– Называйте меня просто синьориной ди Амальфи, синьор Ферелли… – он щелкнул зажигалкой:
– Вени и види, а на вичи я еще рассчитываю, имейте в виду… – Лаура отозвалась:
– Пер ардуа ад астра, сеньор Ферелли, хотя вы не преуспеете в своих попытках… – Микеле хмыкнул:
– Си вис амарис, ама. Если хочешь, чтобы тебя полюбили, полюби сам. Я следую заветам старика Сенеки, дорогая синьорина. Как насчет чашки кофе и мороженого… – поинтересовался Микеле, – через полчаса, у замка Святого Ангела…
Положив трубку, Лаура поняла, что улыбается.
Иосиф Кардозо оставил скутер на стоянке отеля, бросив ключи парнишке в форме «Эксцельсиора». Ева никогда бы не прервала съемку для журнала:
– Даже если я расположусь перед ее носом, она посмотрит на меня, словно я пыль под ее ногами. Она позовет охранников и продолжит работу. Ева и в Израиль не собирается переезжать ради меня… – Иосифу нравилась независимость девушки:
– Она дочь тети Тессы, почти ставшей министром в правительстве Индии. Дядя Меир вообще получил Медаль Почета. Понятно, в кого у Евы такой характер… – Иосиф чувствовал облегчение, наконец отыскав подходящую подругу:
– Товарища, как раньше говорили в кибуцах, – поправил он себя, – папа, то есть дядя Авраам, тоже так называл маму… – профессор Судаков наотрез отказывался пользоваться патриархальными, как он говорил, словами:
– Муж не может именоваться хозяином, – морщился отчим, – но товарищ, друг, хорошее слово. Оно не виновато, что коммунисты его извратили… – Иосиф не мог забыть случившееся в Марокко:
– Мне ни с кем не было так хорошо, – понимал он, – и не будет. Я не пропускаю девиц, но все они только для тела. Для души мне нужна одна Ева… – во вчерашнем разговоре кузина предупредила его о съемке:
– Хана тоже снимается… – в самолете Иосиф пролистал новые американские журналы, – но она бы мне никогда не подошла. Нет мужчины, способного с ней ужиться… – в «Эсквайре» он наткнулся на черно-белые фотографии мисс Дате:
– Актриса на отдыхе, – сообщала подпись, – Хана Дате за штурвалом яхты… – кузину сняли в парусной лодке, на велосипеде с плетеной корзинкой, полной овощей, в уличном кафе, в широкополой шляпе и темных очках:
– Она хорошо выглядит, – подумал Иосиф, – немного пополнела. Раньше она больше напоминала скелет… – через десять страниц он увидел довольное лицо Тупицы:
– Триумф маэстро Авербаха на конкурсе Чайковского… – Генрика сняли в номере-люкс отеля «Плаза», в Нью-Йорке, – вторая премия среди пианистов… – израильские газеты откровенно намекали, что Тупице, с его неподходящим для СССР гражданством, никогда бы не позволили выиграть конкурс:
– Видишь, – фыркнул профессор Судаков, – первую премию разделили советский музыкант Ашкенази и британец Огдон. С Ашкенази все ясно, – он повел рукой, – а у Огдона нет отягчающего обстоятельства, израильского паспорта. Советы из двух зол выбрали меньшее… – в школе Кирьят Анавим устроили что-то вроде маленького музея Тупицы и его покойного отца:
– Они гордятся, что Генрик у нас учился, что дядя Самуил преподавал у нас музыку, – улыбнулся Иосиф, – папа считает, что надо делать настоящий музей истории кибуца… – приезжая в Кирьят Анавим, он замечал, как изменился отчим:
– Он был таким при жизни мамы, – говорил себе Иосиф, – он словно опять расцвел… – капитан Кардозо осторожно поинтересовался у сестры знакомствами профессора Судакова:
– Ты что имеешь в виду? – подозрительно спросила Фрида. Иосиф замялся:
