Тихий шипящий смех, словно туман, стелился по лаборантской, подкрадываясь ко мне. Я хотела зажмуриться, но не могла — страх парализовал меня. Что-то будет…

Внезапно у двери послышались какие-то неясные звуки, шум, щелчок, и тёмную комнату залило грязно-жёлтым светом. Каким-то осоловелым взглядом я бросилась оглядываться по сторонам, но кроме меня здесь никого не было, а в дверях около выключателя с полным ведром воды в руках застыл Юрка. С затаённой тревогой в глазах он смотрел на меня, а затем опустил ведро на пол, да так, что оно загрохотало, а вода с хлюпаньем стала выливаться за края.

— Соня? – позвал он, переведя свой взгляд с беспорядка, что я учинила в лаборантской, на мою ладонь. Она всё ещё кровоточила, но уже не так сильно. – Ты чего?

— Кто-то выключил свет, — кое-как выдавила я сдавленным голосом, всё ещё боясь услышать жутковатый шёпот, но он затих, словно свет спугнул его. Может, мне всё это только послышалось? Но не могло же? Или могло? – Ты кого-нибудь видел?

— Где? – уточнил Юрка.

— Там, за дверью.

— Никого, — ответил он, и уже привычным движением руки потянулся к вороту своей куртки.

— Да? Точно? – растерялась я. Может, меня разыграли, а услышав, что кто-то идёт, просто трусливо смылись? – Мне показалось, что…

— Сонь, пойдём отсюда, — тихо позвал Юрка.

— А как же... — начала я, но какой-то безумно-растерянный взгляд карих глаз Юрки заставил меня замолчать и пойти ему навстречу.

— Нужно рану перевязать, — сказал он, и протянул мне руку, в которую я тут же вцепилась.

Юрка шёл быстро, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и мне приходилось чуть ли не бежать, чтобы угнаться за ним. Оказавшись в школьном дворе, он воровато покосился по сторонам, но кроме нас здесь никого не было, лишь холодный ветер разбрасывал разноцветные листья по асфальту. Подойдя чуть ближе ко мне, Юрка принялся осматривать мою руку, а затем для чего-то бросил внимательный взгляд на шею, его рука же потянулась к вороту моей школьной формы.

— Ты чего? – я отпрянула от него. Ненормальный он, что ли?

— Ничего, — покраснел Юрка, и, выудив из кармана своей куртки носовой платок, перевязал мне руку.

— Он хоть чистый? — покосившись на платок, поинтересовалась я.

— Чистый, не бойся, — смутился Юрка, выпуская мою ладонь из своих рук. — Пошли.

Он снова бросил осторожный взгляд на здание школы, будто ожидал там увидеть кого-то, но сквозь широкие окна я сумела разглядеть лишь пустые коридоры.

Вместе мы покинули школьный двор, а когда Юрка пошёл меня провожать, я возражать не стала. Может он и чудаковатый немного, но всё же с ним куда спокойнее. За весь путь мы и словом не перекинулись о том, что случилось в лаборантской. Я молчала из страха, что Юрка сочтёт меня чокнутой, а может, так оно и было, я, если честно, уже начала сомневаться в своём рассудке. Он же… Почему молчал он, я понятия не имела.

Часы уже отмеряли половину одиннадцатого, и наверно, лучше подумать о случившемся завтра, на свежую голову. А сейчас — лечь спать. Если, конечно, получиться уснуть.

Запись сделана 15 сентября 1986 года.

Понедельник, 21:05.

Села за дневник, а у самой глаза слипаются, и челюсти сводит от подавляемой с большим трудом зевоты, а виной всему минувшая ночь. Пока сон окончательно не настиг меня прямо здесь, в кресле, постараюсь всё быстро записать.

Вечер воскресенья провела, не выпуская из рук "Преступление и наказание", мыслями же то и дело возвращаясь к событиям в лаборантской, и чем больше я об этом размышляла, тем сильнее убеждалась, что всё произошедшее там мне не пригрезилось. Пульсирующая боль в левой руке не позволяла забыть о случившемся, да и выражение Юркиного лица в тот момент не оставляло сомнений. Юрка был встревожен, но не удивлён. И то, с какой поспешностью он уводил меня из школы, наталкивало на определённые выводы: Квартин что-то знал, а может даже и слышал, но по какой-то неведомой причине не захотел рассказывать мне.

Странно. Что за секреты он хранит?

