– Ты знаешь, что здесь было в ваше отсутствие? – удивляется Лиза.

– Не знаю, но чувствую, – поясняет Мир. – Тебе было страшно и холодно, и тебе было трудно дышать, как будто ты захлебываешься воздухом.

– Такое примерно ощущение у меня и было, – соглашается Лиза.

– Объясни, что именно тут без нас произошло, – вмешиваюсь в разговор.

– Сама не знаю, что это было, – поднимает на меня глаза жена, наконец-то замечая мое присутствие. – Нахлынул ужас, и казалось, что я тону и задыхаюсь. Потом внезапно все прошло. И да, вода, в которой я как бы тонула, была холодной.

– Приступ, аналогичный тем, что бывают у Эльвиры Сергеевны? – уточняю, опасаясь, что Лиза начинает сходить с ума и скоро станет такой же невменяемой, как ее мать.

– Да, но моя мама не сумасшедшая, и я не схожу с ума, – отвечает Лиза, будто прочитав мои мысли, которые я, разумеется, пытался сделать неслышными для окружающих.

– Мама с бабушкой нормальные, – заступается за женщин Мир. – Это ты твердокожий и ничего не замечаешь!

– Это я-то твердокожий? – наезжаю я на мальчишку, вспоминая поразительную сдержанность, которую он продемонстрировал на мясокомбинате. – А какой же тогда ты, если тебе даже не стало жалко бедных животных?

– Мне было их жалко! – возразил Мир. – Но они для того и созданы, чтобы быть пищей. Человек – хищник, а они добыча. Конечно, лучше бы люди на них охотились, чтобы все было честно.

– Ты что, хочешь сказать, что и после всего прочувствованного считаешь мясо нормальной пищей? – ужаснулся я.

– Вкусной пищей, – согласился Мир. – И со следующей недели я хочу его есть не только в школьной столовой, но и дома по воскресеньям.

– А кто тебе его будет готовить? Мама? Думаешь, ей будет приятно это делать?

– Наверное, неприятно, – соглашается Мир, и я уже готовлюсь праздновать победу, но тут мальчишка добавляет: – Я сам буду готовить, я уже большой.

Меня бесит, что победа осталась за мальчишкой, и что Лиза даже не попыталась помочь мне его переубедить. Но я сдерживаюсь, чтобы не показать свою слабость. В конце концов, никто не тянул меня за язык, когда я давал обещание. Но кто бы мог подумать, что Мир и после этой чудовищной экскурсии останется мясоедом!

Из-за странного происшествия, которое заставляет меня тревожиться о психическом состоянии Лизы, обед она не приготовила. Начинаем хозяйничать всей семьей, благо размер кухни позволяет. Пока Лиза варит овощной суп с макаронами по какому-то итальянскому рецепту, я нарезаю овощи для салата и хлеб, теща делает тесто для маффинов, разливает его по формочкам и отправляет в духовку, Мир заваривает чай и накрывает на стол. Через полчаса обед готов, мы рассаживаемся по местам. Едим, как и готовили, молча, и это как-то непривычно, из-за чего кажется, что все напряжены и вот-вот взорвутся.

Закончив есть, Мир и Эльвира Сергеевна покидают кухню, а Лиза складывает тарелки в посудомоечную машину. Пора бы нам и помириться. Подхожу сзади, обнимаю за талию и целую за ушком.

– Не грусти, – шепчу. – Все будет хорошо, мы же вместе.

Лиза поворачивается ко мне лицом и слабо улыбается.

– Во мне все меньше и меньше остается веры в хорошее, – признается. – Я безумно устала.

– Нам нельзя сдаваться. То, что мы делаем, важно для всего человечества, – напоминаю.

– Думаешь, меня это может утешить? – Лиза раздраженно упирается руками мне в грудь, отстраняет меня. – Ты меня вообще слышишь? Я не хочу жить для человечества, хочу для себя.

– Ты не можешь так думать, – пытаюсь вернуть ей благоразумие. – Тебе самой станет стыдно за слабость и эгоизм, если сейчас свернешь с правильного пути.

– Откуда ты знаешь, что он правильный? – впервые прямо выражает сомнения в нашей миссии Лиза. – Может, правильно как раз другое: быть вместе, воспитывать сына. Вдруг, все, что ты делаешь, человечеству не просто не поможет, а пойдет во вред?

