– Я думаю не о себе, а о судьбе человечестве, – поправляю я Лизу, выслушав ее грозную тираду и с трудом сдерживая обиду за непонимание. Я всегда думал, что моя жена – со мной, что она думает так же, хочет того же, что и я, верит в меня и успешность моей миссии. И тут такое больное разочарование! Чувствую себя обманутым, преданным самым дорогим человеком.

– Ты любишь человечество, но только вот близким людям любви совсем не достается, – зло цедит Лиза. – Живи и работай здесь, а в свою эпоху мотайся по субботам – в нашем времени два выходных, и я буду не против, если один из них ты посвятишь своей миссии. Но большее время ты должен быть с семьей!

– Это невозможно. За день я ничего не успею. Тем более в столице.

– Вот я и говорю: не надо никуда переезжать. Услышь меня: спасением человечества должно заниматься правительство. А не маленькая кучка людей с тобой во главе!

– Правительство меня не поддержит – оно боится что-то менять, его все устраивает. Думаю, что оно намеренно не ищет действенных способов решить проблему, – делюсь с Лизой давно уже мучающими меня мыслями, несмотря на то, что она только что показала себя не самым преданным приверженцем моей идеи. – Подозреваю, что оно опасается, что вместе с сексуальностью возродится агрессия.

– А ты этого разве не опасаешься? Разве этого не может произойти?

– Может. Сексуальная революция – это палка о двух концах. Но из двух зол выбирают меньшее. Подавляя инстинкты человека, мы обрекаем наш вид на вымирание.

– Не хочу с тобой спорить, тебя не переубедишь, – вздыхает Лиза. – Но все же один в поле не воин. Тем более в столице.

– Я переберусь в столицу – это решено, – ставлю Лизу перед фактом. На самом деле мне, наверное, изначально не было важно ее мнение. Я уже все спланировал и не собираюсь отступать.

– Вот как? Значит, мое мнение для тебя ничего не значит? Я так и думала! – Лизино лицо вспыхивает гневом.

– Я продам своей особняк, куплю в столице или в пригороде небольшую студию – на большее денег не хватит. Заручившись положительной характеристикой, устроюсь куда-нибудь по специальности. А не получится по специальности – кем возьмут. Обслуживающий персонал в столице всегда нужен. Я уже говорил с Алей и Николасом. Они согласны продать свой дом и тоже перебраться в центр, хоть им и больно расставаться со своими подопечными-дельфинами. Как видишь, друзья меня поддерживают, в отличие от жены, – уколол я Лизу, завершая тираду.

– Что ж, я дом не смогу продать, потому что официально его не существует, – неожиданно соглашается супруга. По-моему, ей стало стыдно, что другие поддерживают меня, а она нет.

– Вот видишь, – говорю, расслабившись, – я же был прав.

– Насчет моего переезда прав, а на счет своего – нет. Если ты не примешь моего предложения жить и работать здесь, я перестану снабжать тебя деньгами на эротические артефакты, – наносит Лиза неожиданный удар. И мне нечего ей возразить: она имеет право распоряжаться своими доходами. Но ультимативность ее заявления бесит. Вспоминается и другой повод, по которому я затеял сегодняшний разговор – ее копание в моей голове и вытаскивание на поверхности информации, которую я держал в тайне.

– Сучка! – впервые в жизни я кого-то обзываю, и Лиза отшатывается от меня, как будто я ее ударил. Она хватает ртом воздух, придумывая, что ответить на оскорбление, но не успевает: дверь распахивается, и на пороге возникает Мир с рюкзаком на спине.

– Пап, я готов, – сообщает радостно, будто не замечая, насколько накалена атмосфера в комнате.

Лиза разжимает кулаки и несколько раз глубоко вдыхает – так она обычно спускает пар. Я пытаюсь последовать ее примеру. Удивительно, но помогает.