Я так и заснула с мыслями обо всём этом, наверно поэтому полночи мне снилась всякая ерунда. Каждый час я просыпалась от навязчивого ощущения, что возле моей кровати кто-то стоит и смотрит на меня, но открыв глаза, убеждалась, что я одна в комнате. Часов в пять меня окончательно разбудил какой-то скрежет, словно в окно кто-то осторожно и тихонечко так стучал, или же деревья своими сухими и тонкими ветками царапали по стеклу. Но какой стук? Какие деревья? Мы жили на восьмом этаже, а рядом с домом не было ни одного дерева. Не выдержав, я подошла к окну, и, откинув в сторону плотные занавески, выглянула наружу. Никого. Лишь унылый холодный дождь бился в окно, словно хотел попасть внутрь.

Я вернулась в кровать, но заснуть больше не получилось. Так и проворочалась с боку на бок до звонка будильника.

Не удивительно, что на уроке химии, который оказался шестым и, к счастью для меня, последним на сегодня, я, уставшая и проголодавшаяся, сидела, отсчитывая секунды до звонка. Поскрипывая мелом, Анастасия Сергеевна расписывала на доске очередную реакцию замещения, когда двери кабинета широко распахнулись, и в зияющем проёме показалось круглое лицо Скворцовой. Цокая каблуками, она прошла к доске, а мы, словно по команде, подскочили со своих мест, приветствуя её.

— Садитесь! – распорядилась Зинаида Александровна. – Анастасия Сергеевна, восьмого октября к нам в школу пожалует Кривонос из райкома комсомола. Ребята из других отрядов уже готовятся, — она пробежалась красноречивым взглядом по рядам. — Было бы не плохо, если бы ваш пионерский отряд тоже поучаствовал. Можно даже октябрят привлечь.

По классу пронёсся недовольный ропот. Всех уже до такой степени задолбали этими нескончаемыми мероприятиями, что никто из ребят не испытывал особого желания идти и кривляться перед каким-то хмырём из райкома.

— Та-а-ак, — пронзительно голубые и без того большущие глаза Зинаиды Александровны выпучились, словно собрались вывалиться из глазниц. – Это ещё что за новости? Почему такое отношение к нуждам коллектива? Вы же будущие комсомольцы!

— Ребята, не посрамим наш пионерский отряд! — воодушевлённо заголосила Анастасия Сергеевна, и мне даже показалось, что она сейчас вскинет руку в салюте, но, к счастью, обошлось без этого. — Кто пойдёт от нашего класса? – спросила она, окидывая притихших за партами ребят пристальным взглядом.

— Я, — донеслось сзади, и я едва узнала голос Лены Евстафьевой, таким воодушевлённым он казался. Не успело моё лицо вытянуться от удивления, как тишину класса снова нарушили чьи-то слова:

— Я тоже. Октябрят мы на себя возьмём.

Это произнёс уже Колька, и, не сдержавшись, я обернулась. Лица ребят были обращены на стоявшую перед классом Зинаиду Александровну, и какой-то жадный блеск мерещился мне в их глазах, а в следующий момент Лена перевела взгляд на меня, и я вздрогнула.

— Идём с нами, Соня. Мы же твои друзья, — вкрадчиво так сказала она, и я уже чувствовала, как мои губы приоткрываются, собираясь ответить согласием. Лишь почувствовав на своём запястье тёплые Юркины пальцы, я тряхнула головой, словно сбрасывая с себя невидимую пелену. Я же никуда не собиралась, так что это на меня вдруг нашло? Прямо мистика какая-то!

— Ты лишь оттягиваешь неизбежное, Квартин, — произнёс Колька. — Всё равно по-нашему будет.

— Хорошо, — Анастасия Сергеевна напомнила о том, что мы не одни в классе. — Таня Глебова, может ты? В прошлый раз ты неплохо справилась. Вика Бойкова, а ты ведь в городском хоре поёшь. Вот и давай вместе с Глебовой.

Отличница Бойкова послушно кивнула, ну не отказывать же, а Лёшка Дудкин, что сидел рядом с Викой, вжал голову в плечи. Авось и не заметят.

— Только учтите, песни должны быть патриотическими, — уточнила Скворцова, бросив на девчонок красноречивый взгляд. — И внешний вид соответствующий.

— Само собой, Зинаида Александровна! — пообещала химичка.

— Ещё отрядная газета обязательно должна быть. Как сделаете, повесите в пионерской комнате, — распоряжалась Скворцова.