— Послушайте меня, люди Эмписа! Губитель Летучих мертв!

Они взревели от одобрения и благодарности.

— Колодец Тьмы закрылся, и существо, которое там сидит, заперто внутри!

Новый рев радости.

Теперь я чувствовал, как эта несхожесть с самим собой покидает меня, забирая с собой ту силу, которую я получил вместе с ней. Скоро я снова стану добрым старым Чарли Ридом — если, конечно, укус Петры не убьет меня.

— Славьте Лию, жители Эмписа! Слава Лии из Галлиенов! СЛАВА ВАШЕЙ КОРОЛЕВЕ!

Думаю, это была речь, с которой не стыдно выйти на публику, как мог бы сказать мой отец, но я не увидел, какое впечатление она произвела, потому что в этот момент мои колени подогнулись, и я рухнул без сознания.

Я провел долгое время в красивой комнате с колышущимися белыми занавесками. Окна за ними были открыты настежь, впуская внутрь не просто ветерок, а целое море свежего воздуха. Провел ли я в этой комнате три недели? Или четыре? Не знаю, потому что в Эмписе какие-то странные недели — во всяком случае, не такие, как у нас. Солнце всходило и заходило. Иногда по ночам занавески освещались светом разбитых лун. Остатки Беллы и Арабеллы образовали в небе нечто вроде кольца. Тогда я этого не видел — только колеблющийся свет сквозь занавески из тончайшего газа. Было время, когда одна из моих медсестер (Дора, Госпожа Туфель, была из них самой лучшей) хотела закрыть окна за занавесками, чтобы «ночные испарения» не усугубили мое и без того тяжелое состояние, но я не позволил — воздух был невероятно сладким. Они послушались, потому что я был принцем, и мое слово равнялось закону. Я никому не говорил, что снова становлюсь обычным парнем Чарли Ридом, и они бы все равно мне не поверили.

Многие люди приходили навестить меня в этой комнате с колышущимися занавесками. Некоторые из них были мертвыми.

Однажды пришел Йота — я отчетливо помню его визит. Он опустился на одно колено, приложил ладонь ко лбу, потом сел на низкий табурет рядом с моей кроватью, на который садились мои серые медсестры, чтобы соскрести старую мазь (что причиняло боль), промыть рану (что причиняла еще больше боль), а потом наложить свежий слой мази. Эта зеленоватая гадость — творение Клаудии — воняла до небес, но понемногу исцеляла рану. Это не значит, что я бы не предпочел пару средств из своего мира. Лучше всего была бы пара доз перкоцета.

— Выглядишь чертовски плохо, — сказал Глаз.

— Спасибо. Ты очень любезен.

— Это осиный яд убил меня, — сказал Глаз. — Он был на ноже. Помнишь нож и человека за дверью?

Я его помнил. Джефф, старое доброе американское имя. Или Джофф, старый добрый британец.

— У меня была мысль, что Петра выбрала бы его себе в мужья, как только стала бы королевой после смерти Элдена.

— Он, должно быть, попросил одного из серых воткнуть этот нож в гнездо ос достаточно надолго, чтобы яд пропитал его как следует. Беднягу, скорее всего, зажалили до смерти.

Я подумал, что это более чем вероятно, если осы в Эмписе были такими же большими, как тараканы.

— Но разве этому ублюдку было не все равно? — Йота продолжил. — Не-не, только не этому сукину сыну. В прежние времена осы не были такими опасными, но…, — он пожал плечами.

— Все изменилось, как только Губитель Летучих стал править. И к худшему.

— К худшему, это точно, — он выглядел довольно забавно, сидя на этом низком табурете и подтянув колени к ушам. — Нам нужен был кто-то, кто спас бы нас. Мы получили тебя — думаю, это лучше, чем ничего.

Я поднял здоровую руку и показал ему безымянный палец и мизинец — так мой старый друг Берти выстреливал в кого-нибудь птичкой.

Йота сказал:

— Яд Петры, может, и не такой плохой, как тот, которым был смазан нож этого ублюдка, но, судя по твоему виду, он достаточно плох.

