Вместо этого я свернул влево, открыв ему прямой путь к копьям. Я едва взглянул на перчатки с шипами; они могли быть смертоносными, но, чтобы использовать их, мне пришлось бы попасть в зону удара Кла, а я видел, насколько он быстр, когда противник находится рядом. Остались боевые посохи, к которым я и устремился. За несколько тренировок я довольно хорошо освоился с ними.

Я выхватил один из них из корзины, повернулся и увидел, что Кла уже атакует, низко держа копье у правого бедра. Он поднял его, надеясь распороть меня от паха до живота и тем закончить бой. Быстро отступив назад, я опустил посох на его руки, надеясь выбить копье. Он вскрикнул от боли и гнева, но копье удержал. Аудитория разразилась аплодисментами, и я услышал, как женщина, почти наверняка Петра, закричала: «Отрежь его писюн и принеси мне!»

Кла снова атаковал, на этот раз высоко занеся копье над плечом. В нем в помине не было утонченности Майка Тайсона в старых боксерских поединках, которые я смотрел с Энди Ченом и моим отцом; он был обычным драчуном, привыкшим побеждать противников жесткой лобовой атакой. Раньше это всегда работало и должно было сработать теперь против гораздо более молодого соперника. У Кла было преимущество как в весе, так и в длине рук.

Согласно Лии из сна, я был быстрее, чем думал — и определенно быстрее, чем думал Кла. Отскочив в сторону, как тореадор, уклоняющийся от атаки быка, я со свистом опустил посох ему на руку, чуть выше локтя. Копье вылетело у него из рук и упало на траву. Аудитория издала протяжное «а-а-ах». Петра недовольно вскрикнула.

Кла наклонился, чтобы поднять оружие, и тут я двумя руками изо всех сил обрушил посох ему на голову. Посох переломился пополам. Кровь с силой хлынула из головы Кла и струйками потекла по его щекам и шее. Этот удар уложил бы любого другого — включая Глаза и Аммита, — но Кла только потряс головой, поднял свое копье и повернулся ко мне лицом. Теперь улыбки на его лице не было; с налитыми кровью глазами он прорычал:

— Иди сюда, сукин сын!

— Брось это. Покажи, что ты еще можешь. Ты так же глуп, как и уродлив.

Я наставил на него то, что осталось от моего посоха. Обращенный к Кла обломанный конец представлял собой букет из острых щепок. Дерево было твердым, и если бы он напоролся на эти щепки, они бы не согнулись. Они проткнули бы ему живот, и он это знал. Я сделал ложный выпад, и когда он отступил, обошел его справа. Ему пришлось повернуть голову, чтобы я не оказался в его слепой зоне. Он сделал выпад, и я ткнул его посохом в мякоть предплечья, оторвав лоскут кожи и пустив струю крови на зеленую траву.

— Прикончи его! — закричала Петра. Теперь я хорошо знал ее голос и ненавидел его. Ненавидел ее, ненавидел их всех. — Прикончи его, ты, чертов урод!

Кла бросился в атаку. На этот раз я отскочил влево, отступив к столу, на котором лежали боевые перчатки. Кла не стал замедляться, дыша на бегу быстрыми хриплыми вздохами. Я снова отпрыгнул, острие его копья едва не задело мою шею. Кла ударился о стол, перевернул его и приземлился сверху, отломив одну из ножек. Копье он не выпустил, но меня это не беспокило. Я приблизился к нему в слепой зоне, запрыгнул на спину и сжал его бока бедрами, когда он встал на дыбы. Пока он пытался сбросить меня, колотя по плечам своими большими руками, я вдавил оставшуюся часть посоха в его горло,

За этим последовала безумная гонка на его спине. Мои ноги сомкнулись вокруг его толстой талии, а мой расщепленный трехфутовый посох все глубже входил ему в горло. Я чувствовал каждую его попытку сглотнуть. Он начал издавать булькающие звуки. Наконец, в преддверии потери сознания, за которой последовала бы неминуемая смерть, он упал на спину, а я оказался под ним.

Я ожидал этого — какой еще выход у него оставался? — но его триста фунтов все равно чуть не вышибли из меня дух. Он катался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из моей хватки. Я держался из последних сил, даже когда черные точки начали плясать перед моими глазами, а аплодисменты зрителей стали звучать гулко и далеко. Единственным, что отчетливо доносилось до меня, был голос подруги Губителя Летучих, вонзавшийся в мою голову, словно острое шило: «Вставай! Сбрось его, скотина! ВСТАВАЙ ЖЕ!»

