Старуха нахмурилась, голову наклонила да и говорит низким таким, страшным голосом, как у Бармалея из детских страшилок: «Я думала, Витенька, ты хороший мальчик. А ты о-о-о-о-очень плохой! Паршивец негодный! Не нужна мне другая монетка, я хочу ту!»

Старуха принялась корчиться и извиваться, как юродивая. Да и юродивые, пожалуй, так не умеют. Кочевряжилась, словно скелет у ней внутри из мягкой резины, а не из костей.

И вот, извиваясь так, говорит она: «За это я тебя самого, Витенька, заберу!»

А Витя от увиденного-услышанного не в силах даже пальцем пошевелить, не то что дверь захлопнуть. Он даже не заметил – так шустро Бирючиха выхватила не то из-за спины, не то из-за пазухи большой холщовый мешок, от которого пахло землёй и гнилой картохой. Раскрыла его, ловко так на пацанёнка набросила, перевернула, встряхнула, закинула за спину. И унесла.

Милиция недолго искала. Нашли в одном из окрестных подвалов, в самой глубине. В темноте под тёплыми трубами Витеньку доедали кошки. Мно-о-о-о-ого кошек. С котятами. Почти одни кости остались. Родители сумели опознать мальчика только по обрывкам домашней одежды.

На трубе сидела самая старая, самая злобная. Она у Бирючихи ещё чёрт знает с каких времён жила. Ведьма в доме самая первая поселилась, когда квартиры раздавали, и кошка та вместе с ней – и уже была древняя, как сама хозяйка.

Наблюдала она за пиром лениво, величаво – как царица. А рядом на трубе лежал пыльный холщовый мешок с завязками.

– Рыбки не желаете, сударь? – без паузы спросил дядь Володя. – Лично я проголодался малёхость.

Илья увлечённо слушал. Только теперь почувствовал, как сосёт под ложечкой. За историями да разговорами время пролетело незаметно. Сумерки за окном сгустились до непроглядного мрака.

Который час?

Ночь?

Дядь Володя вынул из холодильника жестяную банку с надписью «Шпроты» на фоне тощей, длинной, лупоглазой рыбьей туши. Ловко вскрыл открывалкой. Извлёк из каких-то неведомых недр подсохшую четвертинку хлеба.

– О! – сказал, стоя к Илье спиной и орудуя ножом. – Вот такую четвертинку маленький Витенька как раз и купил тогда для Бирючихи. И знать не знал, чем этот его добрый поступок в конечном итоге обернётся.

– И опять у меня вопрос, – сказал Илья.

– Дай угадаю. – Хозяин направил на него остриём грязный нож. – Откуда я взял, что это именно мёртвая бабка-кошатница мальчишку похитила?

– Ну да.

– Очень просто. Другая старушка – вполне себе, кстати, вменяемая, я с ней лично беседовал – видела в окно, как Бирючиха с мешком за спиной кралась вдоль дома по стеночке. И было похоже, что скрылась в подвале. Из окна той пенсионерки входа в подвал не видно, но в соседних дворах сухая старушенция с мешком за спиной не показывалась – заметили бы.

– Так может, соседка обозналась? Возраст всё-таки.

– Нет. Она её узнала.

– Хм…

– Витина мама вернулась через минуту после того, как Бирючиха забрала ребёнка. Столкнулись в дверях подъезда. Разглядела сморщенное лицо, бельмо вместо одного глаза, мешок за спиной. Почувствовала гнилостный душок. Но, во-первых, она, хоть и удивилась, сразу решила, что обозналась, – сама ведь видела, как гроб с мёртвой бабкой через двор несли. Гроб, правда, закрытый был, но всё же… Во-вторых, мамаша никак не связала ту встречу в полутёмном подъезде с исчезновением сына.

– То есть про похищение малыша бабкой вы сами придумали?

Дядь Володя водрузил на стол доску с рвано нарезанными кусками хлеба и вскрытой банкой шпрот. По кухне разошёлся маслянисто-солоноватый рыбный дух. Илья недолго думая схватил вилку, подцепил ею шпроту, положил на хлеб и целиком засунул нехитрую конструкцию в рот. То же сделал дядь Володя. Всё ещё жуя, он продолжил:

– Я никогда ничего не выдумываю, молодой человек. Не надо тут! Когда двое не сговариваясь – а они не сговаривались, это я точно знаю – сообщают сведения, которые друг друга полностью подтверждают… Поверь мне, не бывает таких совпадений. А тут, дорогой мой, ещё и кошки эти нарисовались.