– Раньше ты была со мной согласна, – замечаю. – Что заставило тебя изменить мнение? Может, ты просто разлюбила меня?

– Скорее, это ты разлюбил меня, раз призрачное будущее заботит тебя больше, чем мои переживания.

– Я не понимаю, из-за чего ты переживаешь. Все эти видения – плод взбудораженного воображения. Ты сама накручиваешь себя, раздуваешь проблемы. Просто не думай об этом – и все пройдет.

– Ты не веришь, что опасность реальна? – Лизин голос звучит взволнованно. – Но она реальна, очнись!

– Давай не будем ссориться по пустякам и останемся при своем мнении, – предлагаю.

– Что и следовало доказать, – тяжело вздыхает Лиза. – Ты совсем не слышишь меня.

Она обходит меня и направляется к выходу. Тут я вспоминаю, что у меня не осталось денег, а возвращаться в свое время без новой партии книг и других предметов искусства нелепо.

– Постой, – торможу ее. – Дай немного денег на артефакты.

– На артефакты? – усмехается она. – Не слишком ли почетное название для бульварных романов?

– Ты сама когда-то начала их так называть.

– Не дам, у меня денег и так в обрез.

– Я потратил последние средства на воспитание сына. И я взамен принесу продукты.

– Это ты экскурсию свою называешь воспитанием? – прошипела Лиза, сразу же став мне неприятной. – Да я убить тебя хотела за эти фашистские методы. Благодари бога, что экскурсия не травмировала Мирика так сильно, как могла бы.

– Он чудовище, его ничего не может травмировать, – знаю, что причиняю Лизе боль, но сейчас мне как раз и хочется сделать ей больно.

– Ты называешь нашего сына чудовищем? Да ты сам монстр! Бездушный монстр! – Лизины глаза метают молнии. То есть просто гневно сверкают. Но вспоминаются реальные молнии, которые метнул сегодня на газон Мирослав.

– А ты в курсе, что твой сын обладает пирокинезом? Скажешь, не знаешь, откуда у него такие способности?

– Не знаю! – Лиза снова упрямо не хочет признавать, что Мир не мой сын, а отпрыск Дракона. – И вообще, что ты придумываешь всякую ерунду?

– Я не придумываю, а сам видел.

Кажется, по моему голосу Лиза понимает, что я не преувеличиваю, и тут же сменяет тактику с атакующей на оправдательную.

– Ефим, я на самом деле не знаю, откуда у Мира такие способности, но я точно знаю, что не изменяла тебе. Пожалуйста, не обижай меня недоверием, – голос ее звучит умоляюще, и я сдаюсь.

– Ладно, – говорю, – я верю, верю. Вечером вместе подумаем, как нам его воспитывать. А сейчас мне надо закончить с делами: закупить кое-что. Выдели хоть минимальную сумму.

– Возьми кредитку в сумочке, – сдается Лиза. – Но только в последний раз. Вчерашнее условие остается в силе.

Лиза возвращается на кухню и начинает с силой тереть тряпкой столы, как будто вымещая на них зло. Я благодарю ее, забираю кредитку и ухожу за покупками. Возвращаюсь к ужину.

Ужинаем так же тихо, как и обедали, и меня это начинает угнетать. Я первым прерываю молчание, пересказывая забавную и трогательную историю о дельфинах, поведанную мне недавно Алей. Чувствую, как это сейчас не уместно, но меня несет. Никто не перебивает, но и не реагирует на мой рассказ. Ощущаю себя полным идиотом, но довожу рассказ до конца, после чего благодарю Лизу за ужин и ухожу к себе. Поднимаясь по лестнице, слышу, что на кухне звучат голоса. Стоило мне уйти – заговорили. Такое ощущение, будто мне объявили бойкот. За что это? Что я им сделал плохого? Становится обидно. Хорошо, что я не умею плакать.

С трудом сдерживаю себя, дожидаясь, когда придет время ложиться спать и все разойдутся по комнатам.

– Что это было? – спрашиваю Лизу, когда мы остаемся наедине.

– Ты про что? – недоумевает или притворятся непонимающей.

– Про ваше отношение ко мне. Вы что, бойкот мне объявить решили?

– Не придумывай! Все нормально к тебе относятся.

– Ты, случайно, не забыла, что я эмпат? Я отлично чувствую, как окружающие ко мне относятся. И сегодня вы все будто стеной от меня отгородились. Ледяной стеной.