меня раньше, чем Мирослава. Я прислоняюсь к стене, пытаюсь выровнять дыхание, пользуясь Лизиным способом, меня лихорадит. Сын крепче сжимает мою руку, и я чувствую, как от него волнами в меня перетекает тепло, а вместе с ним уверенность и спокойствие. Я воздвигаю ментальный барьер, отгораживаясь от эмоций несчастных животных и оценивающе смотрю на Мира. Он бледен, сосредоточен, но на его лице не отражается и тени панического страха, предчувствия смерти и боли. Возможно, он просто не улавливает эмоций, которые исходят от бычков, обреченных на заклание, хотя мне казалось, что он перенял от нас с Лизой (или только от Лизы) способность ментального контакта с братьями нашими меньшими. Догадался поставить щит раньше, чем это сделал я? Не удивлюсь, если он уже в этом возрасте научился это делать, хотя большинству людей, даже моим современникам, это не под силу.

– Думаю, нам лучше уйти отсюда, – произносит Мир, а я послушно киваю головой и позволяю сыну увести меня за руку на улицу. Ловлю себя на мысли, что подчиняюсь ему, как ребенок взрослому, а должно быть наоборот.

– Нам нужно срочно возвращаться домой! – заявляет мальчишка.

– Зачем спешить? – пытаюсь взять бразды правления в свои руки. – Мы можем сходить к пруду покормить голубей или просто прогуляться.

– Домой! – отрезает сын таким тоном, что я не решаюсь ему перечить. Но все же пытаюсь сохранить хоть какую-то видимость того, что старший из нас все-таки я:

– Хорошо, пойдем домой, но через парк – насладимся единением с природой.

– Я же сказал – домой! И быстрее! – командует Мирослав.

– Что это вдруг раскомандовался? – не выдерживаю.

– Да неужели ты сам не чувствуешь, что мама в беде? – повышает на меня голос сын. – Срочно домой!

– Не командуй! – пытаюсь его приструнить. – Если б Лизе угрожала опасность, я бы почувствовал это первым.

– Если б любил ее – почувствовал! – заявляет сын, топая ногой.

– Я люблю ее, и ты еще мал, чтобы оценивать наши отношения, – пытаюсь оправдаться и поставить сына на место.

– Домой! Быстрее! – Мирослав топает ногой и из глаз его вылетает молния, выжигая траву на газоне. Меня охватывает ужас: ни один человек не в состоянии сделать что-то подобное. Только что я получил подтверждение, что его отец – инопланетянин по прозвищу Дракон, и что мальчишка опасен – я не могу его контролировать.

Гордость и благоразумие ведут во мне беззвучную борьбу. В конце концов побеждает инстинкт самосохранения, и я первым направляюсь на остановку общественного транспорта. Нужный нам автобус уходит прямо перед носом, следующего ждать 15-20 минут, вряд ли меньше.

– Возьми такси! – требует сын. Голос его дрожит, и я вижу, что он не просто встревожен, он испуган. И боится он не за себя, а за мать. Думаю, что он, возможно, прав, и наша связь с Лизой уже не такая прочная, как раньше: она ослабла, как ослабло и притяжение между нами. Наши чувства постепенно угасают, и сейчас они не такие пылкие, как десять лет тому назад. Вдруг Лизе на самом деле что-то угрожает, а я просто не ощутил этого на расстоянии? Мирина тревога передается мне, и я согласен с тем, что воспользоваться услугами такси – отличная идея. Но денег на такси нет, и признаваться в этом сыну не хочется, тем более при всех. Так что говорю ему, что автобус придет раньше, и что он вообще зря паникует. Мир закусывает губу: точно так, как Лиза, когда злится, но поделать ничего не может.

Автобус мы ждем почти полчаса, потом еще столько же едем.

– Лучше бы пошли пешком, – озлобленно шипит на меня Мир.

Как только автобус останавливается, он выскакивает из него и бежит, стремясь как можно быстрее оказаться дома. Теперь и я уже чувствую, что он был прав: в наше отсутствие произошло что-то неприятное. Но теперь опасность, кажется, уже миновала. Так что решаю, что не стоит привлекать к себе внимание, и не бегу, а лишь иду быстрым шагом.

Зайдя в дом, застаю Мира, обнимающегося с Лизой.

– С тобой все в порядке? Ты не очень испугался? – спрашивает она сына, заботливо гладя его по голове. – Если б я знала, что за экскурсия тебя ждет, ни за что бы не отпустила из дома!

– Со мной все в порядке, мам. Я боялся за тебя. Обещал защитить тебя, а сам ушел. Больше никогда не отойду от тебя так далеко, обещаю.