– То есть вы полагаете, что старуха вырыла себя из могилы и попёрлась кормить своих этих кошаков человечиной? Сколько весит семилетний пацан? Килограммов двадцать, наверное? Думаете, древняя старушенция вот так запросто сунула его в мешок и куда-то унесла на своём горбу?!

Дядь Володя не торопясь дожевал бутерброд, пристально следя за тараканом, что беспечно прогуливался по подоконнику.

– Я, конечно, ничего наверняка утверждать не буду, – сказал он. Рука потянулась за горелкой. – Дело-то мы так и не раскрыли. Как и все дела, о которых я тебе тут распинаюсь. И которые я бы, если честно, связал в серию… Но тебе не кажется, золотой мой?..

Рыкнуло пламя. Таракан даже дёрнуться не успел – превратился в уголёк, потрескивающий в такт дождю за окном.

– Золотой мой, не кажется ли тебе, что Бирючиха могла и мёртвая явиться за мальчиком?

– Да ну! – отмахнулся Илья. Голова стала проясняться после жирного масляного перекуса. – Не верю я в такие штуки-дрюки.

– А что тогда, по-твоему?.. Давай-ка грохнем!

Они немедленно выпили. Дядь Володя повторил вопрос:

– Так что тогда, по-твоему?

– М-м-м-м-м… каталепсия?

Казалось, хозяин на миг смутился.

– Это ещё что за зверь?

– Когда у человека признаки жизни отсутствуют, а он на самом деле жив. Ни пульса, ни сердцебиения, ни дыхания. Его хоронят, а он просыпается в гробу и в крышку изнутри колотит.

– А, понятно. Объяснение хорошее, вот только я в своей обширной ментовской практике с таким не сталкивался. Ни разу. А что в газетах-журналах пишут – так то ведь не проверишь. Мало ли чего сочинят.

– Это я в детстве у Эдгара По прочитал. А что оно называется каталепсия – уже потом услышал. Не то по телевизору, не то по радио.

– У Эдгара По – это в рассказе «Заживо погребённые»?

– Ага. Вы тоже читали?

– А как же!

Дядь Володя наспех отёр с губ масло. Выпрямил спину в струну. Насупился, стал декламировать замогильным голосом:

– Погребение заживо, несомненно, чудовищнее всех ужасов, какие выпали на долю смертного. И здравомыслящий человек едва ли станет отрицать, что это случалось часто, очень часто. Грань, отделяющая Жизнь от Смерти, в лучшем случае обманчива и неопределённа. Кто может сказать, где кончается одно и начинается другое? Известно, что есть болезни, при которых исчезают все явные признаки жизни, но, строго говоря, они не исчезают совершенно, а лишь прерываются. Возникает временная остановка в работе неведомого механизма. Наступает срок, и некое незримое таинственное начало вновь приводит в движение волшебные крыла и магические колёса. Серебряная нить не оборвана навеки, и златой сосуд не разбит безвозвратно. Но где в эту пору обреталась душа?1

У Ильи челюсть отвисла.

– Ничего себе вы…

– А ты как думал! – самодовольно усмехнулся сосед. – А ну-ка, давай-ка выпьем за нашего славного русского классика Эдгара Аллана По!

Выпили. Закусили.

Илья смотрел на бутылку водки и недоумевал: почему она всё ещё почти полная?

– Бабка та точно померла, – вернулся к главной теме Владимир Сергеевич. – Могу хоть руку на отсечение дать. Вскрытие было, всё как положено. Дату смерти установили. Пролежала она у себя в квартире мёртвая несколько недель, потекла. Хватились, только когда запах по подъезду пошёл совсем нестерпимый. Все кошки оттуда уже через открытую форточку посбегали. Что странно, к трупу хозяйки не притронулись. Я это к чему? А к тому, что кое-что тут не сходится. Пока старуха мёртвая лежала, девочка тут пропала. Приехала к бабушке в гости, шла мимо. Видит – котёнок совсем крошка под окнами. Растерянный, мяукает жалобно. Девочка подошла, стала гладить, успокаивать. А тут Бирючиха в окошко высунулась и говорит: мол, девочка, милая, котёночек у меня с подоконничка упал, а я хожу плохонько. Занеси, мол, мне в квартиру. И нету больше девочки. Числится пропавшей без вести.