Ребята Боба согласились стоять на страже, пока Вирджиния судорожно передавала разведданные в Лондон; они высматривали «Аистов», гестапо, Французскую милицию и любые другие опасности. До сих пор им приходилось довольствоваться лишь небольшим арсеналом, ввезенным контрабандой по суше, но таинственная новенькая, как сказал им Боб, была «очень важной фигурой в межсоюзнических секретных службах» и сможет «организовать значительные поставки оружия и диверсионных материалов»[350]. Слухи о таком влиятельном человеке вскоре распространились и привлекли новобранцев – в том числе местного фермера Виктора Рюэля, который завербовал еще 150 своих друзей и родственников. Вирджиния была рада принять их и приступила к их организации и обучению, а также к определению подходящих целей для засад или бомбардировок. Когда Лондон предложил ей воспользоваться услугами свободного на тот момент Арамиса – никто больше не считал его командиром, – неудивительно, что она тут же «ответила отрицательно».
Однако не все были так услужливы или столь же дружелюбны по отношению к Вирджинии, как люди Боба. Некоторые члены Сопротивления были подозрительны или даже явно препятствовали ей, несмотря на ее предложения помощи. Сопротивление во Франции теперь было более раздроблено, чем когда-либо, его раздирали личные конфликты и различия в политических взглядах, особенно между голлистами (сторонниками де Голля) и коммунистами (которые возмущались его растущей властью и консерватизмом). Вирджиния старалась «никогда не обсуждать политику», и как настоящий агент она была готова работать с любым, кто мог помочь ей победить нацистов, включая коммунистическое движение «Франтиреры и партизаны», которых она считала смелыми и эффективными. Она изо всех сил старалась объединить враждующие группы, но часто это было невозможно – при этом обеим сторонам не нравился тот факт, что она работала с их соперниками. Одни назначали награды за поимку члена враждебной группировки, другие практиковали убийства из мести и устраивали суды над подозреваемыми в коллаборационизме. Между французами было так много внутренних противоречий, что некоторые историки говорят о «франко-французской войне» того времени, – гражданской войне во Франции, разыгрывавшейся как своего рода второстепенный сюжет, когда битва за Европу достигла своего апогея. Война – всегда дело грязное и запутанное, но для некоторых из французских бойцов самым важным стал вопрос о том, кто будет управлять их страной после освобождения. Почти все, что они делали, было направлено на продвижение своих послевоенных позиций. Файоль демонстрировал лояльность группам Сопротивления, больше склоняющимся к голлизму, некоторые из которых, как и Антуан, питали глубокие подозрения в отношении англо-американских послевоенных планов, даже опасались своего рода обратного Нормандского завоевания. Все еще чувствуя унижение после молниеносного поражения Франции в 1940 году, они питали особенную неприязнь к действиям президента Рузвельта, считая, что он исключил де Голля (единственного возможного будущего французского лидера) из «большой тройки» союзников (Черчилль, Рузвельт, Сталин). Это вполне могло быть причиной, по которой Вирджиния скрывала, что она американка, не говоря уже о том, чтобы раскрыть свою связь с секретной службой Соединенных Штатов. Такой неспокойный фон, возможно, объясняет, если не оправдывает, поведение Файоля.
Файоль начал разжигать недоверие к женщине, которая так старалась ему помочь. «По чьему распоряжению Вирджиния отдавала приказы?» – бормотал он. Как посмела женщина, тем более иностранка, учить жизни других? Ни французские спецслужбы, ни французские военные не использовали женщин в боевых действиях, да и в боевых ячейках Сопротивления их было очень мало. Кто всерьез верил, что sorcière rousse (или «рыжая ведьма»), как ее теперь называли, могла добыть обещанные оружие и взрывчатку? Вирджиния прекрасно понимала, что происходит, и полагала, что в этом был замешан и руководитель Файоля Жевольд – бывший ветеринар, расположившийся в долине внизу. «Я не одобряю [их] как бойцов», – сообщала она в Лондон. К счастью, Боб продолжал «отлично выполнять свою работу» и «поддерживал» ее «несмотря на все сложности».
