– Давай, – страстно прошептала она. – Давай.

Я прижался к ней, приобняв одной рукой за шею, второй лаская ее под шубой. Я чувствовал, как в ней – и во мне – растет желание. Она расстегнула на мне брюки, и мной тут же овладела смесь ужаса и эротического возбуждения.

– Трахни меня, – простонала она нежно. – Трахни меня… сейчас… здесь… сейчас… прошупрошупрошу…

Под мини-юбкой не было никакого белья, одно лишь голое тело – и оно притягивало меня с неубывающей силой…

– О да, о да, да, трахни меня. – Голос у нее был тихий, влажный, словно ночной туман.

Я двигался как можно медленнее, чтобы продлить момент и возвести его в почти невыносимую степень. В нескольких шагах от нас проходили люди. Казалось, никто не обращал на нас внимания. Я надеялся, что мы ничем не отличаемся от других целующихся парочек на улицах города. Мы долго не могли остановиться.

– О боже… Поверить не могу, – сказал я ей, когда мы закончили. – Клянусь богом, не могу поверить. – А про себя я думал: «Вот что значит вынести свои фантазии на улицы! Вот что значит воплощать свои сценарии!»

Но я был счастлив и даже горд, что мы это сделали. И эта улыбка на ее лице – я сразу понял, что готов на что угодно, чтобы видеть эту улыбку снова и снова. Она открыла во мне новые стороны. Впервые я увидел, что Лина в меня действительно верит. Я чувствовал, что пересек черту, прошел важный тест, и был счастлив, несказанно счастлив.

Позже, на заднем сидении такси, я сказал:

– Остается только убедить тебя поехать со мной в Штаты.

Лина рассмеялась, словно я только что сморозил глупость.

Жизнь стала не легче, а непонятнее. Остаток выходных я провел у Лины. Тридцать шесть часов почти безостановочного секса, смешанного с алкоголем. К утру понедельника мы выбились из сил, словно наигравшиеся котята. Доза «Особой смеси» привела нас в чувство. Но за эти выходные наши отношения перешли в темную, неизведанную фазу.

Казалось, мы черпаем силы друг у друга. Лина руководила, заводила меня, и мое желание и рвение утоляли ее голод. Я многое узнавал и о себе, и о ней. Какая скучная, однообразная, ничем не примечательная жизнь была у меня по другую сторону океана. Теперь я стал кем-то другим и узнавал себя все меньше и меньше. Словно лунатик – или коматозник. Лина не показывала мне лучшую жизнь, о которой обычно рассказывают в рекламе, скорее она была ведущей танцовщицей в танце, который приближал нас к обжигающей, ужасающей преисподней в самом сердце жизни.

Вечером в воскресенье Лина спустилась вниз с щеткой для волос и зеркальцем в руках. На ней была девственно-белая блузка с короткими рукавами, которая в сочетании с ее бледной кожей делала ее похожей на призрака или видение. Она села в дальнем конце углубления, словно меня рядом не было, и начала заплетать длинные волосы. Я наблюдал за ней несколько минут, пораженный бесконечной красотой этой женщины.

Подполз к ней, и Лина испуганно посмотрела на меня, словно видела впервые. Когда я протянул к ней руку, она ударила меня по лицу так сильно, что у меня потемнело в глазах; ухо обожгло болью. Я подумал, что она не рассчитала силу и просто сопротивлялась понарошку, но она не дала мне оправиться. Оттолкнула меня, отбиваясь руками и ногами, сражаясь яростно, словно загнанный в угол зверь. Я попытался прижать ее к кровати, придавить ей руки, но ее невозможно было удержать. Она расцарапала до крови мне плечи, а потом ее руки сомкнулись невероятно крепкой хваткой у меня на горле. Я не мог произнести ни слова, и вдруг мне стало страшно. Это меня разозлило, и я отреагировал со всей яростью. Я начал хлестать ее по лицу, снова и снова. Ее щеки побагровели, из носа пошла кровь, но это лишь распалило ее бешенство. Осознавая, что я физически сильнее, Лина продолжала с упорством драться, заставляя меня использовать свое преимущество в силе. Ритм схватки завладел нами, подтолкнул нас к пределу наших возможностей. Впервые в жизни я узнал, что значит приходить в неистовство от вида крови, что значит отвечать на силу еще большей силой. Я понял, что она действительно хочет причинить мне боль, она причиняла мне боль, и я хотел наказать ее за то, что она начала эту драку. Наше сражение не походило на любовные игры. Оно стало поворотной точкой в наших отношениях. С момента нашей встречи инициатива была у Лины, но теперь я почувствовал, что могу ее перехватить. Я хотел победить ее на ее же поле, психологически и физически. Чем дольше играешь в игру, тем сложнее относиться к ней как к игре.