Лиза молча покидает комнату, на ходу погладив Мира по голове, а я распечатываю билеты, сую их в карман и зову сына на собой. Средства на экскурсию я потратил, кстати, с дохода от сдачи Лизиной квартиры. Эти деньги она когда-то перевела на мою миссию, и они последние. Теперь не на что будет купить новую партию литературы. Так что, выходит, что воспитание сына для меня тоже важно, что бы ни говорила Лиза, и ее упреки не обоснованы. Даже несмотря на то, что Мир, полагаю, мне не родной сын, я забочусь о том, чтобы он вырос хорошим человеком, не лишенным чувства сострадания.

Ефим ушел, так и не решившись кинуть мне в лицо обвинения в предательстве. Но и того оскорбления, которое он произнес в мой адрес, было предостаточно. Оно не было первым в моей жизни. Большинство «комплиментов» я пропускала мимо ушей, так как привыкла, что мои современники не сдержанны на язык и наделяют ближнего своего неприятными прозвищами легко и беззастенчиво.

Помню лишь один случай, когда мне было по-настоящему больно от оскорбления. Как и сейчас, оно прозвучало неожиданно и резко, как пощечина. И так же, как и сейчас, незаслуженно.

Это было чуть больше десяти лет назад. Тогда я училась в университете, и у меня был жених Семен. Нравился он мне со школы, и отдалась я ему на выпускном. Он был первым моим мужчиной, и я была верна ему. Но, желая заставить меня расстаться со своим парнем, профессор Драгомиров, который на самом деле был инопланетянином, принявшим человеческое обличие, прислал ему фотографии, которые меня компрометировали. Они наталкивали на мысль, что я вступила в интимные отношения с профессором, заплатив телом за оценку, но это не соответствовало действительности. Сема поспешил обозвать меня шлюхой и порвать со мной отношения, даже не дав мне возможности все объяснить. Было так больно, что не хотелось жить. В итоге в моей голове включился сценарий, вложенный в мою голову профессором под гипнозом. Повинуясь этой «программе», я и вошла в портал, ведущий в будущее…

Теперь я понимаю, что Сема был слабым, низким, глупым и недостойным меня человеком. И я по-настоящему его не любила, как и он меня. Но Ефим – это совсем другой человек. И услышать оскорбление из его уст – совсем другое.

Ефим вырос в эпоху, когда оскорбление кого-то было чем-то из ряда вон выходящим. К тому же он был от природы добр и умел хорошо контролировать эмоции, не выплескивал негатив на близких людей. Он знал, что причинит мне боль, обозвав, и именно этого и хотел добиться. Он хотел, чтобы мне стало больно, очень больно. За что?

Теперь, когда никто не видит моей слабости, я не могу сдержать слез. Рыдаю так, что сердце рвется на клочки. Бросаюсь на кровать, утыкаюсь лицом в подушку, из груди рвется стон, похожий на рев раненого зверя.

Чувствую на плече легкую руку. Отрываю лицо от подушки, оборачиваюсь. Это мама. Она подошла так тихо, что я не заметила. У нее всегда была эта легкая походка.

Мама прижимает меня к груди и гладит по голове, как обычно поступаю с ней я, когда у нее случаются приступы. И ее близость действует успокоительно, точно бальзам, которым кто-то легко смазал нанесенные душе раны.

Постепенно я прихожу в себя. Моя боль отходит на второй план. На первом же оказывается тревога за сына. Было что-то странное в том, что Ефим не сказал, на какую экскурсию собирался его повести, и в том, что не позволил мне пойти вместе с ними.

Некоторое время во мне борются совесть, говорящая о том, что нельзя рыться в чужих компьютерах, и материнские инстинкты, требующие узнать, какой опасности подвергается мой ребенок, и во что бы то ни стало его защитить. Побеждает во мне мать.

Я благодарю маму за поддержку и прошу ее сделать нам чай. Проводив ее на кухню, сама направляюсь в кабинет Ефима. Он так спешил, что даже не выключил компьютер. Монитор даже не успел уйти в спящий режим. Последние из открытых файлов свернуты на панели задач. Открываю один из них, пока без названия. Точено, это и есть билеты. Читаю название и ужасаюсь. Ефим вообще нормальный? Такие эмоции не каждый взрослый переживет, не то что ребенок. Он после такого не то что есть мясо – жить нормально не сможет. Ни один специалист после такого не приведет его психику в порядок!