Встав, я отхожу от стола. Хотела бы я быть такой же благородной, как они. Быть готовой на все ради любого, но все, что я сделала, это забрала чужую жизнь.

Цепь бимтрала — цепь, которую волочат по дну океана в попытке вспугнуть рыбу, чтобы она поднялась со дна и попала в сети.

По воскресеньям бар закрыт. Поверьте мне, когда я говорю, что это столь необходимый выходной для всех нас. Этот день я обычно провожу с Netflix. Только сегодня, покинув дом Флетчера, я списываюсь по электронной почте со своим координатором по трансплантации и сообщаю ему, что хотела бы связаться с семьей донора. Я не в первый раз общаюсь с Дерриком. Он пишет нам с Эйвом. Его работа как координатора — следить за тем, чтобы я хорошо адаптировалась. Некоторое время я ходила в группу поддержки вскоре после того, как мне исполнилось восемнадцать, и я решила, что не пойду в колледж. Эйв был в ярости и пытался заставить меня изменить свое решение. Тем не менее, шесть лет спустя у меня по-прежнему нет интереса к колледжу, и что я делаю со своей жизнью?

Возможно, донор или его история могла бы что-то зажечь во мне? Я могу надеяться, верно?

Отправив семье донора электронное письмо, я не ожидаю, что получу ответ в течение пары недель. Предполагаю, что процесс займет некоторое время. Лежа в постели со своим ноутбуком, я думаю о Линкольне, и это наводит меня на мысли об Афине. Мне интересно узнать о ней побольше. Разве вы бы чувствовали себя на моем месте по-другому? Какими были ее отношения с Линкольном? Какой она была?

Сначала я заглядываю в Facebook. На аватарке у нее длинные светлые волосы, я понимаю, что нашла именно ее.

Афина Харди. Живет в Портленде, штат Орегон.

Нажимаю на ее имя.

В профиле мой интерес привлекают две вещи. На ее заставке изображена рыбацкая лодка Линкольна. И последняя фотография, которую она опубликовала, была сделана тридцать первого октября две тысячи двенадцатого года, на ней она улыбается, стоя на пляже, и держится за живот:

Сегодня мы знакомимся с нашей тыковкой! Счастливого Хэллоуина! #малышхарди

Я пялюсь на ее фотографию, ее счастье, запечатленное за секунду, а позже — разбитое вдребезги. Она была молода. Двадцать два года. Училась в колледже и выглядела доброй, любящей и безумно милой. Те же ямочки, что и у Атласа. Афина была увлечена китами и проводила много времени в Ситке, штат Аляска, где, похоже, живет ее семья.

Я просматриваю ее ленту в течение часа, замечая, что у нас много общего, а мужчина, за которого она вышла замуж, совершенно не похож на того, кого я знаю. Он запечатлен в откровенных моментах с ней, его улыбка искренняя и красивая.

Прокручиваю назад до последней опубликованной фотографии и радуюсь, что профиль по-прежнему общедоступный. Смотрю на фотографию и ее безупречную золотистую кожу, сияющую на фоне песка. Как получилось, что она умерла, а такая скучная я осталась жива? Почему? Почему так произошло? Почему одна жизнь изменилась, а другая нет?

Замечаю комментарий от Вильмы Вингерт: «Не могу дождаться встречи с внуком». И этот комментарий приводит меня к ее профилю. Вы же знаете, как это происходит, когда блуждаешь в социальных сетях. Не успеешь оглянуться, как оказываешься на странице дальнего родственника, задаваясь вопросом, почему он постоянно публикует своего кота, облизывающего задницу. Правдивая история. К несчастью для всех вовлеченных. Особенно для кота. Держу пари, он хотел бы удалить эти компрометирующие фотографии.

Но передо мной предстает совсем другая картина. На странице Вильмы.… трагедия, которая возвращает меня на шесть лет назад. Мой желудок скручивается в узел. Я никак не могу понять и осмыслить то, что читаю. Пульс учащается, руки начинают дрожать. Я моргаю. Несколько раз пытаюсь сосредоточиться сквозь выступившие слезы.

