Эрику приходилось соображать на лету. Вряд ли Вирджинию стоило оставлять надолго, так как в любой момент патруль мог обыскать ее чемоданы. Сент-Этьен был городом-гарнизоном для немецких войск, и меры безопасности были строгими, а атмосфера – особенно напряженной, поскольку недавний налет американской авиации унес жизни тысячи солдат и мирных жителей. Войска союзников хоть и находились на французской земле, но они застряли в сотнях миль отсюда, в Нормандии, а здесь война еще была далека от завершения. Все, что Эрик смог придумать, – это навестить своего бывшего босса на фабрике, где он работал еще в 1939 году. Они были в хороших отношениях, но Эрик не мог поручиться за лояльность бывшего работодателя, тем более что множество местных детей погибло во время бомбежки. Просить его о помощи было авантюрой, однако выбора не было. Эрик побежал на фабрику и объяснил бывшему начальнику, что две его подруги застряли на станции, потому что кое-кто не пришел их встретить. Не мог бы он помочь? К облегчению Эрика, ответ был положительным, и «…он пойдет и заберет их сам». Он даже предоставил им комнату, чтобы они могли отдохнуть до четырех часов дня. Затем отправлялся автобус в Сен-Жене-Малифо, тихий городок на пути к Ле-Шамбон. Там они могли забронировать гостиницу и найти такси.
Переждав на фабрике, члены группы по отдельности сели в автобус; Эрик и Жаклин поставили на крышу свои велосипеды. Вирджиния, как всегда, держала ухо востро, впитывая любую потенциально полезную информацию. В автобусе она подслушала разговоры о молоковозе, который должен был доставить пассажиров из Сен-Женеста в Ле-Шамбон. В Сен-Женесте она поручила Эрику срочно найти этот молоковоз, так как ей нужно было добраться до Ле-Шамбон всего за два часа, чтобы осуществить запланированную радиопередачу в Лондон. Он поспешил на поиски, но обнаружил, что уже слишком поздно. Он был «уже битком», сказал он ей. Больше никого не брали. Застряв в Сен-Женесте, Вирджиния забронировала номер в отеле и как раз успела начать радиопередачу вовремя. Однако с ее стороны было бы глупо оставаться там дольше, чем на ночь, поскольку в маленьком городке ее сигналы было бы легко отследить, а иностранный акцент, рыжие волосы и бледная кожа были слишком заметны. Эрик должен был придумать новый план, и как можно быстрее.
Ночью в отеле постояльцу стало плохо, и на рассвете к зданию подъехала машина скорой помощи. Двое фельдшеров бросились вверх по лестнице, и через несколько минут на носилках вынесли фигуру, с ног до головы закутанную в одеяла, и положили в машину скорой помощи, которая начала медленно двигаться в сторону местной больницы. Доехав до поворота на Ле-Шамбон, машина свернула и помчалась вверх по дороге прямиком к плато. Внутри, выбравшись из-под одеял, сидела Вирджиния, наконец-то двигавшаяся в нужном направлении со своими драгоценными чемоданами, – и все благодаря еще одному старому другу Эрика, оказавшему ему услугу[345]. На следующий день они узнали, что гестаповцы остановили молоковоз, арестовали водителя, обстреляли багаж, сложенный поверх молока, и увезли нескольких пассажиров для допроса.
Скорая помощь высадила ее на окраине Ле-Шамбон вместе с пастором, который понятия не имел, кто она такая и что с ней делать. Все это совершенно не впечатлило Вирджинию. Особенно когда по улицам деревни постоянно ходили немецкие войска, – некоторые из них останавливались в «Отель дю Линьон» рядом с гостевым домом, где укрывали еврейских детей. «Ничего не было подготовлено для жизни и работы», – сетовала она, начиная жалеть, что вообще сюда приехала. Она обвинила Файоля в том, что он ничего для нее не организовал, ведь она явно рисковала своей жизнью, оказывая ему помощь. Он и другие лидеры Сопротивления также «воевали между собой» из-за денег, которые Вирджиния оставила им во время своего последнего визита. «Это было, – решила она, – дурное начало» и предзнаменование будущих событий. Было ясно, что в управлении ячейкой было больше раздутых эго, чем эффективного лидерства, хотя большинство рядовых членов она считала «очень достойными». Тем не менее, поскольку ей больше некуда было идти, Вирджинии пришлось настоять на том, чтобы хотя бы временно переехать к Файолю и его жене в их фермерский дом в Риу, – там у нее по крайней мере была возможность начать передачу.
