Хотелось бы сказать: у нас с Ефимом не было бы Мирослава. Но на самом деле я не уверена, что отцом этого чудесного мальчика является мой муж. Потому что мальчик совсем не похож на него. Он слишком темпераментный, эмоциональный. Он умеет быть добрым, но умеет быть и жестоким. Он не знает страха и слишком рано начал интересоваться девочками. Ему всего 9 лет, а он ведет себя, как подросток в период полового созревания. Да и физически тоже не по годам силен. Он невероятно мощный телепат. Кажется, даже более искусный, чем Ефим. И по способности к телекинезу превосходит Ефима. И он очень горячий. В буквальном смысле: нормальной для него является температура тела 37 градусов, а не 36,6, как у большинства людей (ниже 37 вообще не снижается). Мне самой себе страшно в этом признаться, но иногда кажется, что мой сын – не человек, не совсем человек, а наполовину представитель огненной расы.
И это очень странно, так как Ефиму я не изменяла. По крайней мере, не изменяла, находясь в сознании. Но что, если Дракон овладел мною, когда я спала? Знаю, он смог бы погрузить меня в гипнотический сон, если б захотел, и сделать со мной все, что угодно.
Конечно, Землю пришельцы покинули почти за год до того, как я родила. Но что, если плод их расы развивается в утробе матери не 9 месяцев, как человеческий, а дольше?
Я гоню эти мысли, но они возвращаются снова и снова. Хоть генетическую экспертизу заказывай! Но на это я решиться не могу. Боюсь, что станет известно о необычности Мира, и это привлечет к нашей семье ненужное внимание ученых. К тому же я не знаю лишь того, кто отец Мира, зато точно знаю, что его мать – я. Он мой сын, и я люблю его, и буду любить, даже если выяснится когда-нибудь, что родила не от любимого мужчины.
Встряхиваю головой, чтобы прогнать навязчивые воспоминания, и тороплю сына. Из-за незапланированного утреннего происшествия мы опаздываем в школу: я на работу, он – на учебу.
Когда-то я мечтала работать в приюте для животных и даже какое-то время заботилась о четвероногих бродяжках – на правах волонтера. Но пришлось все-таки искать более востребованную профессию. В итоге удалось выучиться на детского психолога, устроиться в школу. Зарплата здесь невысокая, и ее постоянно не хватает, и мне приходится браться за любую подработку, будь то стрижка собак, присмотр за детьми или уход за садом.
От других членов семьи помощи мало. Маме иногда удается продать что-нибудь из самодельных украшений, но постоянным этот доход назвать нельзя. Ефим работает в своем времени, а валюта будущего у нас, понятно, не в ходу. Иногда муж приносит продукты, одежду, обувь, предметы интерьера, но уносит от нас книги, фильмы, репродукции картин, то есть то, что стоит даже дороже. Деньги на всю эту канитель идут, разумеется, из семейного бюджета.
Я бодрюсь, старалась казаться веселой и оптимистичной, никогда не предъявляю Ефиму претензий, но чувствую, что внутренние энергетические резервы у меня истощаются. Не знаю, сколько еще смогу прожить в таком режиме. Надо бы, конечно, не щадить Ефима и поднять щекотливую тему содержания семьи. Я бы давно это сделала, если б не боялась потерять любимого мужчину. Вдруг он обвинит меня в непонимании, скажет, что мы стали чужими людьми… Тогда нам придется расстаться, а я не смогу жить без Ефима. Он нужен мне, как воздух. К тому же тогда в моей жизни снова возникнет Дракон – ведь контракта, подписанного нашей кровью, никто не отменял.
После первого урока ко мне приходит классный педагог моего сына. В начальной школе уроки у них все еще ведут люди, хоть и они все чаще и чаще привлекают к занятиям роботов.
– Ваш сын снова спорил с роботом, – с порога заявляет Лариса Васильевна.
– В чем же они не сошлись на этот раз? – спрашиваю почти холодно.