В последовавшей за этим борьбе за власть Вирджиния стала рассматривать группу Файоля как плохих лидеров, «жадных до личной славы». Они хотели «брать все и взамен не давать ничего», – говорила она, злясь на то, что они ждали от нее поставок, но при этом отказывались гарантировать, что будут использовать полученные припасы для выполнения приказов, отданных через нее союзным командованием. Просто будучи «более близкими к народу», они смогли захватить контроль над макизарами Верхней Луары, но Вирджиния считала их самовлюбленными, «презираемыми» своими же людьми и безрассудно пренебрегающими безопасностью. Целые группы добровольцев уже отделились от них, но большинство осталось, поскольку прятались от немцев или Французской милиции и не могли вернуться к гражданской жизни; такие люди просто хотели «что-то сделать с немцами». Вирджиния говорила, что «очень хорошо ладит с бойцами» и в данных обстоятельствах делала «для них все возможное».
Она хотела пригласить двух офицеров-специалистов из Лондона, чтобы провести необходимую подготовку по тактике ведения партизанской войны, которую называют «бей и беги». Но Файоль и Жевольд категорически противились вмешательству британских или американских офицеров в их работу, – и, возможно, указывали на их недостатки, – поэтому Вирджиния сочла, что будет лучше отменить планы. Позже она вызвала вместо этого двух сержантов из Лондона, полагая, что их более низкое звание будет компромиссным вариантом, однако в этот раз ее неоднократные просьбы о поддержке были проигнорированы штаб-квартирой. Без поддержки с базы Вирджиния оставалась одна с сотнями неподготовленных людей, и это подвергало ее опасности. Файоль тем временем наводил справки о ее опыте – хотя, к счастью, получил ошибочную информацию, что она была подполковником (на четыре ступени выше ее реального звания). Это помогло Вирджинии удержать свое положение, но она понимала, что, если в ближайшее время не сможет организовать первую парашютную заброску припасов, ее жизнь может стать невыносимой.
По фильмам иногда может складываться впечатление, что успех в «День Д» ознаменовал конец самых ожесточенных боев; но во многих районах Франции, включая те, где работала Вирджиния, он создал новые проблемы. Оставшиеся немцы – и их французские коллаборационисты – были злы, напуганы и жестоки как никогда. Вирджинии приходилось все время менять локации, чтобы опережать «Аистов», продолжая в то же время организовывать первую заброску. Следующей остановкой была скромная ферма на холме над Ле-Шамбон, принадлежавшая двоюродной сестре Мориса Лебра по имени Лея[351]. Муж мадам Лебра сидел в заключении в Германии, так что ей приходилось справляться с работой по хозяйству и воспитанием двух маленьких детей в одиночку. Тем не менее, эта миниатюрная женщина в невзрачном цветочном фартуке не только радушно приняла Диану и вкусно ее накормила, но со временем стала еще одним незаменимым участником Сопротивления, открывая свой дом для маки и отказываясь брать за это плату. «Моя мама никогда ничего не боялась, просто была осторожна», – вспоминала ее дочь Жоржетта. Все знали, что их ждет в случае поимки. В одни из последних выходных немцы и Французская милиция устроили облаву на близлежащие фермы, чьих жителей подозревали в укрывательстве членов Сопротивления, застрелив при этом девять безоружных фермеров и бросив их тела лежать на земле. Еще одиннадцать были арестованы, а три фермы – подожжены[352].
Тем не менее Лея приняла Вирджинию «без вопросов – что угодно, лишь бы помочь». Она настаивала только на одном – что не станет прятать оружие. Жоржетта вспоминала, как мадам Лебра, внимательно наблюдая за каждым прохожим, разрешила Вирджинии пропустить антенну через окно на северной стороне дома, где прием был лучше. У Вирджинии не было электричества для питания радиоприемника, поэтому она модифицировала взятую напрокат автомобильную батарею, которую заряжал молодой Эдмон Лебра (еще один член семьи), усердно крутя педали на особым образом адаптированном велосипеде. Она сидела рядом с ним в наушниках и азбукой Морзе настукивала сообщения для приемных станций в Англии, которые сразу узнавали ее слегка хаотичный стиль передачи.
