– Жора, я все понимаю, не надо стараться быть святее папы Римского. Это списанные детали и провода, я разрешил. Они соберут систему громкой связи, и ребятам нужно хорошо питаться, фрукты, витамины… денег я им дать не могу, кончились наличные. Пусть подзаработают.

Феврие привез мечту новых русских, которые каким-то боком оказались причастны к потокам государственных денег, и было очевидно, что они не остановятся перед возможностью, отвести небольшие ручейки в свои карманы. Воровать по крупному тогда еще стыдились.

Гарин решил не быть святее папы Римского и заниматься порученным делом, тем более, что основной целью финансового монтажа, как он свято верил был не личный карман Бланка, а финансовая поддержка и развитие медцентра.

Можно ли было допустить, что Рудыго строил такие далекие планы, когда еще при живом СССР стал поддерживать Бланка в создании своего медцентра? Вряд ли, но дальновидность необходимая черта любого руководителя, как умение ощущать пульс времени. Судя по нему, у России была аритмия в тяжелой форме.

Бланк тоже дальновиден?

Вот тут Гарин сомневался. Что-то было провидческое в Антон Семеновиче, но всей его дальновидности хватало на умение заводить друзей, и не просто друзей – а непременно полезных. Как и умение своевременно избавляться от балласта, людей, с которых нечего было поиметь.

«А я-то ему зачем? – задумался Гарин, – поклон в сторону полезного друга – моего отца? Поэтому он откровенно меня унизил при встрече и поставил заниматься рекламой?»

Все это было непонятно и как-то противно.

Рабочий день окончен. Надо ехать домой. Гарин вернулся к своему кабинету. Через дверь кабинета Бланка услышал грохочущий голос Рудыго.

«Приехал. Ну и черт с ними. Я войду, услышат, хорошо. Так я расставлю точки над i».

Гарин с шумом отодвинул стул, принялся собираться.

– Понимаешь, Антон, у нас не будет другого шанса. Этот перец предложил, откажемся – окажемся в дураках. Тебе надо центр поднимать? Вот и поднимай. Ты может тут открыть любое отделение, ты сможешь в каждой области открыть филиалы!

– У кого денежки – у того и праздничек, – припомнил Бланк любимый эпизод из своей жизни.

– Что?

– Так, вспомнил мудрое изречение.

Гарин переобулся, накинул куртку. Хлопнул дверцей шкафа.

– Кто там у тебя? – снизил голос Рудыго.

Бланк отворил общую дверь. Судя по тому, что замок не был заперт, Бланк уже проверял эту комнатку.

– Уходишь?

– Все, Антон Семенович, скоро восемь.

– Ты давно тут?

– Нет, ходил кофе пить. До завтра.

– До завтра, – пожал руку Гарина, Бланк.

Ладонь у него была сухая и теплая.

Гарин ушел.

«Уровень адреналина у Бланка в норме. Вот это выдержка. Или недопонимание»? приложив к щеке свою ладонь, Гарин понял, зачем Бланк пожал ему руку. Его ладонь тоже была сухой и теплой. Адреналин Жоры уже перегорел. Он успокоился.

Бланк не знал, что Гарин слышал его разговор с Феврие. Отлично.

Больше всего Гарину хотелось забыть об услышанном. Забыть, забыть…

Надо выспаться и переключиться на текущие дела.

Гарин погрузился в рекламные дела, при этом все сильнее испытывая желание поскорее вернуться в нормальную практическую медицину.

Он принес халат и колпак на работу, когда в операционных, судя по докладам врачей на утренней конференции, затевалась какая-нибудь интересная операция,

Жора присутствовал, как наблюдатель.

Благо, все операции выполнялись с помощью особого телевизионного оборудования, и он видел, что происходит внутри человека.

Хирурги его не гнали, наоборот, с удовольствием комментировали свои действия. Больше всего они делали операции по удалению желчных пузырей с камнями. Случались и неожиданные. Так, пришел гражданский летчик, потребовавший камень из пузыря убрать, а сам пузырь непременно оставить. Объяснял он это тем, что если при ежегодном обследовании пузыря не окажется на месте, его отстранят от полетов. Ребята посмеялись, конечно, но просьбу выполнили, пузырь сохранили.

Через две недели Бланк улетел в Лондон вместе с Рудыго и Гариным-отцом.

