Вирджиния сбежала из Франции и смогла уйти от гестапо и абвера; она преодолела перевал высотой 8000 футов по снегу и ветру; она помогла бесчисленному количеству людей сбежать из-под стражи; и она была всего в часе от того, чтобы сесть на поезд, который отвезет ее в безопасное место, к теплой ванне и горячему обеду. Теперь она была за решеткой. Какая судьба ждала само пламя Сопротивления?

Перед рассветом в пятницу 13 ноября доктора Руссе разбудил сильный стук в двери его кабинета на площади Понсе-Антонен. Пока Вирджиния миновала последние горные пики на пути в Испанию, офицеры гестапо и СС ворвались в его помещение и арестовали доктора прямо в пижаме по обвинению в шпионаже и терроризме. Благодаря перехваченным сообщениям Вирджинии и жестоким допросам гестапо сумело проникнуть в самый центр секретных операций союзников всего через сорок восемь часов после того, как взяло под полный контроль некогда свободную зону. Они знали кодовое имя Вирджинии, расположение ее штаб-квартиры, имена и адреса многих участников ее сетей. Они не знали только, где была она сама.

Пепена в наручниках уволокли в привычный черный «Ситроен», где охранники гестапо сели на него сверху, чтобы он не мог сбежать. Задыхаясь, он судорожно хватал воздух. В течение следующих дней и недель доктора подвергали варварским пыткам, сломав его тело, но не сломив дерзкий дух. «Где Хромая дама? – кричали они. Где Мари Монен?» Дни и ночи проходили в тумане агонии и истощения, но Пепен отказывался выдать информацию, признавая, что знает Вирджинию, но настаивая на том, что он всего лишь ее врач и понятия не имеет, кто она на самом деле и куда пропала. Горькая ирония заключалась в том, что в день его ареста, когда союзники заняли стратегический плацдарм в Северной Африке, Лондон разослал своим агентам новые приказы. Годы планирования наконец закончились, и можно было начинать подготовку к будущей высадке в Европе. Новой задачей было вызвать «максимальное разрушение» и «атаковать все запланированные цели», «используя любые доступные средства!»[249]. Это был день, которого они давно ждали, но ни Вирджиния, ни Руссе не могли его увидеть.

Пепена доставили в печально известную крепость-тюрьму во Френе на окраине Парижа, где подвергли дальнейшей «обработке» и где он содержался в секретной одиночной камере № 282 в течение двенадцати месяцев. Весь 1943 год в одиночестве доктор ждал решения, будет ли он депортирован в нацистский лагерь смерти или казнен на родине во Франции. Возможно, он цеплялся за исчезающую надежду, что Вирджиния каким-то образом сможет спасти своего самого преданного помощника. Но никто не знал, где он, а Вирджиния уехала и уже не могла вернуться. Не осталось никого, кто обладал бы необходимой смелостью или умениями, чтобы совершить такой подвиг.

Вернувшись в Лион, Алеш удвоил усилия в попытках заполучить Мари и вознаграждение от абвера, которое было обещано за ее поимку. На следующий день после ареста Руссе Алеш направился в его хирургический кабинет: дверь открыла экономка доктора Эжени. Она уже видела раньше, что священник общался с ее начальником, и сочла нужным сообщить ему, что доктора арестовали. Разгневанный тем, что гестапо напало на еще одну его законную добычу без его участия, Алеш потребовал выдать местонахождение «англичанки», чтобы потом записать ее задержание на свой счет. Эжени, которая ничего не знала о тайной жизни своего хозяина и многочисленных личинах простой пациентки по имени Мари Монен, ответила, что она исчезла. Кипя от ярости, аббат приказал ей сообщить ему информацию о ближайших друзьях Мари, настаивая на том, что ему жизненно необходимо связаться с ней. К несчастью, взволнованная Эжени передала ему имена и адреса Жермен Герен и Жулианов, контактов Вирджинии в Ле-Пюи.

