– Увидимся в покоях, любимая моя женщина, – постарался любезно сказать Эрик, но раздражение внутри выдавало его гнев.

– Конечно, – она расплылась в улыбке с зубами и отпустила его.

Чарльз взял под руку спокойную Джоан, вывел из комнаты совета, и повел по коридорам замка. Понятно, что он злится на Эрика и пытается загладить вину за измены сына, ведь она ни разу не подала и виду, что ревнует или хочет развод. Не рассказывала в письмах об этом своей матери и брату. Вела себя идеально на людях, и король был благодарен за это. Сегодня, конечно, она и позволила себе лишнего, придя без спроса на совет, но он догадался, что это тоже уловка сына, за которую отцу пришлось отдуваться. Кто еще мог ей об этом рассказать и позвать? Никто, кроме Эрика.

– Устал я от вас обоих, Джоан. Вы на старость заставляете меня понервничать.

– Простите, мой король. Я сильно виновата.

– Я угодил вам, принцесса? – своим невозмутимым голосом спросил Чарльз.

– Вы сделали для меня слишком много. Я не знаю, как и отблагодарить. Но мне по-прежнему не по себе, что ребенок уже обещан для брачного союза. Неужели у него не будет выбора, решить самому, с кем заключать брак?

– Так было всегда, Джоан. Ты была трехлетней девочкой, когда я впервые увидел тебя. Тогда состоялась ваша помолвка с Эриком. Даже при всех раздорах с твоим покойным отцом, я уже тогда видел, какой ты вырастешь девушкой. Когда ты пропала в лесу, весь Элрог скорбел не меньше Медеуса. Я в том числе.

– Вы очень добры ко мне. Рада, что не держите зла за то, что заставила всех так волноваться столько лет.

– Вины твоей здесь нет. Всего лишь на всего, Жану стоило сразу оставить тебя здесь. Чтобы его дочка выросла в наших кругах и легче пережила переезд. Могу я еще что-то сделать для тебя, чтобы осчастливить мать моих будущих внуков?

Джоан вспомнила, ради чего изначально хотела встретиться с Чарльзом.

– Вы могли бы одолжить мне ключ.

– Какой еще ключ? – сказал он таким тоном, каким разговаривали старые добрые дедушки, пытаясь удивиться. Не хватало ещё восклицания «ох-ох-ох».

– От тюрьмы.

Чарльз остановился и на секунду стал другим. Она не могла до конца понять его эмоции, но он действительно удивился.

– Зачем, Джоан? – подозрительно вгляделся он своими лакриновыми глазами.

Обычно Чарльз разговаривал с ней мягко, учтиво и вежливо, но сейчас в голосе появилась твердость и серьезность. Он оказался в замешательстве от такой просьбы.

– Эрик потерял свой. Мне захотелось посмотреть, насколько достоверно о ней рассказывают. Говорят, сбежавших заключенных оттуда никогда не было.

– Никогда не просите у меня об этом ключе, принцесса. Это жуткое место, и больше всего, я не хочу, чтобы вы видели того ужаса, который эта тюрьма вселяет в каждого. Только тирану могло взбредить в голову вообще ее построить. Вы знаете, что там заключенных заживо сжирают крысы? – она кивнула. – Никогда не любил это место, но оно действительно помогает бороться с преступностью. Ее здесь просто уже нет, весь страх быть запертым безвозвратно заставляет одуматься. Никто не хочет попасть туда, тем более добровольно.

– Если это такое страшное и опасное место, вы прячете ключ от него? Чтобы даже смелые дети туда не проникли. У слишком любознательных выходят такие шалости.

– Никто кроме меня не знает, где он спрятан. В это можете уж точно поверить. Никто не найдет его, даже если захочет. Где только Эрик ключ потерял…

– И вы никогда не захотите подняться туда или на смотровую?

Она попыталась сменить внимание от ключа мужа, который находился у нее в кармане.

– Джоан, у меня больные колени, и каждая ступенька пытка не меньшая, чем помирать от укусов злобных всеядных крыс. В молодости я насмотрелся на свои прекрасные владения, и помню все. Не хочу признавать свою слабость, но даже верхом на коне, я больше не чувствую себя так уверенно, а ведь это весьма позорно для Фонтегорнов. Боги, не рассказывай об этом никому. Воля, единственное, что заставляет меня не свалиться из седла как дряхлого пердуна, – она хохотнула от неожиданного высказывания и тут же пресекла себя. – Старость дарит болезни, и никуда от них не денешься. Хотел бы я снова быть молодым.

Джоан перестала настаивать, ведь король сегодня и так сделал для нее слишком много. Она и сама решила, что пора успокоиться из-за ключа, или достать его хотя бы позже, выведав у Эрика, где может быть запрятана мелкая, но такая опасная железяка.