Жора ничем не выдавал своей компетентности в происходящем. Отец захочет – сам расскажет, а нет – так нет.

Клиникой в отсутствие Бланка руководил Марк. Рабочие готовились сдать еще один этаж и в нем должны были открыться еще два отделения.

Бардин возник в дверном проеме, дождался, пока Гарин обратит на его внимание, оторвется от текста рекламной статьи об открытии в ЭСХИЛЛе детского дневного хирургического отделения, над которым тот работал, и махнул рукой:

– Жора, пойдем ко мне, есть серьезный разговор.

– Пойдем, – согласился Гарин, разминая затекшую спину.

Предвкушая, что Бардин, наконец, сообщит ему об открытии в центре отделения кардиологии, Гарин закрыл общую тетрадь с заготовками рекламных статей и на цыпочках, чтобы не помешать секретарше складывать пасьянс, и, предвкушая что-то приятное, выбежал за Марком.

К «приятному» он относил назначение дежурным врачом по центру пару раз в месяц, или в особые дни, если в отделениях оставался кто-то из тяжелых больных, а многие врачи совмещали в городских больницах и оставаться в ЭСХИЛЛе не могли. В центре уже появилось отделение реанимации с тремя анестезиологами.

Гарина в этот штат приглашенный заведующий брать не стал. А Бардин нехотя сообщил, что Бланк не разрешил, без объяснения причин, но Жора понял, его посчитали слишком неопытным.

Они все-таки схитрили, обойдя запрет Бланка. Чтобы хоть как-то сохранять профессиональные навыки, Гарин оставался на дежурства всякий раз, когда Марк просил его об этом, вот также как и в этот раз, поманив за собой:

– Пойдем, есть важный разговор.

Гарин не спешил сесть, обычно Бардин, прикрывал дверь и спрашивал: «Сегодня подежуришь»? или завтра. Или третьего дня… иногда объясняя причину этих просьб, иногда нет.

На этот раз Бардин прошел за свой стол и пригласил:

– Садись.

По тону, каким это было произнесено, Гарин понял, разговор пойдет не о дежурстве. Каких либо косяков он за собой не знал, значит, Марку распекать его не за что.

– Вот какое дело, – начал Бардин, —в ЭСХИЛЛе надо открыть новое отделение, и кроме тебя сделать это некому. Причем рекламу с тебя Бланк снимать не хочет. Надо совместить приятное с полезным, а точнее, необходимое с крайне необходимым.

У Гарина перехватило дыхание на мгновение, но он сообразил, что речь пойдет не о кардиологии.

– Как ты себе это представляешь, что за отделение?

– Переливания крови, Гриша. Нам непременно нужно открыть ОПК, как подразделение, чтобы получить лицензию на сосудистую и кардиохирургию. Одноразовыми привозами крови при форс-мажоре мы больше обходиться не можем. С открытием сердечно-сосудистой хирургии и при ней кардиологии потребность в крови возрастет в несколько раз. Я это знаю, ты тоже должен понимать. Инфарктное отделение с БИТом, как было у нас, мы сделать не можем. Основная идея, а точнее идеология отделения ориентирована на неотложное, экстренное восстановление кровообращения, либо растворяем тромбы, либо хирургически устраняем. Главная цель – больной должен выздоравливать за два-три дня. Статистически, сосудистая хирургия – кровава по сути своей. А значит, риск кровопотери во время операции должен быть застрахован наличием крови и специалистов по ее переливанию. Из незанятых анестезиологов у нас сейчас есть только ты. По приказу Минздрава отделением переливания крови может руководить или хирург или анестезиолог.  А у тебя интернатура по анестезиологии. Ты формально годишься. И я не хочу поручать это кому-то еще.  Для тебя это шанс сейчас вернуться в Большую медицину. Согласен? Второго такого шанса, я боюсь, нет и долго еще не будет. Бланка я беру на себя.

Тут до Гарина дошло, что Бардин все-таки не с той, так с этой стороны подобрался к решению создания в центре кардиологического отделения. А это уже полдела, будет отделение, можно будет и тихой сапой переползти в него, пройдя необходимую подготовку и наработать лечебный опыт. Но сейчас от него требовалось создать очень важную вспомогательную структуру – отделение переливания крови.