Мы спустились вниз – Лина дала мне большой халат – и позавтракали на водяной кровати. На готовку ушло немного времени – Лина обжарила пару жирных уилтширских стейков и подала их с тремя бутылками шампанского и кувшином апельсинового сока. Мы посмотрели на видео старый фильм «Черные глаза Лондона»[18]. Бела Лугоши задумал что-то нехорошее, но я не мог концентрироваться на фильме.

– Я начинаю думать, что это место – филиал «Фезерс», – сказал я.

– Шшш.

Я положил голову ей на колени и принялся целовать и лизать ее бедра, залезая языком ей под шорты. Это превратилось в игру, в ходе которой я пытался отвлечь ее от фильма, а она сопротивлялась моим поползновениям. Игра была хороша – жаль, фильм оказался коротким.

А выходные только начинались. Мы ни разу не вышли из дома. Мы играли в игры, разные чудесные игры. Много пили, но алкоголь нас не затормаживал. Мало ели. Все окна в доме были зашторены, не считая окна наверху, что выходило на Квинс-Вуд.

В какой-то момент, поздним субботним вечером, мы приняли еще одну дозу «особой смеси». В этот раз мы с Линой расположились по разные стороны аквариума. Можно было лежать на мягких подушках и смотреть сквозь стекло. Я видел ее на другой стороне, за колышущимися водорослями. Мимо проплывали яркие быстрые рыбки. Но вскоре наркотик начал действовать, и я не видел уже ничего. Опыт оказался даже приятнее, чем в первый раз. Но позже, когда эффект ушел, я почувствовал грусть и легкое беспокойство. Под воздействием наркотика мне было слишком хорошо, словно все остальное в этой вселенной являлось чем-то рудиментарным и ненужным – включая Лину. Мне этого не хотелось. Я хотел желать ее и обладать ею. Когда я объяснил ей свои чувства, ее лицо озарилось теплой и нежной улыбкой, и она меня поцеловала.

– Ты такой милый, – сказала она. – Мы больше не будем его принимать.

– А что в нем, кстати?

– Не могу сказать.

Я мог бы предположить, что в нем был героин, но не слышал, чтобы его принимали перорально. И вообще, об этом думать мне не хотелось. Все мои мысли были заняты прекрасной искусительницей – Линой.

Как еще можно описать произошедшее? Она напоила и накормила меня, очаровала своими игрушками и красотой и соблазнила меня. Тот же стереотипный метод съема, которым пользуются богатые повесы, только вывернутый наизнанку. Когда мне пришло в голову такое сравнение, я рассмеялся. Меня это не беспокоило, напротив, я наслаждался каждой минутой, и мне хотелось еще и еще. Хотя, если задуматься, в поведении Лины было что-то хищное.

Об этом я размышлял в понедельник утром в такси по дороге на Мэтесон-роуд. После выходных, полных сексуальных утех, выпивки, наркотиков и недосыпа, я чувствовал себя как выжатый лимон. Когда я спросил Лину, увидимся ли мы снова, она ответила, что да, конечно. Но после того, как она вышла из такси на Маунт-стрит и я потерял ощущение ее присутствия, у меня появились сомнения и вопросы. Что-то было не так. Мне казалось, я понимаю, что именно. Это меня и пугало.

На НортЭнд-роуд я купил газету, но не мог заставить себя ее прочитать. Не оставалось ничего, кроме как целый день пролежать пластом в квартире. Удалось недолго поспать, но проснулся я потным и разбитым. В моих мыслях Лина была паучихой. Но если я муха, готовая добровольно принять смерть, то почему у меня было чувство, что меня освободили из паутины? Нет, все не так. Все дело в спонтанности – или в ее отсутствии. Я не имею в виду любовь с первого взгляда. Два человека встретились, между ними пробежала искра, а потом все завертелось. Но все было не так, не совсем так. Лина взяла меня на прицел, как только я оказался в офисе Нордхэгена. Когда я был рядом с ней, то, что происходило между нами, казалось мне полностью нормальным. Но после меня не покидало гнетущее чувство. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, как бы мне этого ни хотелось.

