– Не могу сейчас говорить, – сказала она.

– Когда сможешь?

– Перезвони завтра.

– Завтра? Почему не сегодня днем или вечером?

– Это зависит не от меня.

Над ее последней фразой я думал весь оставшийся день и полночи. На следующее утро у нас состоялся точно такой же диалог. Я повесил трубку с мыслью, что Лина делает недвусмысленный намек. Прощай. Приятно было познакомиться, Том, а теперь – прощай. Тем вечером я шатался по Вест-Энду и выпил довольно много алкоголя из его погребов. Впрочем, впереди меня ждал еще один неожиданный поворот.

Пару вечеров спустя я бесцельно слонялся по Сохо. По пути мне попался «Карлайл», куда я решил заглянуть на пинту пива. У барной стойки сидел Нордхэген. Был ранний вечер, но он уже успел напиться. Глаза у него слезились, и он старался формулировать мысли осторожно. Он посмотрел на меня и сразу же узнал.

– Том. Рад тебя видеть. Садись рядом, дорогой мальчик.

Мы выпили. Потом еще и еще. Нордхэген всем видом показывал, что нам надо встречаться чаще, словно это я его избегал. Я собирался ему напомнить, что он обещал перезвонить мне и назначить другую дату для совместного ужина, но решил, что в его текущем состоянии в этом нет никакого смысла.

Мы покинули уютный «Карлайл» и направились по знакомому маршруту питейных заведений. Это была ночь злачных мест, а не изысканного «Фезерс». Но я все равно пошел с ним и был счастлив, что мне снова повстречался маленький доктор. Впрочем, теперь меня интересовал далеко не он. В «Террис», или в «Тобис», или в другой подобной забегаловке я спросил у него о Лине.

– Ах, она – прекрасное дитя, – сказал он заплетающимся языком.

Потом он долго смотрел на меня хитрым, коварным взглядом, и я решил, что он меня дразнит, чтобы я попытался вытащить из него больше информации о ней. Какое-то время наш разговор крутился вокруг Лины Равашоль, но я не узнал почти ничего нового. Может, дело было в скрытности Нордхэгена, а может, в количестве выпитого. Наконец я решил отбросить осторожность и спросить напрямую. Я уже смирился, по крайней мере, частично, с тем, что у нас с Линой нет будущего, именно так я понял ее намеки. Поэтому решил, что терять мне нечего.

– У нее кто-то есть? Бойфренд или еще кто? Нордхэген улыбнулся, опустив взгляд в бокал.

– Нет, нет, – ответил он. – У нее никого нет.

– Что ж. Мне хотелось бы с ней еще раз встретиться. Как думаете, Роджер, это хорошая идея?

– Потрясающая. Почему бы и нет? Она же существует, нужно только руку протянуть.

Он говорил о ней, как о Джомолунгме. Затем на какое-то время он вернулся в состояние спокойствия и ясности ума, которое иногда бывает у пьяных. Заговорил серьезно и откровенно.

– Том, я давно хотел с вами поговорить. Я хочу предложить вам работу. Ваше будущее здесь, вы же знаете.

Может, ему это и известно, но для меня его предложение не имело никакого смысла. Я ничего не знал об этой области медицины. И вообще, у меня не было разрешения на врачебную деятельность в Великобритании.

Нордхэген замолчал, ожидая моего ответа. Я ничего не сказал, и он продолжил.

– Ей нужна помощь, – пробормотал он, скорее обращаясь к себе, чем ко мне. – Я больше не справляюсь. Слишком старый. Тяжело, слишком тяжело.

Я списал его слова на пьяный бред, как и большинство из сказанного им тем вечером. Но наша ночная вылазка прошла не зря. Я получил от него то, что хотел: подтверждение того, что у меня есть шанс на отношения с Линой. Если она хочет меня отшить, пусть так и скажет. Бойфренда у нее нет, так что я – не третий лишний. Она существует, нужно только руку протянуть. Хорошо, попробую еще раз. Я бы попробовал в любом случае, но сейчас у меня появилась надежда.

