Я вздрагиваю. Мужчина явно не сомневается в существовании телепатии и в том, что я ею обладаю. Сердце колотится, как бешенное. Колени дрожат. Я ничего не успеваю ответить, как между мной и отцом Миши возникает Мирослав.

– Сейчас Вы извинитесь перед моей мамой и выйдите! – Мир говорит тихо, но властно – так, как будто привык, что ему все подчиняются. Не знаю, кто больше поражен поступком мальчика: я или странный родитель. Повисает тишина.

– Поговорим в другой раз, – наконец-то процеживает сквозь зубы мужчина и, развернувшись, выходит.

Я опускаюсь в кресло, меня колотит озноб.

– Не бойся, мамочка, – обнимает меня за плечи девятилетний Мирослав. – Я не дам тебя в обиду. Если это и есть ледяной человек, которого все боятся, то я смогу тебя от него защитить. Он боится меня, я это почувствовал.

Удивительно, но Мир прав: смутивший меня взрослый мужчина покинул поле боя сразу же, как только мальчик продемонстрировал свою мощь. Я имею в виду ментальную силу. И я даже не подозревала до этого, что мой сын настолько силен. Боже, ну, разумеется, он не от Ефима, а от Дракона!

Мне очень надо видеть Ефима, говорить с ним. Я сойду с ума, если не расскажу ему про встречу с человеком с ледяными глазами. Мне страшно, безумно страшно. Я так надеюсь, что муж сможет мне объяснить, что произошло, и, возможно, даже успокоит. Ведь он из будущего, он опытнее и сильнее ментально. Мне так нужна поддержка!

В итоге не дожидаюсь, когда он там окончательно придет в себя и выйдет на связь – сама посылаю ему телепатический вызов. По счастью, он почти тут же откликается.

– Соскучилась? – спрашивает, как ни в чем не бывало. Но меня не обмануть: я чувствую, что ему стыдно за свой поступок. Решаю не добивать, говорю:

– Да. И я соскучилась, и Мир, и еще тут у нас кое-что произошло. Не терпится с тобой поговорить. Ты когда вернешься?

– Как только позовешь.

Ефим далеко, но я прямо вижу, как он улыбается, и на душе становится чуть теплее и спокойнее.

– Ефим, иди ко мне, ты мне нужен, – приглашаю, протягивая руку. Почти тут же чувствую теплое рукопожатие, и муж оказывается в комнате, прямо передо мной.

Сама я во времени перемещалась лишь дважды: туда и обратно. Это не больно, но жутковато. Я бы не смогла шнырять туда-сюда – духу бы не хватило. А вот Ефим постоянно перемещается и не боится. Говорит, привык. Не представляю, как к этому можно привыкнуть. Все-таки он мужественный человек, фанатично преданный своей идее.

– Не ужинал еще? – спрашиваю.

– И не завтракал, не обедал – мутило меня, – признается смущаясь.

– Тогда сейчас ужинать будем, а потом поговорим, – изо всех сдерживаю себя, чтобы не вывалить на любимого все свои проблемы сходу. Думаю, что после моего рассказа ему будет не до еды, каким бы голодным он сейчас ни был. И вообще, такие вещи лучше обсуждать совсем вечером, когда Мир и мама расходятся по своим комнатам. Не знаю, как прежние жильцы это сделали, но комнаты в нашем доме телепатически изолированные. То есть слышны только мысли, которые человек транслирует сам, добровольно, так что все мы имеем возможность посекретничать. А потребность в этом временами возникает даже у самых искренних и открытых людей.

Когда Ефим дома, ужинать мы стараемся вместе. Это удобный повод обменяться новостями, обсудить что-то, не отвлекаясь.

– Как дела в школе? Что нового узнал? – интересуется Ефим у Мира.

– Что телепаты и вообще экстрасенсы – шарлатаны, – смеется сын. – А из нормального – про разные волны, телевизионные там и всякие другие. Хотя, может, и про них врут, только сами верят.

– Да нет, про волны, кажется, правда, – заступаюсь я за учителей, пытаясь вспомнить уроки физики и прослушанные 10 лет назад профессорские лекции.

– Вел себя хорошо?

– С моей точки зрения, отлично, – снова смеется Мир. – Но ты же знаешь, что она редко совпадает с мнением нашей классной.

– Снова жаловались на него? – интересуется Ефим уже у меня.

