Впрочем, он знал, что Рудольф Яковлевич Беккер уже тяжело болен, только вот лечиться не любит.

Дед поднял бокал с легким красным вином, собираясь произнести тост за внука, и вдруг покачнулся, бокал выпал из пальцев, а сам он повалился лицом на стол.

Гарин вытащил деда на открытое место и принялся реанимировать.

Мама и отец вызвали «скорую», однако та констатировала «смерть до приезда».

Гарин, около года сам отработавший на «скорой» еще до получения диплома, до этого случая ни разу не пытался реанимировать на вызове, и на его руках пока никто не умирал. И вот – дед. Это был шок. Он качал сердце деда, пока его не оттащили приехавшие медики.

После похорон, оправившись немного, он явился в отдел интернатуры городского управления здравоохранения и получил распределение в Измайловскую больницу по кафедре Анестезиологии и реанимации третьего мединститута.

Смерть деда Жора перенес легче гибели Наташи, и это было нормально. Сказывалась его медицинская специализация – анестезиология и реанимация, общение с больными и умершими.Ну и то, что он сам старался его спасти.

Так что душа его стала обретать некоторое подобие брони. Все-таки дед пожил немало, болел, умер он вполне закономерно, жаль только, что именно сейчас и как-то демонстративно. Будто Судьба, прочитав роман «Мастер и Маргарита», решила напомнить Жоре и его родителям, что человек смертен и смертен внезапно.

Если бы он умер в больнице или в постели, родные смогли бы подготовиться умом, ждать неминуемого, а тут вдруг, вот он – стоял, улыбался, выпивал, и вдруг – бах… умер.

Неизбежно потрясение, шок.

Гарин, потерявший деда, словно части себя потерял. Дед был его умом, честью и совестью в жизни. Самым доверенным человеком.

Гарину достался уникальный дед. В окружающем Жору обществе такого деда не было ни у кого.

Ну, начнем с того, что он – американец, приехавший в СССР в 1928 году по приглашению правительства молодой страны Советов.

Рудольф Беккер, был на половину русским по маме, которая родилась в семье крестьян Лопатиных10. Так что, кроме английского он весьма неплохо владел еще и русским языком, которому его научили дед с бабкой Иван да Марья, преобразовавшие свою русскую фамилию в английскую Шовель – что в переводе означает «лопата».

Лопатины уехали, спустя десять лет после отмены в России крепостного права, увезя дочку – Маргариту, которая и вышла замуж за Якова Беккера в 1888 году, за двенадцать лет Маргарита неоднократно пыталась родить, не понимая, что причина выкидышей – известный теперь резус-конфликт, наконец, родился резус отрицательный Рудольф, не имевший о том ни малейшего представления до начала Великой Отечественной войны.

Жили безбедно, трудились на своем ранчо, а о событиях в России узнавали из газет и, посещая по праздникам небольшую церковь, куда ходили такие же русские переселенцы. Жизнь их текла ровно. А, узнавая, что дела у бывших русских кресьян, а ныне американских фермеров, идут неплохо, приезжали новые переселенцы. Община потихоньку подрастала, построив, первым делом, церковь.

Русские переселенцы отлично понимали и без агитации большевиков важность «ликбеза», потому воскресной школой не ограничились, создав полноценную десятилетку со всеми необходимыми предметами, взяв за основу гимназии и реальные училища Российской империи.

Отучившийся в весьма неплохой школе, которую организовала и оплачивала эта самая православная русская община, Рудольф поступил в университет, а после окончания университета Беккера приняли помощником инженера на строительстве «моста Франклина» через реку Делавэр.

Мост, наконец, открыли в 1926 году, после долгих разбирательств в суде: делать проезд по нему платным или нет? Суд решил – платным.

Еще до окончания работ Рудольф разослал свои резюме по различным фирмам, но ответа не приходило. Несмотря на имеющийся уже практический опыт строителя, молодой инженер никому нужен не был. Целый год Беккер давал объявления и перебивался поденной, случайной работой для разных частных заказчиков. То коровник построить, то свинарник. Конечно, после участия в создании самого большого, на то время, моста, эта работа ему радости не приносила. Хотелось чего-то огромного, значимого. Чем можно будет гордиться.

