Я начал спускаться по ступенькам, вжимаясь в изгибы стены и направив луч фонарика на ноги. Считая, как и раньше, ступеньки, я дошел до ста и посветил фонариком вниз, на дно колодца. Там блеснули два пугающих световых пятна — отражение света в собачьих глазах. Радар лежала внизу, с ней все было в порядке, и она ждала меня, вместо того чтобы убежать вперед по коридору. Испытав огромное облегчение, я начал спускаться быстрее — но не слишком быстро, поскольку не хотел оказаться у подножия лестницы со сломанной ногой. Или двумя. Дойдя до цели, я опустился на колено и обнял Радар. При обычных обстоятельствах она бы обрадовалась этому, но теперь почти сразу же отстранилась и повернулась к коридору.

— Хорошо, пойдем, только не пугай здешнюю живность.

Она шла впереди меня, не бегом, но довольно быстро, без малейших признаков хромоты. По крайней мере, пока. Я снова спросил себя — что это за чудодейственные таблетки и сколько времени они забирают, пока дают силы? Мой отец всегда говорил, что бесплатных обедов не бывает.

Когда мы подошли к месту, которое я считал границей между мирами, я рискнул потревожить летучих мышей и направил фонарик на Радар, чтобы понаблюдать за ее реакцией. Я не увидел вообще ничего и подумал, не перестает ли человек — или собака — испытывать это чувство после первого раза. Тут меня снова настигло то же самое головокружение — ощущение выхода из тела. На этот раз оно прошло так же быстро, как и появилось, и вскоре я увидел пятно света там, где коридор выходил на склон холма.

Я догнал Радар, вместе с ней пробрался сквозь свисающие виноградные лозы и посмотрел вниз на маки. Красная ковровая дорожка, подумал я.

Добро пожаловать в другой мир.

На мгновение Радар застыла неподвижно, наклонив голову, навострив уши и поводя носом. Потом она пустилась по тропинке рысью, что было теперь ее лучшей скоростью — во всяком случае, я так думал. Я был на полпути вниз, когда Дора вышла из своего маленького домика с парой тапочек в руке. Радар была примерно в десяти футах впереди меня. Дора увидела, что мы приближаемся — точнее, увидела ту, кто шел на четырех ногах, а не на двух, — и выронила тапочки, упав на колени и протянув руки навстречу. Радар бросилась к ней, радостно лая. Под конец она немного снизила скорость (или это сделали ее больные лапы), но не настолько, чтобы не врезаться в Дору, которая шлепнулась на спину, а ее юбка взмыла вверх, открыв ярко-зеленые чулки. Радар лаяла и облизывала ее лицо, радостно виляя хвостом.

Я и сам пустился бежать, чувствуя, как нагруженный рюкзак колотит меня по спине. Поднырнув под ряд висящих ботинок, ухватил Радар за холку.

— Прекрати, девочка! Слезь с нее сейчас же!

Но это произошло не сразу, потому что Дора обняла Радар за шею и прижала ее голову к своей груди — почти так же, как прежде меня. Ее ноги в тех же красных туфельках (в сочетании с зелеными чулками это выглядело совсем по-рождественски), дрыгали вверх-вниз, исполняя счастливый танец. Когда она села, я увидел, что на ее серых щеках появился слабый румянец, а ручейки липкой жидкости — наверняка это были слезы, — потекли из ее глаз-щелок, лишенных ресниц.

— Райй! — воскликнула она, снова обнимая мою собаку. Радар продолжала облизывать ее, виляя хвостом. — Райй, Райй, РАЙЙ!

— Я думаю, ребята, вы хорошо знаете друг друга, — сказал я.

Мне не нужно было залезать в свои припасы — Дора накормила нас, причем на совесть. Ее рагу было лучшим, какое я когда-либо ел, мясо и картошка плавали во вкуснейшей подливке. Мне пришло в голову — вероятно, под влиянием какого — то ужастика, — что мы, возможно, едим человеческую плоть, но потом я решительно отбросил эту идею. Эта женщина была доброй. Чтобы понять это, не нужно было видеть выражение ее лица или заглядывать в глаза — от нее просто веяло добром. А если бы я этому не поверил, достаточно было увидеть как радостно она встретила мою собаку. И, конечно, как Радар радовалась ей. Я тоже обнял ее, когда помогал подняться на ноги, но не так, как она обнимала Радар.