– Обоснованных жалоб не было, – заступаюсь я за сына. – Обвиняли в том, что верит в телекинез.

– Надеюсь, демонстрировать свои способности не стал? – настораживается Ефим.

– Сдержался, – успокаиваю я мужа.

– Ледяной человек ходит вокруг дома, – прерывает нашу мирную беседу мама. Только-только начавшее подниматься настроение снова падает.

– Кто ходит? – не понимает Ефим.

– Ледяной человек, – вздыхаю. – Я потом про него расскажу.

– Ходит, ходит, прорехи ищет, – стонет мама.

– Не бойся, бабушка, – утешает ее Мир. – Я его одолею.

– Холодно вокруг, холодно. Ледяной человек рыщет, прорехи ищет, наши души выморозить хочет, – продолжает мама, уставившись в одну точку. Понимаю, что она снова вошла в транс, и вывести ее из него могу только я. Обнимаю ее за плечи, глажу, целую, пока ее тело не расслабляется. Я отпускаю ее. Вижу, что она плачет и ежится, будто замерзла.

– Тебе холодно? – спрашиваю недоуменно.

– Теперь тепло, – успокаивает.

Мы допиваем чай и расходимся по комнатам.

Мама сразу ляжет спать – приступы отнимают у нее много сил. Мир будет чуть ли не до полуночи играть на планшете. Вот у него энергии хоть отбавляй: несмотря на то, что засыпает он поздно, вскакивает по утрам раньше всех, чуть ли не с восходом солнца. И при этом бодрый, веселый и отдохнувший. Это еще одна его аномалия, о которой я не упомянула раньше.

А у нас с Ефимом будет возможность поговорить и заняться сексом. Любим мы это дело, чего уж скрывать.

Оказавшись с Ефимом в спальне, я наконец-то вываливаю на него все сегодняшние новости. Рассказываю про утренний мамин приступ, про визит ко мне хладноглазого отца Миши Лузгина, про страх, охвативший меня во время беседы с ним, про другие неприятные ощущения и про то, как Мирослав встал на мою защиту, и сильный мужчина спасовал перед ним, девятилетним мальчишкой.

Однако вместо того чтобы испытать гордость за сына и похвалить его, вместо того, чтобы приободрить меня, Ефим сжимает кулаки и отступает, с трудом сдерживая ярость.

Я недоуменно вскидываю глаза.

– Что случилось?

– Ты все время обманывала меня. Я могу понять, что ты переспала с Драконом. Из записки понятно было, что вы с ним о чем-то договорились, и он оставил нас в покое не просто так. Но я не могу принять то, что ты все десять лет пытаешься меня дурить, притворяясь, что между вами ничего не было. Это мерзко, противно, омерзительно.

– Я правда не спала с ним!

– Не ври. Думаешь не видно, что Мир – не мой ребенок, а его? У нас нет и половины способностей этого мальчишки. И это только начало. Способности еще будут открываться и развиваться. Он не человеческий ребенок, и ты лучше меня это знаешь!

Я чувствую себя так, будто на меня вылили ушат ледяной воды. Ефим давно подозревал меня в неверности. Как и я, он давно заметил, что с Миром что-то не так. И он был уверен, что Мирик не наш сын, а ребенок Дракона, и что я все время это знала, но скрывала от мужа. Но я-то знала, что не изменяла Ефиму. Я не помнила, чтобы спала с Драконом. Разве такое я могла забыть?

– Я не обманывала тебя, Ефим, – бросаю ему в лицо. – Это я должна обижаться на тебя – за недоверие, которого не заслужила. И я никогда не прощу тебе, что ты отрекся от нашего сына.

– Не смей обвинять меня в том, чего нет! – Ефим не говорит, а цедит слова. – Я не отказывался от Мира и воспитываю его, как своего. Но мы оба знаем, что он человек всего наполовину. И мы оба не верим в непорочное зачатие. Не надо мне лгать!

– Я и не лгу, а вот ты… – я задыхаюсь от ужаса, понимая, что сейчас выскажу то, что меня так давно волнует, просто бесит, что десять лет отравляет мне жизнь. Понимая, что эта откровенность еще сильнее расширит трещину, которую дали наши отношения. Все понимаю, но не останавливаюсь – тормоза отказали, совсем: – А вот ты переспал с Саламандрой, и словом мне об этом не обмолвился. Все десять лет скрывал от меня свою измену. Настоящую, а не выдуманную.