Ее появление сразу произвело впечатление. Марианна Файоль тоже была поражена завораживающей харизмой Дианы и ее «очень британской» внешностью, а также авторитетом и «физическим присутствием, которое лишь его усиливало». Будучи в местном Сопротивления кем-то вроде «соцработника», Марианна привыкла справляться с бесконечными просьбами маки о еде, одежде, лекарствах или сигаретах. Но Диана «не требовала удобств и день за днем спала на соломенных стогах, не жалуясь»[346], в то время как Марианна с мужем занимали единственную кровать.
Несмотря на то, что они с Вирджинией жили в одном доме, Марианна понятия не имела о Катберте, пока не предложила ей искупаться вместе в ручье, протекающем рядом с домом, – единственном проточном водоеме поблизости. Вирджиния согласилась, но приподняла юбку, чтобы показать ампутированную ногу, и, явно обеспокоенная возможной реакцией Марианны, сказала: «Если я вас не напугаю». Это был редкий и мимолетный проблеск неуверенности Вирджинии. В итоге купаться никто не пошел.
Единственным требованием Вирджинии в тот момент было наличие места для радиопередачи. Каждый день она часами отправляла и получала сообщения, а также кодировала и расшифровывала их на кухонном столе, используя целый ряд методов шифрования. От некоторых из них во время войны пришлось отказаться, когда их взломали немцы. Вирджиния сидела за столом, используя новейшую и более безопасную систему «одноразового планшета»: она склонялась над квадратом шелка размером с носовой платок, на котором были напечатаны пятьдесят столбцов и пятьдесят строк, состоящих из случайных чисел и букв (единственный существующий точный дубликат хранился на Базе). Каждый раз, когда она использовала какой-то столбец для кодирования или декодирования сообщения, она отрывала его от квадрата и сжигала[347]. Ей были известны многочисленные случаи того, как другие радисты, не позаботившись об уничтожении улик, заплатили за это жизнями.
Теперь, когда в распоряжении немцев было продвинутое оборудование для обнаружения, работа по радиопередаче стала опаснее, чем когда-либо. Вирджиния объяснила Файолю, что ей часто приходится менять базу из-за низколетающих немецких самолетов-детекторов. Эти небольшие самолеты были известны как «Шторх» (нем.: «Аист»)[348], так как в полете колеса у них свисали на длинных опорах, напоминая лапы птицы. «Аисты» регулярно сканировали небо в поисках признаков тайных радиопередач (из-за больших расстояний они были более эффективны на открытой местности, чем фургоны функабвера). Если Файоль увидит такой самолет или услышит необычное жужжание его двигателя, ему следовало броситься лицом вниз на землю и оставаться совершенно неподвижным, давала наставления Вирджиния; а когда самолет пролетит – немедленно объявить тревогу. Если «Аист» поймает сигнал, за ним последуют и другие самолеты, которые «засыплют все вокруг… бомбами». Даже трехсекундное сообщения можно было отследить с точностью до полумили, а место передачи более длинных радиопередач теперь определялось с точностью до нескольких ярдов.
По правде говоря, и Вирджиния, и ее хозяева очень хотели, чтобы она нашла новое место для передачи. Через два дня (и еще один, проведенный в бывшем пансионе Камю) она переехала в сарай гостеприимного пекаря в деревне Виллелонг, ближе к лагерям маки и лучшей зоне заброски. Она снова обходилась без водопровода (не говоря уже о горячей воде) и спала на деревянных поддонах, но, по крайней мере, могла использовать сарай в качестве штаб-квартиры и доверять пекарю, который при необходимости предупредил бы ее о неприятностях. Именно здесь она впервые смогла обучить собственную группу верных партизан, воспользовавшись помощью двадцатичетырехлетнего лейтенанта «Боба» – остроумного бывшего моряка по имени Рауль Ле Булико, которого Вирджиния сразу же сочла гораздо более покладистым, чем Файоль. Боб и его люди жили в горах уже больше года и вели незаконную деятельность даже в самые суровые зимы: Бобу удавалось поддерживать дисциплину, жестко исключая тех, кого он считал «безбашенными» или непокорными. Просто чтобы выжить и не умереть с голоду, чтобы одеться и не попасться, его люди старались изо всех сил – и они полагались на помощь местных жителей. Большая часть отряда – все очень молодые люди, треть из которых были евреями, – разместилась в заброшенном фермерском доме и действовала на восточных склонах плато с видом на дороги из Лиона и Сент-Этьена. В Вирджинии они видели такую же преданность идеалам и готовность претерпевать все лишения. Их восхищение было взаимным. «Я знала, что он [Боб] немного юморист, но он был полон энтузиазма, так убедителен, и его люди так его любили, – рассказывала Вирджиния, – поэтому я взяла на себя Боба и его преданных макизаров в количестве около тридцати человек»[349]. Вскоре ее люди начали рассказывать друг другу сказки о том, как она потеряла ногу во время миссии на Дальнем Востоке, – она считала эти слухи полезными, поэтому не старалась их развеять.