На Мирослава мне жалуются чуть ли не каждый день: то учителя, то воспитатели, то родители. Он никого не считает авторитетом, разве что Ефима и немножко меня. К тому же болезненно реагирует на обман. А его он за версту чует. Никто же не знает, что мальчик читает мысли собеседника и всегда знает, когда тот говорит правду, а когда нет. Мир же наш будто пропитан ложью. Я сама долго не могла привыкнуть к лицемерию окружающих, хоть и была почти взрослой, когда у меня открылись телепатические способности. Мы с Ефимом намеренно не заставляем Мирослава прогибаться под несправедливый мир, хоть и понимаем, что жить из-за этого ему будет только тяжелее. «Мир – это ты, – шутим мы, – так что живи по своим моральным законам, поступая так, как сам считаешь правильным». При этом, конечно же, стараемся, чтобы его моральные законы были справедливыми и гуманными. Кажется, нам это удается.
Я знаю, что мы воспитываем Мирослава правильно, но как же трудно ему отстаивать свою правоту! И как же часто мне приходится выполнять роль амортизатора, не позволяя своему мальчику свернуть шею, налетев на стену непонимания и агрессии! Его бы почти наверняка отправили в какое-нибудь исправительное заведение, если б я не работала в той же школе, где учится он.
– Мир пытался нам доказать, что человек может передвигать предметы силой воли.
– И показать? – сердце у меня екнуло. Мы, конечно, внушали Мирославу, что демонстрировать свои сверхспособности никому нельзя, и он, вроде, соглашался с нами. Но все-таки мальчишка есть мальчишка! Мог сорваться и не удержаться от соблазна похвастаться перед сверстниками. А если они еще и пытались его высмеять…
– Вы смеетесь? – процедила сквозь зубы Лариса Васильевна. – Как можно показать то, чего нет и быть не может?
Я облегченно вздохнула и пообещала вечером обсудить с Миром эту тему.
Нет, наверное, скоро придется мне распрощаться со своим временем и перебраться в будущее, к Ефиму. Там законы более лояльные, люди толерантные, и там никого не удивит способность ребенка к телепатии и телекинезу. Вероятно, я эгоистка, раз так сильно цепляюсь за свой мир, заставляя совсем юного мальчика на каждом шагу драться за правду и одновременно скрывать свои возможности, не показывая своего превосходства и не гордясь тем, что он может больше, чем его товарищи.
После уроков вручаю Миру планшет и сажаю его за свой стол делать уроки. Сама же готовлю комнату психологической разгрузки для приема группы своих подопечных. Отвлекает меня мужчина, который входит в кабинет без стука и спрашивает у моего сына, куда подевался психолог. Голос посетителя звучит жестко и холодно. Я спешу возникнуть перед ним раньше, чем Мир начнет дерзить, защищая меня.
– Я психолог. Чем обязана? – стараюсь, чтобы голос прозвучал нейтрально, но в нем все равно слышится возмущение.
– Я отец Миши Лузгина, – сообщает мужчина, окидывая меня оценивающим взглядом. Так и хочется напомнить ему, что он находится в кабинете школьного психолога, а не в борделе. Но я сдерживаю себя.
– Помню его, – отвечаю как можно спокойнее. – Хорошо, что Вы зашли ко мне. Мальчику на самом деле нужна помощь и, возможно, не только психологическая.
– И что же не так с моим сыном? – закусывает губу мужчина и пронзает меня ледяным взглядом. Глаза у него становятся темно-синими, как море в ненастье, и смотрят они так, как будто хотят… выморозить душу. Невольно вспоминаю утреннее пророчество мамы и внутренне холодею. Но стараюсь подавить страх и не выдать себя.
– Миша умный мальчик, очень внимательный, с хорошей памятью, отлично развитой логикой, – начанаю я с положительных характеристик, чтобы сгладить последующие негативные наблюдения. – Однако он никогда не смеется, даже не улыбается, никому не сочувствует, и он злопамятный, мстительный.
– С чего это Вы взяли, что Миша лишен эмпатии и чувства юмора? – по-своему истолковывает мои слова отец мальчика. – Вы залезли ему в голову?
– Можно сказать и так, – отвечаю, имея в виду, что провела серию тестов и примерно выяснила, что у ребенка в голове.
– Я так и думал, – глаза мужчины сверкают ледяной молнией, и мне реально становится зябко. – Еще одна попытка хоть краем глаза заглянуть в мозги моего сына, и я уничтожу Вас.