Афина Николь Харди, дочь Вильмы и Бендера Вингертов, умерла 3 ноября 2012 года.

Вы помните эту дату?

Это тот самый день, когда я получила сердце.

Разрешительный документ — лицензия на ловлю определенного вида рыбы в определенном районе с использованием определенного метода лова. В некоторых регионах количество разрешительных документов на рыболовство ограничено и, следовательно, они могут стоить дорого. Разрешение на использование жаберной сети в Бристольском заливе может стоить более 300 000 долларов.

В шестидесяти милях от берега Британской Колумбии, в заливе Аляска, мое судно терпит крушение. Хоть я и рыбак, но не могу контролировать море, погоду, рыбу, которую ловлю, свою лодку и, к сожалению, нашу смерть.

Волны поднимаются на сорок пять футов, волны-убийцы примерно на шестьдесят. Я переживал и похуже. Мне приходится быстро крутить штурвал, чтобы удержать судно на накатывающих волнах, но после того, как мы преодолеваем одну волну, поднимается следующая.

Бэар сидит рядом со мной в рулевой рубке, дождь барабанит по палубе, как будто мы разозлили мать-природу, велев ей отсосать нам. Море ночью ужасное. Небо давит на воду, кромешная тьма, и это странным образом создает болезненное ощущение того, что нам никогда не выбраться живыми.

Я теряю равновесие от следующей волны, которая обрушивается на нас со звуком, похожим на раскат грома в небе. Иногда самое сложное в ненастную погоду — это сохранить равновесие и подготовиться к качке лодки во впадинах между волнами. Нас с Бэаром швыряет в стену левого борта. Нивио тоже откидывает, и, упав на нас сверху, он издает резкий стон. Дину выбило зуб, из его рта течет кровь, но он все равно улыбается.

— Тяжелая поездка, — бормочет он, проводя рукой по подбородку.

От Национальной метеорологической службы пришел прогноз погоды, но в то время я чувствовал, что мы сможем добраться до Датч-Харбора. Так и было до тех пор, пока шторм не застал нас в понедельник вечером.

По моим венам пульсирует адреналин. Это чувство заставляет поверить, что нет ничего, с чем я не смог бы справиться. Но у моря другие планы. Желание выжить должно быть сильнее, чем желание моря убить.

Мой брат Ретт погиб в похожей ситуации недалеко отсюда.

И по мрачному лицу Бэара я могу сказать, что он думает о том же, о чем и я. Мы планировали охотиться на тунца вдоль побережья, а затем остановиться на Аляске, чтобы получить разрешительный документ на ловлю краба.

Бэар смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— Я бы хотел рыбачить несмотря ни на что, но это гребаное безумие.

Когда ловишь крабов в Беринговом море, то постоянно сталкиваешься с подобным дерьмом. Но ловля тунца на лодке гораздо меньшего размера не идеальна. Особенно в разгар мощного шторма.

С шокированным выражением лица Дин уставился себе под ноги, нервно смеясь. В рулевой рубке уже около дюйма воды, которую мы набираем от разбивающихся волн о нос судна.

В большинстве случаев волны поднимают нас. В других — уносят. Тяжело дыша, я смотрю прямо перед собой и пытаюсь понять, с чем мы имеем дело, но тут волна поднимается из ниоткуда.

— Волна! — кричит Нивио, его голос приглушен из-за ветра скоростью почти сто восемьдесят морских миль в секунду, бьющего по окнам и стали, окружающей нас. Это единственное, что держит нас на плаву.

— Боже правый!

Волна высокая, быстрая, и попадает прямо в рулевую рубку. Нос лодки опускается вниз, швыряя нас в другую сторону.

Всех резко откидывает к правому борту, сигнализация ревет, а вокруг кромешная тьма. Волна снесла дверь рулевой рубки.

Я знаю, в чем проблема. Мало того, что в двигатель попала морская вода, так он еще и заглох, и без должного управления судно может врезаться в волну, которая унесет с собой. Пока мы с трудом встаем на ноги, впереди нас ожидает катастрофа.