Я сделал ей больно, унизил, а потом изнасиловал ее – по-другому произошедшее описать невозможно. Когда все было кончено, я отодвинулся от нее и облокотился на подушку, стараясь успокоить дыхание. Наши тела были в крови друг друга. Меня мое поведение шокировало не менее, чем ее, но я ни о чем не сожалел. Что ж, думал я, сделанного не воротишь, посмотрим, к чему это приведет. Я чувствовал, что добился равноправия в наших отношениях.

В наступившей тишине я мог сказать что-то вроде: «Эй, давай успокоимся, хорошо?», или «Что вообще сейчас было?», или миллион других глупостей. Но я не сказал ничего. Я не хотел идти на попятную. Хочешь потрахаться на мосту Ватерлоо на глазах у прохожих – хорошо. Хочешь вырвать мне глотку – хорошо, попробуй. Но хочешь брать, будь готова отдать. Давай посмотрим, куда это нас приведет.

И я получил вознаграждение. Лина лежала в изодранной белой блузке, с лицом, перепачканным кровью и спермой, и снова улыбалась той особенной улыбкой. Едва уловимая перемена в уголках губ и глазах. Что я видел в этой улыбке? Что она мной гордится? Чувствует, что не ошиблась? Удивление, что она наконец нашла того, кто ей не уступает? А может, это просто мое воображение, история, которую сочинило мое эго, чтобы оправдать сексуальное насилие с моей стороны. Хотя вряд ли – я никогда раньше не видел такой улыбки. И я не знаю, что еще нужно мужчине от женщины.

Позже мы с Линой снова занялись любовью, и теперь были нежны друг с другом, словно герои дамского романа.

Следующие несколько дней прошли в болезненной ломке. Мне начало казаться, что Западный Кенсингтон находится так же далеко от ее дома, как Америка. Я ненавидел время, которое мне приходится проводить вдали от Лины. Я жил словно в кошмаре, в постоянном страхе, что смогу видеться с ней только по выходным – а их в Лондоне у меня оставалось не так много. Было невыносимо сложно встретиться с ней на неделе, даже в пабе. Она не поддавалась моим уговорам. В следующий уикенд мне удалось вывести ее на откровенный разговор.

– Нордхэген – твой отец?

– Боже, нет, – рассмеялась она.

– Кажется, в будни ты принадлежишь ему.

– От меня это не зависит.

– Какие у вас отношения? Он для тебя не просто работодатель?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – сказала Лина.

Я слышал это раньше и решил, что, может, таким способом она подтверждает мои худшие подозрения.

– Какой он на самом деле? – продолжил давить я. – Мне известно, что он один из лучших пластических хирургов в Великобритании и владелец процветающей клиники в районе Мейфэр. На прием к нему стоит целая очередь богатых и знаменитых носов, поэтому неудивительно, что он посещает такое место, как «Фезерс». Этим местом владел бы сам Господь Бог, если бы мог себе позволить. Но иногда я наблюдаю, как он напивается до чертиков в злачных заведениях Сохо.

– Все сложно.

– Расскажи мне.

– Роджер был блестящим хирургом, – сказала Лина. – И все еще блестящий хирург, без сомнений. Но есть кое-какие проблемы. Дело не только в выпивке – алкоголизм он держит под контролем. Его запои тщательно спланированы и не влияют на расписание операций. Есть кое-что еще.

– Он болен?

– Не знаю. Но знаю, что его возраст берет свое. Кажется, в этом году он начал медленно умирать изнутри.

– Почему он не выйдет на пенсию? Он мог бы расслабиться и наслаждаться старостью на каком-нибудь южном курорте.

– Это не поможет. Он не такой человек. Кроме того, клиника – лишь малая часть его бизнеса. Можно сказать – вершина айсберга. У него есть обязательства, от выполнения которых он не может отказаться.