Позже я вышел на прогулку. На небосклоне ненадолго показалось слабое английское солнце. Было холодно и ветрено, и даже воздух меня раздражал. Впервые район, в котором я жил, показался мне унылым и депрессивным. В нем было что-то мертвое, словно дома – это пустые раковины, оставшиеся после отлива. Мне было неуютно, и мое настроение не улучшилось даже в пабе. В темном помещении пахло сыростью. Заведение открылось всего несколько минут назад, и пиво казалось кислым на вкус. Лина права. Теперь во мне было слишком много фантазий, и реальность представлялась унылой.

Тем вечером я остался дома, и заняться мне было нечем. Я подумывал сходить на представление в Вест-Энд, но мне не хватало ни сил, ни желания выйти на улицу. Лине я так и не позвонил. Может, мне это привиделось, но у меня было ощущение, что мы договорились пару дней отдохнуть от общества друг друга. Теперь я жалел, что не позвонил ей, и еще хуже было от того, что я не удосужился спросить ее домашний номер. Его не было в телефонной книге, а в справочной мне его сообщить тоже не смогли.

Я думал о Лине и Нордхэгене. Какие между ними отношения? Размышления об этом вызывали слишком много боли. У меня появились мрачные подозрения. Одного уикенда оказалось достаточно, чтобы у меня развилась дикая паранойя. Неужели Нордхэген свел меня с Линой специально? Зачем? И почему она охотно согласилась? Что все это значит?

Мои абсурдные размышления были милосердно прерваны стуком в дверь. Знакомое «тук-тук». Это была Эйлин Фотергилл. Соседка. Торговля шпоном. Два килограмма датской ветчины. Все это всплыло в памяти, словно обломки какой-то другой жизни.

– Привет, – сказала она подозрительно дружелюбно. – Я подумала, может вы хотите выпить стаканчик шерри?..

Шерри, наконец-то.

– Эм-м, что ж, это было бы чудесно, – ответил я. – Но, боюсь, не сегодня. Через пару минут я ухожу.

– Ладно.

– В джаз-клуб Ронни Скотта, – пояснил я. – У меня там назначена встреча. Первое выступление начинается сразу после десяти.

Звучало правдоподобно, и Эйлин поверила.

– Тогда в другой раз, – сказала она. – Я заметила, вы уезжали на выходные.

– Эмм, да.

– Здорово. Вы были за городом?

Ее вопрос ввел меня в ступор. У меня не было ни малейшего желания рассказывать ей все, но сложно врать о пригороде, где я ни разу не был, человеку, который может его знать.

– На самом деле нет. Я был у друзей на севере Лондона. Знакомые моей семьи. – Я вошел во вкус. – Я откладывал встречу с ними. Это своего рода обязательство, понимаете? Но в выходные все-таки съездил к ним – и неплохо провел время.

История получилась не очень. Вообще в ней не было никакого смысла, но Эйлин была слишком воспитана, чтобы донимать меня расспросами. Она ушла, взяв с меня обещание, что я выпью с ней шерри в другой раз. Уродина, думал я, настоящая уродина – только поглядите на этот намечающийся пушок над верхней губой. А еще унылая. Я не замечал этого или не задумывался раньше, но Эйлин – унылая женщина. Шерри? Ну нет!

Моя импровизация привела к тому, что тем вечером мне все-таки пришлось выйти из дома. Я провел его в ночном клубе на Оксфорд-стрит. Дорогое заведение с гнетущей атмосферой. В клубе находились обычные посетители – арабы, бюрократы и менеджеры по продажам, с готовностью торгующие Британией даже в вечер понедельника. Шоу оказалось китчево-пошлым, ни одна из хостес не привлекла моего внимания. Несмотря на это, я просидел там до трех утра – по инерции, подпитанной алкоголем.

Следующий день я провел за мазохистским экспериментом. Остался дома, прибирался в квартире, слушал музыку по радио. Решил не звонить Лине. Конечно, хотел и пару раз чуть не набрал ее рабочий номер, но сдержался. И что же я выяснил о себе из этого эксперимента? К вечеру я был сам не свой. Она поймала меня на крючок. «Особая смесь» – крутая штука, но я подсел на другой наркотик – на Лину Равашоль, и у меня была ломка. Я плохо спал той ночью. На следующий день, рано утром, я позвонил в офис Нордхэгена. Лина ответила на мой звонок, и мне сразу стало лучше.