Я уверен, что смогу рассказать вам эту историю. Уверен и в том, что никто в нее не поверит, ну и ладно. Рассказать будет вполне достаточно. Проблема в том — думаю, она есть у многих писателей, а не только новичков вроде меня, — чтобы решить, с чего начать.

Сперва я думал начать с сарая, поскольку именно там начались мои приключения, но потом понял, что должен сперва рассказать про мистера Боудича и то, как мы с ним стали общаться. Но этого никогда бы не произошло, если бы не чудо, случившееся с моим отцом. Вы можете сказать, что это самое обычное чудо, которое случилось с тысячами мужчин и женщин после 1935 года[3], но мальчишке оно и впрямь казалось чудом.

Но это тоже неподходящее начало, поскольку я думаю, что моему отцу не понадобилось бы чудо, если бы не этот проклятый мост. Значит, с него и нужно начать — с чертова моста на Сикамор-стрит. Теперь, думая обо всем этом, я отчетливо вижу нить, ведущую через годы к мистеру Боудичу и запертому сараю за его обветшавшим викторианским домом.

Но нить легко оборвать — так что это была не нить, а цепь. Очень прочная. А я был парнем, на руке которого защелкнулись кандалы.

Река Литтл-Рампл протекает через северную часть Сентри-Рест (известного местным жителям как Сентри)[4], и до 1996 года, когда я родился, через нее был перекинут деревянный мост. В том году государственные инспекторы из Департамента дорожного транспорта осмотрели его и признали небезопасным. Мой отец говорил, что люди в нашей части Сентри знали это с 1982-го. Мост был рассчитан на десять тысяч фунтов, но грузовики с полным кузовом обычно избегали его, выбирая объездные пути, хотя это было долго и неудобно. Отец уверял, что даже в машине чувствовалось, как доски трясутся и громыхают под тобой. Это было опасно, государственные инспектора не ошибались, но вот в чем ирония: если бы старый деревянный мост не заменили стальным, моя мать могла бы быть до сих пор жива.

Литтл-Рампл — действительно маленькая речка[5], и новый мост через нее построили быстро. Старый, деревянный убрали, а новый открыли для движения в апреле 1997-го. «Мэр перерезал ленточку, отец Кофлин благословил эту чертову штуку, и все», — сказал отец однажды вечером, порядком набравшись. — Для нас она оказалась не очень-то благословенной, правда?»

Мост назвали именем Фрэнка Эллсворта, городского героя, погибшего во Вьетнаме, но местные звали его просто мостом на Сикамор-стрит. Сикамор — стрит с обеих сторон была вымощена красивым гладким камнем, но настил моста — сто сорок два фута длиной — представлял собой стальную решетку, которая гудела, когда по ней проезжали легковые авто, и грохотала, когда это были грузовики — теперь они могли это делать, поскольку мост мог выдержать шестьдесят тысяч фунтов. Этого недостаточно для груженого прицепа, но дальнобойщики все равно никогда не ездили по Сикамор-стрит.

Каждый год в городском совете говорили о том, что нужно замостить решетку и сделать там хотя бы один тротуар, и каждый год выяснялось, что есть места, где деньги нужны больше. Не думаю, что тротуар спас бы мою мать, но мостовая могла бы это сделать. Теперь этого никак не узнать, так ведь? Проклятый мост.

Мы жили на полпути к вершине холма на Сикамор-стрит, примерно в четверти мили от моста. На другой его стороне был маленький круглосуточный магазин под названием «Зип-Март». В нем продавалась всякая всячина от моторного масла до «Чудо-хлеба»[6] и пирожных «Маленькая Дебби», а еще жареная курица, которую готовил владелец, мистер Элиадес (известный в округе как мистер Зиппи). Эта курица была именно такой, как гласила вывеска в витрине — «Лучшая в стране». До сих пор помню, какой она была вкусной, но после смерти мамы я не съел ни кусочка. Я бы подавился, если бы попробовал.

Однажды в субботу в ноябре 2003-го — городской совет снова обсуждал вопрос о тротуаре на мосту и снова решил, что это может подождать еще год, — мама сказала нам, что собирается сходить в «Зиппи» и принести на ужин жареного цыпленка. Мы с отцом смотрели футбольный матч, где играл наш колледж. «Возьми машину, — сказал папа. — Собирается дождь». «Мне нужно размяться, — ответила мама, — но я надену плащ Красной Шапочки».

В этом плаще она и была, когда я видел ее в последний раз. Капюшон она не подняла, потому что дождя еще не было, и ее волосы спадали на плечи. Мне было семь лет, и я, помнится, думал, что у моей мамы самые красивые на свете рыжие волосы. Она увидела, что я смотрю на нее в окошко, и помахала рукой. Я помахал в ответ, а потом переключился на телик, где наши как раз шли в атаку. Жаль, что я не смотрел на нее дольше, но я не виню себя. Ты ведь никогда не знаешь, где упадешь, не так ли?

Это была не моя вина, и не папина, хотя я знаю, что он винил себя, думая: «Почему я не поднял задницу и не подвез ее до этого чертова магазина?» Наверное, сантехник, что сидел за рулем, тоже был не виноват. Копы признали его трезвым, и он клялся, что не превышал порога скорости, который в этом месте составлял 25. Папа сказал, что даже если это было правдой, водитель, должно быть, отвел глаза от дороги хотя бы на несколько секунд. Похоже, он был прав насчет этого. Он был специалистом по страховым случаям и сказал мне однажды, что единственная чистая случайность, о которой он слышал, — это человек в Аризоне, которому на голову свалился метеорит.

— Всегда есть кто-то ответственный, — сказал тогда папа. — Но это не то же, что виноватый.

— Ты винишь человека, который сбил маму? — спросил я.

Он подумал, поднес бокал к губам и отпил глоток. Это было через шесть или восемь месяцев после смерти мамы, когда он почти отказался от пива. К тому времени он уже переключился на «Гилбис»[7].

— Я стараюсь этого не делать. И обычно у меня получается, если только я не просыпаюсь в два ночи, а в постели нет никого, кроме меня. Вот тогда я виню его.

Мама спустилась вниз по холму. Там, где заканчивался тротуар, был предупреждающий знак. Она миновала его и перешла мост. К тому времени уже стемнело и начал моросить дождь. Она зашла в магазин, и Ирина Элиадес (конечно, известная как миссис Зиппи) сказала, что курица будет готова через три минуты, самое большее через пять. Где-то на Пайн-стрит, недалеко от нашего дома, сантехник только что закончил последнюю работу в ту субботу и укладывал инструменты в кузов своего фургона.

Принесли курицу, горячую, хрустящую и золотистую. Миссис Зиппи упаковала восемь кусков в коробку и дала маме еще одно крылышко, чтобы она съела его по дороге домой. Мама поблагодарила ее, расплатилась и задержалась, чтобы посмотреть журналы на стойке. Если бы не это, она, возможно, успела бы перейти мост — кто знает? Фургон сантехника, должно быть, свернул на Сикамор-стрит и начал спуск с холма длиною в милю, пока она просматривала свежий номер «Пипл». Отложив его, она открыла дверь и сказала миссис Зиппи: «Спокойной ночи».

Может быть, она закричала, когда увидела, что на нее несется фургон, Бог знает, о чем она тогда могла подумать, — но это были последние слова, которые она сказала в своей жизни.