День выдался достаточно удачным. Особенно ее радовало разозленное лицо мужа, когда она вернулась в их покои. Он так сильно злился, что она передумала задушить его на месте. Так сладко видеть его разгневанным.

– Получила желаемое, а-а-а?! Джоан? Получила? Корабли свои получила? Ты, дрянь!

Первое, что она услышала, когда он закричал на нее, и вот тут сложно было удержаться, чтобы не перекинуть его через перила на балконе.

– Ты идиот, Эрик! – перекричала она. – Ты вообще понимаешь, что нас всех могут уничтожить? Понимаешь? Или твоя пустая башка ничего не замечает?

– А ты знаешь, что носишь бастарда? Поклянись, что родишь после него мне наследника. Поклянись, ты, наглая лгунья!

– Я никогда не стану спать с тобой, Эрик. Ни за что не рожу тебе ребенка. Ты меня уже достал!

– Я разведусь с тобой, и объявлю войну Медеусу! – Эрик зарычал как зверь.

– Ты самый тупой принц на свете. Король из тебя будет самый никудышный. Если ты вообще доживешь до того, чтобы им стать. Давай, разводись! И я выпущу Визайтона. Выпущу! Понял? Он уничтожит тебя, а мне и моему сыну ничего не будет угрожать, ясно тебе? Он уничтожит людей, и я ему в этом помогу, а ванпулы будут жить. И все ваши замки опустеют, зарастут паутиной, и только насекомые и крысы будут в них обитать, обгладывая человеческие кости. Люди превратятся в пустоту. Зато в голых домах будет ветер и сгинувшая навеки ложь. Вот чего ты хочешь?

– Ты меня довела, Джоан! Ты унизила меня, как мужчину. Я все стерпел. Все! А что взамен?

– Ты дурак, Эрик. Не замечаешь ничего вокруг. Не хочешь понимать ничего. Не хочешь быть человечнее. Ты просто сам ничто. Я презираю тебя. И никогда не прощу за то, что ты сделал со мной в брачную ночь.

– Я тебя ненавижу, – прошептал он. – Ненавижу.

– Можешь ненавидеть меня сколько хочешь, но не смей мешать спасать невинных людей. Иначе я тебя просто убью и даже не стану оплакивать над плитами в усыпальнице.

У Эрика пробежал холодок по коже. Она сняла повязку и своим желтым глазом прожигала в нем дыру. Казалось, в этой желтизне играет красный огонь и вот-вот вырвется наружу.

– Я не хочу тебя больше видеть, Джоан, – сказал он напоследок и двинулся к двери.

– Вот и проваливай. Хочешь, можешь жить у Фреда, хочешь у Розалин. Но оставь меня в покое. Меня и моего ребенка!

Он ушел, и захлопнул за собой дверь. После этой ссоры ей полегчало, но все же, когда она успокоилась, то поняла, что наговорила лишнего. Но главная головная боль ждала в тюрьме, и ей следовало отдохнуть прежде, чем она пойдет смотреть причины появления войны и Владыки. Лучше бы она просто отдалась Эрику в брачную ночь, и смирилась со своей участью.

Горбен стоял в знакомом для Джоан тронном зале. Людей вокруг толпилось много, но тишина стояла подозрительная. Удивительно, что внутри замок Медеуса тоже не сильно изменился за восемьсот лет. Первая существенная разница, это трон, который стоял под окнами, а её родной брат Луи восседает на нем напротив света. А вторая, это балкон для музыкантов, он был с деревянными перилами, но в будущем их убрали и заменили на резные железные лозы.

– Приветствую тебя, король Тахор, – с уважением сказал Горбен.

Теперь Джоан приглянулась к мужчине с короной на голове, который красовался перед ней на троне. Он сидел расслабленно и чуть развалившись. Тахор не казался толстым, но при этом у него было круглое лицо и второй подбородок. Его редкая щетина была похожа скорее на подобие бороды. Жидкая подростковая растительность. В одной руке он играл с пушистым хвостом какого-то животного. Возможно лисы. Он неохотно поднял свой взгляд. Черные, как беззвездная ночь, глаза. Настоящий мрак казался светлым путем по сравнению с бездной, которая дарована природой в глазах мальчишки. Такую черноту она видела лишь однажды, и вспомнила картину с изображением мальчика, что висела в тайных комнатах Медеуса. Портрет его будущего сына, Талая Фриель. Они были похожи, и в эту непроницаемую тьму глаз Джоан смотреть стало неприятно, как и Горбену. Тахор даже не встал. Ему словно было скучно, а Горбен все упорно ждал, когда правитель соизволит заговорить.