Я поцеловал ее в щеку, что казалось совершенно естественным. Дора обняла меня и повела внутрь. В коттеджем, состоявшем из одной большой комнаты, было очень жарко. В камине не горел огонь, но плита работала на полную мощность, а на плоской металлической конфорке (по-моему, она называется варочной панелью, но я могу и ошибаться) кипела кастрюля с тушеным мясом. Посреди комнаты стоял деревянный стол с вазой маков в центре. Дора достала две глиняные миски, которые казались слепленными вручную, и две деревянные ложки, жестом пригласив меня садиться.

Радар свернулась калачиком так близко к плите, как только могла, не рискуя опалить шерсть. Дора достала из шкафа еще одну миску и с помощью насоса, висевшего над кухонной раковиной, наполнила ее водой. Она поставила миску перед Радар, которая стала жадно лакать воду. Ее задние лапы подрагивали, что было не очень хорошим знаком. Я старался идти помедленнее, чтобы ее не перенапрягать, но когда она увидела дом своей старой подруги, ничто не могло удержать ее на месте. Если бы она была на поводке (который лежал в моем рюкзаке), она бы просто вырвала его у меня из рук.

Дора поставила чайник, подала рагу и поспешила обратно к плите. Она достала из буфета кружки — как и миски, довольно грубой работы — и банку, из которой ложкой насыпала чай. Во всяком случае, я надеялся, что это обычный чай, а не что-то такое, от чего можно забалдеть. Я и так чувствовал себя достаточно обалдевшим, продолжая думать, что этот мир каким-то образом находится на дне моего. От этой идеи было трудно избавиться, потому что я спустился вниз, чтобы попасть сюда. И все же над головой было небо. Я чувствовал себя Чарли в Стране чудес, и если бы я выглянул из круглого окна коттеджа и увидел Безумного Шляпника, спешащего вприпрыжку по дороге, возможно, с ухмыляющимся Чеширским Котом на плече, я бы не удивился. Или, наоборот, удивился еще больше.

Странность ситуации не изменила того, что я был голоден; я слишком волновался, чтобы много съесть на завтрак. Тем не менее, я подождал, пока она принесет кружки и сядет. Конечно, это была обычная вежливость, но я также подумал, что она, возможно, захочет произнести что-то вроде молитвы; з-з-з версия «Боже, благослови эту еду, которую мы собираемся съесть». Но она ничего такого не сделала — просто взяла ложку и жестом велела мне начинать. Как я уже сказал, рагу было восхитительным. Я выудил из него кусок мяса и показал ей, вопросительно подняв брови.

Полумесяц Дориного рта приподнялся в ее версии улыбки. Она подняла два пальца над головой и слегка подпрыгнула на стуле.

— Кролик?

Она кивнула, издав скрежещущий, булькающий звук. Я понял, что она смеялась или пыталась смеяться, и мне стало грустно так же, как когда я видел слепого или человека в инвалидном кресле, который никогда больше не сможет ходить. Большинству таких людей жалость не нужна. Они справляются со своими проблемами, помогают другим, живут полноценной жизнью. Они храбрые. Я это понимал и все же думал — может быть, потому что лично у меня все работало на пять баллов, — что с теми, ком достается такая участь, поступили подло и несправедливое. Я вспомнил Джорджину Уомак, с которой ходил в начальную школу — на одной щеке у нее было здоровенное родимое пятно клубничного цвета. Джорджина была веселой девчонкой с острым умом, и большинство детей относились к ней нормально. Берти Берд, например, менялся с ней обедами. Я думал, что у нее наверняка все сложится хорошо, но жалел за то, что каждый день ей придется смотреть в зеркало на эту алую отметину. Это была не ее вина, и Дора не виновата, что ее смех, который должен быть красивым и звонким, звучал как раздраженное рычание.

Она в последний раз подпрыгнула, словно для большей убедительности, потом сделала вращательный жест в мою сторону: работай ложкой, пока не остыло.

Радар с трудом попыталась встать, и когда ей, наконец, удалось подтянуть под себя дрожащие лапы, подошла к Доре. Женщина хлопнула своей серой ладонью по серому лбу жестом «о чем я только думала». Найдя еще одну миску, она положила в нее немного мяса с подливкой и посмотрела на меня, приподняв редкие брови.