На следующий день я вспомнил о словах Нордхэгена. Он часто закладывал в мой мозг вербальную бомбу с часовым механизмом, детонирующую где-то через день. «Она – прекрасное дитя», – сказал он о Лине. Теперь я задумался, может, Лина – его дочь? Зарплаты ассистентки в клинике не хватит на такой дом, как у нее. К тому же она… Но если у нее есть деньги, то зачем работать? С другой стороны, если она работает на отца, у которого много денег, – то это все объясняет. То, что у них разные фамилии, не противоречило моей теории. Роджер Нордхэген и Лина Равашоль. Две загадки – или все-таки одна? Чем больше я узнавал о них, тем меньше понимал, что происходит.

Когда я дозвонился до нее в следующий раз, она не прервала наш разговор, но ее ответы были туманными и неопределенными. Она оставалась на линии, но в нашем диалоге повисали долгие паузы.

– Хочешь со мной встретиться?

– Да.

– Хорошо, когда?

– Не знаю. Скоро. Возможно.

– Лина, в чем дело?

– Я не… Ни в чем.

– Скажи мне.

– …

– Лина.

– Я… Прости.

– Ты не хочешь меня видеть.

– Нет, нет, хочу, но… Другая часть меня не хочет так поступать с тобой, Том.

– Что? Как поступать?

– Я приеду – к тебе в офис или домой.

– Нет-нет, не надо. Меня не будет на месте. Слушай, я перезвоню, обещаю. Пожалуйста, дождись моего звонка.

Я прождал три дня. Моя поездка в Лондон превратилась в странный, головокружительный водоворот, но я никогда не встречал таких женщин, как Лина. Она словно разрывала меня на части. В ее поведении проглядывалось старомодное кокетство, только наоборот. В традиционных любовных играх женщина обещает многое, но дает обещанное только в последний момент. Лина же дала мне все сразу, в первую встречу, но за ней не последовало ничего. Как ни странно, на несчастного мужчину подобное поведение производило все тот же эффект. Мои нервы и эмоции были натянуты, словно потрепанная бельевая веревка. И вся эта напряженная и загадочная атмосфера начинала походить на низкопробную мелодраму. Мне эта ситуация не нравилась, но я готов был с ней мириться, если существовал хоть малейший шанс на встречу с Линой.

Она позвонила мне в субботу вечером. Было начало девятого, и я лежал на диване в состоянии умственной мумификации.

– Можешь встретиться со мной через час?

– Конечно, – ответил я с нетерпением.

– В пабе «Эдгар Уоллес».

Она продиктовала мне адрес, и через полчаса я был на месте. Я заказал пинту лагера, которого мне на самом деле не хотелось, и в нервном ожидании сел за столик. В голове проносились беспорядочные мысли. Лина вошла в паб ровно в девять, одетая в шубу и кожаные сапоги. Я не дал ей и слова сказать. Принес ей двойную порцию «Столичной» со льдом и начал свою речь:

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Я хочу с тобой встречаться. Хоть каждый день. Но если тебе не подходит каждый день, то давай каждую ночь. Не реже. Конечно, время от времени мы можем отдыхать друг от друга, один день в месяц. Но если одного дня слишком много, то можем сократить до двенадцати часов или одного часа. Тебе может показаться, что ты мне нравишься, но это не так. То есть, конечно, нравишься, но это все равно что сказать: идет дождь, когда на самом деле бушует гроза. Понимаешь? Лина, в прошлые выходные я нырнул на дно, и до сих пор не всплыл на поверхность. Но если между нами все кончено, я хочу об этом знать. Невозможно объяснить, через что я прошел за эту неделю, но еще одной такой недели я не выдержу.

Она положила свою руку на мою и сильно сжала ее в своей ладони. Когда она заговорила, ее голос звучал тихо.

– Если я пущу тебя в свою жизнь, назад ты можешь не выбраться.

Я обдумал ее слова и сказал:

– Звучит так, словно ты пытаешься меня напугать.

– Так и есть.

Я снова задумался и сказал:

– Что ж, я все еще здесь.

Мы несколько минут сидели и молча смотрели друг на друга. Она все еще крепко сжимала мою руку. Позабытые напитки сиротливо скучали на столике.

– Пойдем, – сказала она наконец, вставая.

Несколько минут спустя мы шли по мосту Ватерлоо. Было холодно, моросил дождь, но субботним вечером в Вест-Энде в любую погоду полно народу. Мы дошли до середины моста и остановились. Лина обняла меня, прижавшись к перилам. За ее спиной я видел, как далеко внизу бурлит черная маслянистая Темза. Лина поцеловала меня в шею и расстегнула мой плащ.