Конечно, он было плох. Она слизывала слюни этой твари, которая была Элденом, и остаток их еще был у нее во рту, когда она укусила меня. Мысль об этом заставила меня содрогнуться.

— Ты справишься с этим, — сказал он, вставая. — Справишься, принц Чарли.

Я не видел, как он вошел, но видел, как он уходил. Он прошел прямо сквозь колышущиеся занавески и исчез.

Появилась одна из серых медсестер с озабоченным видом. Теперь у больных можно было видеть выражение лица; кое-что от их уродства могло остаться, но неуклонный прогресс болезни-проклятия — прекратилось. Более того, наблюдалось медленное, но непрерывное улучшение. На многих серых лицах я видел первый оттенок цвета, и клей, превративший их руки и ноги в ласты, начал растворяться. Однако мне не верилось, что кто-то из них выздоровеет навсегда. Клаудия снова могла слышать — немного, — но я думал, что Вуди навсегда останется слепым.

Медсестра сказала, что слышала, как я говорю, и подумала, что я, возможно, снова брежу.

— Я разговаривал сам с собой, — сказал я, и, возможно, так оно и было. В конце концов, Радар даже ни разу не подняла головы.

Заскочил ко мне в гости и Кла. Он не стал утруждать себя приветствием и не сел, а просто навалился на спинку кровати.

— Ты сжульничал. Если бы ты играл честно, я бы уложил тебя, принц ты или не принц.

— А чего ты ждал? — спросил я. — Ты был по меньшей мере на сто фунтов тяжелее меня и при этом очень быстрым. Скажи еше, что ты бы не поступил так же на моем месте.

Он усмехнулся:

— Ты меня одолел, и я отдаю тебе должное, но думаю, что времена, когда ты ломал боевой посох о чью-то шею, уже позади. Ты надеешься поправиться?

— Черт меня побери, если я знаю.

Он еще немного посмеялся и подошел к развевающимся занавескам.

— Скажу больше — на тебе какая-то жесткая кора, — с этими словами он исчез. Конечно, если вообще там был. «На тебе какая-то жесткая кора» — это фраза из старого фильма TКM, который мы с отцом смотрели во времена его пьянства. Не могу вспомнить название, знаю только, что в нем снимался Пол Ньюмен, игравший индейца[249]. Думаете, что в некоторые места моей истории трудно поверить? Тогда попробуйте представить Пола Ньюмена в роли индейца — тут ваше доверие лопнет окончательно.

Той ночью — или какой-то другой, точно не знаю, — я проснулся от рычания Радар и увидел Келлина, самого Верховного лорда, сидящего у моей кровати в своем модном красном смокинге.

— Тебе становится хуже, Чарли, — сказал он. — Они говорят тебе, что укус выглядит лучше, и, возможно, так оно и есть, но инфекция проникает все глубже. Скоро ты закипишь от нее, как чайник. Твое сердце набухнет и разорвется, и я буду ждать тебя. Я и весь мой отряд ночных солдат.

— Не трать зря дыхание, — сказал я, но это было глупо. Он вообще не мог дышать. Он был мертв задолго до того, как до него добрались крысы. — Убирайся отсюда, предатель.

Он исчез, но Радар продолжал рычать. Я проследил за ее взглядом и увидел в тени Петру, ухмыляющуюся мне своими подпиленными зубами.

Дора часто спала в соседней комнате, и она прибежала на подгибающихся ногах, когда услышала мой крик. Она не зажгла газовые лампы, но держала в руках один из торпедообразных фонарей. Дора спросила, все ли со мной в порядке и ровно ли бьется мое сердце, потому что всем медсестрам было велено следить за любыми изменениями в его ритме. Я сказал, что все нормально, но она все равно пощупала мой пульс и проверила, не сбилась ли повязка.

— Может быть, это были призраки?

Я показал в угол.

Дора подошла туда в своих великолепных кроссовках и подняла фонарь. Там никого не было, но мне и не нужно было, чтобы она показывала это, потому что Радар снова заснула. Дора наклонилась и поцеловала меня в щеку так нежно, как только позволял ее щелевидный рот.