Этот громила мог раздавить меня в лепешку, но я не собирался позволить ему меня сбросить. Я много отжимался в своей камере и усердно подтягивался на кольцах. Теперь я нашел хорошее применение своей силе, даже когда сознание уже начало угасать. Я давил, тянул и, наконец, его сопротивление начало ослабевать. Из последних сил я скинул его с себя и кое-как вылез из-под его обмякшего тела. Я полз по траве, ничего не видя из-за упавших на глаза потных волос и вдыхая свистящие порывы воздуха. Казалось, я не мог насытиться ими, наполняя до самого дна свои измученные легкие. Моя первая попытка встать на ноги провалилась, и я пополз дальше, задыхаясь и кашляя, уверенный, что гребаный Кла вот-вот нависнет над моей спиной, и я почувствую, как копье вонзается мне между лопаток.

Со второй попытки я встал, шатаясь, как пьяный, и увидел своего противника. Он тоже полз — или, точнее, пытался. Большая часть его лица была залита кровью от удара по голове, который я ему нанес. То, что осталось, было фиолетовым от удушья.

— Кончай с ним! — взвизгнула закричала. Сквозь ее белый макияж проступили красные пятна. Казалось, она переметнулась на мою сторону, хотя мне это вовсе не требовалось. — Кончай! Кончай!

Остальные подхватили:

— КОНЧАЙ! КОНЧАЙ! КОНЧАЙ!

Кла перевернулся и посмотрел на меня снизу вверх. Если он и ждал от меня милости, то я не мог ее даровать.

— КОНЧАЙ! КОНЧАЙ! КОНЧАЙ!

Я поднял копье…

Он с трудом поднял руку и поднес ладонь ко лбу.

— Мой принц.

…и опустил его.

Хотел бы сказать вам, что под конец я вспомнил про лучшее в себе. Сказать, что почувствовал сожаление. Но это было бы неправдой. Думаю, в каждом из нас есть темный колодец, и он никогда не пересыхает. Но пить из него смертельно опасно. В воде его — яд.

Меня поставили на колени перед Элденом, его сучкой и другими важными сановниками.

— Хорошо сражались, хорошо сражались, — сказал Элден как-то рассеянно. С его отвисших губ действительно стекали слюни, а из уголков огромных глаз сочилась какая-то гнойная жидкость — но не слезы. — Носильщики! Мне нужны мои носильщики! Я устал и должен отдохнуть до ужина!

Четверо серых мужчин — обезображенных, но сильных — торопливо спустились по одному из лестничных пролетов, неся паланкин с золотой крышей и пурпурными бархатными занавесками.

Я не видел, как он сел в него, потому что меня схватили за волосы и рывком подняли на ноги. Я высокий, но Красная Молли возвышалась надо мной. Глядя на нее снизу вверх, я вспомнил, как смотрел на статую, на которую забрался, чтобы понаблюдать за монархами, возвращающимися на ночлег. Ее лицо было бледным, круглым и плоским, как блюдо для пирога, присыпанное мукой. С него мрачно глядели маленькие черные глаза.

— Сегодня ты сражался с врагом, — сказала она. Басовитый рокот ее голоса был угрожающим, но не таким гнусным, как насекомое жужжание ночных солдат или льющийся голос Элдена. — Посмотрим, как в следующий раз ты будешь драться с другом. А если выживешь, я сама отрежу тебе писюн, — она понизила голос. — И отдам Петре, чтобы пополнить ее коллекцию.

Я уверен, что герой боевика ответил бы что-то остроумное, но я смотрел в ее широкое лицо и черные глаза и не мог придумать ничего такого.

В раздевалку меня провожал сам Верховный лорд. Прежде чем выйти в коридор, я оглянулся — как раз вовремя, чтобы увидеть паланкин с задернутыми занавесками, покачивающийся на пути вверх по лестнице. Я предположил, что внутри вместе с Губителем была королева красоты Петра.

— Ты удивил меня, Чарли, — сказал Келлин. Теперь, когда с его обязанностями распорядителя было покончено, он казался расслабленным, возможно, даже веселым. — Я думал, Кла быстро оторвет тебе голову. В следующий раз ты будешь драться с одним из своих друзей. Не с Йотой, думаю — его мы сбережем на потом. Возможно, с малюткой Джаей. Понравится ли тебе отнять ее жизнь, как ты отнял жизнь Кла?