Алеш быстро перешел к разработке Жермен. После отъезда Вирджинии и ареста Руссе ей пришлось стать центром лионской операции УСО, но, несомненно, она все же была удивлена настойчивому вниманию любимого священника Вирджинии. Руссе всегда называл Жермен «одним из наших лучших агентов»[250], но она была слишком рада возможности разделить с кем-то бремя руководства после потери обоих руководителей. В конце концов, аббат неистово восхвалял Вирджинию и был очень хорошо осведомлен о ее работе. Он чувствовал, что именно нужно сказать, чтобы убедить Жермен, что он на ее стороне, одновременно играя на ее страхах – что она недостаточно квалифицирована для роли, в которой теперь неожиданно оказалась. Очень скоро она стала доверять ему и зависеть от него и познакомила с одним из своих любимых поклонников, Эженом Жене, промышленником, который неоднократно помогал делу Сопротивления. Жермен обедала с ними обоими несколько раз в течение следующих недель в лучших подпольных ресторанах Лиона и даже привела Алеша в свою частную квартиру над публичным домом на улице Гарибальди. Именно сюда многие агенты, курьеры и всевозможные помощники, в том числе любимый «племянник» Вирджинии Марсель Леччиа (теперь опытный диверсант), приезжали к Жермен за инструкциями из Лондона или просто за дружеским общением после отъезда начальства. Одного за другим, из самых добрых побуждений, она знакомила их с Алешем, который, почти как член семьи, ждал на ее кухне, наблюдая за постоянным потоком посетителей. Таким образом с ужасающей легкостью ему стали известны все подробности операций Сопротивления, организованных Вирджинией. Когда в квартиру пришел Николас, ставший теперь старшим агентом в Лионе, Алеш даже осмелился потребовать больше денег, хотя его просьба о 275 000 франков была решительно отклонена Лондоном, чьи подозрения росли и множились[251]. Тем не менее, Николас проговорился, что Вирджиния в Испании – факт, который Алеш быстро передал в Париж полковнику Рейле, сообщившему, в свою очередь, коллегам из абвера к югу от границы, чтобы они ее высматривали. Тем временем Алеш продал гестапо имена и описания посетителей Жермен. Затем где-то в районе Рождества он быстро исчез.

Лион дорого заплатил за неповиновение, и теперь его угнетателей было не сдержать. Как вспоминал один заезжий агент УСО Джордж Миллар, «в воздухе витал дух ненависти, мести и борьбы»[252]. Не щадили никого: даже детей останавливали и обыскивали на улицах, а холодные ночи пронзали «визги шин, когда машины гестаповцев выворачивали из-за угла, чтобы арестовать очередную жертву»[253]. Грегуар, радист Вирджинии, едва избежавший захвата в квартире Маршанов у реки, был еще одной из таких жертв. Дозорный в его конспиративной квартире запаниковал, увидев машину гестапо, и сбежал, оставив Грегуара с передатчиком, – и того поймали с поличным.

В таких тяжелых условиях Жермен пыталась склеить воедино фрагменты сети Вирджинии и постоянно металась между агентами, надеясь оставаться на шаг впереди немцев. Уход находчивой и смелой Мари оставила зияющую пустоту – даже швейцарский консул в Лионе телеграфировал в Государственный департамент в Вашингтоне, что он «будет признателен за любую информацию… относительно ее местонахождения»[254]. Радист Эдвард Зефф также отчаянно искал Вирджинию. Он вернулся в Лион на встречу с ней 14 ноября после двухмесячного перерыва, который он брал, чтобы поправить здоровье. Ее исчезновение оставило его без денег, ему было некуда идти, хотя Николас и приютил его на некоторое время, пока гестапо снова не напало на его след. По правде говоря, любой, кто был как-то связан с Вирджинией, теперь находился в смертельной опасности, и во время одной безумной погони через трабули офицер гестапо буквально схватил Зеффа за ногу – но тому удалось вырваться, оставив ботинок в руке немца[255]. Полностью скомпрометированный, в феврале он ринулся в Испанию, но был предан проводником в обмен на бóльшую награду, предложенную ему за еврея, – такова была еще одна опасность этого метода бегства. Немедленно переданный в гестапо, в течение трех месяцев он подвергался пыткам водой; его избивали и допрашивали, пытаясь конкретизировать информацию о местонахождении Вирджинии, полученную от Алеша. Зефф ничего не выдал и в конце концов был депортирован в лагерь смерти Маутхаузен, где ему каким-то образом удалось избежать казни. Вирджиния тем временем оставалась самым разыскиваемым гестапо агентом. Они не собирались сдаваться, пока она не окажется в их руках. И многим приходилось за это расплачиваться.