Еще студентом Рудольф заразился социалистическими марксистскими идеями и даже вступил в «Рабочую партию Америки», но эпидемия гриппа «Испанка», начавшись в 1918 году, не разбирала, кто каких идей придерживается, изрядно покосила, как ряды партийцев из близкого круга Рудольфа, так и всю его семью, видимо, решив, что ей такой жертвы будет достаточно.

Беккеру повезло, что он в это время уже учился в университете штата Огайо в городе Колумбус, а медики местного госпиталя оказались достаточно грамотными, чтобы сберечь большую часть студенческого общества.

Однажды, просматривая газеты, он увидел объявление о приглашении американских инженеров для работы в СССР. Лучшего он не мог и представить. Советская Россия его совершенно не пугала, а русский язык он знал достаточно хорошо, чтобы договориться с любыми рабочими.

Не отягощенный семьей, и не имеющий постоянной работы, Рудольф подписал контракт с агентами из СССР.

Он получил некоторую сумму проездных и весной 1928 года сошел с немецкого парохода в ленинградском порту. В чемодане его, кроме логарифмической линейки, детекторного приемника и специального прибора «нивелира», была пара свежих рубашек, два костюма, галстуки и две пары крепких американских ботинок. Курить Рудольф не мог после болезни, и не выносил табачного дыма.

Прямых рейсов в те годы из Нью-Йорка в Советский союз еще не было, и все американцы приезжали в СССР через Гамбург, далее либо поездом добираясь до Москвы, либо пароходом до Ленинграда.

Жизнь инженера Беккера в СССР оказалась интересной, а главное, что без работы остаться ему не грозило ни на месяц. На каждом углу, на всех воротах фабрик и заводов висели объявления «Требуются: Рабочие, инженеры, механики!». Каждый вуз приглашал на преподавательскую работу опытных специалистов.

Страна бурно развивала свою экономику. Вырастали заводы. Запускались конвейеры. Стали появляться советские автомобили и строительная техника. Они, в чем-то уступали западной технике, но они были свои и любой понимал – это только начало.

Рудольф ощутил себя на исторической родине своим человеком. В новую, советскую Россию он влюбился сразу, как в свою мечту.

Когда пятилетний контракт закончился, и большая часть его иностранных коллег, получив весьма немалые денежки в золотой валюте, двинула в обратный путь, на родину, Беккер решил остаться в СССР.

Его заразил всеобщий энтузиазм социалистического строительства. Окончив монтаж моста через Аму-Дарью, он поехал строить мост через Казанку.

За годы он преуспел в углублении знания русского языка, и для тех, кто не знал истории Рудольфа и его американского происхождения, он выглядел вполне себе русским.

Материться он научился виртуозно, пройдя школу строительства в Средней Азии, где геодезисты, геологи, клепальщики и бетонщики обходились всего десятком слов исключительно ненормативной лексики и отлично справлялись с порученным делом.

Борьба с вредителями и шпионами в тридцатые годы прошла мимо Рудольфа. Интуиция его уберегла от контактов с доносчиками-карьеристами, которых, было совсем не так много, как в девяностые годы нам стали внушать, внезапно образовавшиеся многочисленные несчастные потомки «безвинно репрессированных».

В тридцать пятом году он женился, сразу, как получил гражданство. В тридцать шестом у четы Беккеров родилась старшая дочь Людмила, а в тридцать девятом младшая – Мария.

Весной сорок первого года инженера МПС Рудольфа Беккера призвали в армию, дали чин майора и отправили в Забайкалье проинспектировать состояние мостов на транссибирской магистрали и еще одной – скретной ветке между Тайшетом и Комсомольском-а-Амуре11, которую начали строить в обход Китая еще с 1932 года. Командование РККА предвидело, что с началом войны, которую ждали уже со дня на день, нагрузки на эти объекты значительно возрастут. Надо было знать точно, сколько эшелонов в день выдержат мосты? Обновить скоростные правила.