– Может быть, у него кто-то появился, какая-то подруга… – сестра изумленно отозвалась:
– Ты с ума сошел! Папе полвека в этом году! Старики не занимаются такими вещами… – Фрида распахнула голубые глаза, – как ты мог подумать… – Иосиф резонно заметил:
– Дядя Эмиль младше его на год, а тете Ладе нет тридцати, и у них маленькая дочка… – Фрида пробормотала:
– То дядя Эмиль, а то папа… – Иосиф не стал разубеждать сестру. Кинув окурок в медную урну рядом со входом в отель, он увидел в вестибюле вспышки камеры:
– Я мог привести в пример и дядю Джованни с Лаурой, но Фрида упрямая, этим она пошла в маму… – Иосиф вспомнил о давнем поцелуе в тель-авивском пансионе:
– Лаура тоже не отличила бы меня от Шмуэля, – озорно подумал он, – она давно по нему вздыхает. Она даже не поленилась притащиться вслед за ним в Рим… – зная брата, он был уверен, что Лауре ничего не светит:
– Шмуэль не нарушит обеты, ни ради нее, ни ради кого-то еще… – пройдя через крутящуюся дверь, он заметил засевшую в углу парочку:
– Ферелли тоже значится у тети Марты в досье, – хмыкнул Иосиф, – а к ней на карандаш зря не попадают… – за Еву он не беспокоился:
– Пока она работает, она не будет отвлекаться. Шмуэлю я велел прийти с черного хода. Он отведет Еву в кафе, поболтает с ней, а потом появлюсь я…
Поправив пасторский воротничок, улыбаясь, Иосиф направился к столику Черного Князя.
Изящный палец со свежим маникюром цвета спелой малины, уперся в черно-белую фотографию. Ева погладила тугие кудряшки маленькой девочки, с моделью самолета в руках:
– Это Одетт, – улыбнулась девушка, – она хочет стать пилотом. У нее, бедняжки, была оспа… – Ева погрустнела, – к сожалению, пока программа вакцинации очень ограничена. Маргарита мечтает избавить от оспы Африку, а я займусь Индией… – она перевернула страницу Life:
– Мы в бидонвиле, – Ева вздохнула, – пока туда не попадешь, не представляешь, что в наше время, в столице независимой страны, люди живут в таких отвратительных условиях… – она встряхнула красивой головой:
– Все из-за грязи, – жестко сказала Ева, – из-за отсутствия проточной и питьевой воды, из-за примитивной канализации. Канализации в трущобах нет вообще, – девушка поморщилась, – нечистоты, как в средние века, вывозят на тачках…
За соседним столиком светлого мрамора со значением покашляли. Полуденное солнце сверкало в бокалах шампанского. В баре Ludovisi пахло женскими духами и дорогим табаком. Шмуэль сразу сказал:
– В Harry’s Bar тебе прохода не дадут, вокруг заведения вечно болтаются папарацци… – Ева благодарно кивнула, – есть одно местечко за квартал отсюда, на виа Эмилия… – оглядев патронов, Ева поняла, что в баре сидят только римляне:
– Так и есть, – весело согласился священник, – туристы ходят туристскими тропами, на задворки виа Венето они не заглядывают… – он чиркнул спичкой перед ее сигаретой:
– Пошла последняя оживленная неделя в городе. В конце августа Рим погружается в кому… – отец Кардозо подмигнул ей, – большинство заведений закрывается на каникулы… – Ева ощущала на себе взгляды мужчин:
– Почти все патроны сидят с подружками, или приятелями… – светловолосый юноша в углу держал спутника за руку, – здесь ко мне никто не пристанет… – по мнению Евы, итальянцы много болтали и мало делали:
– На улице мне кричат «Белиссима», – смешливо призналась она кузену, – но дальше криков римляне не двигаются… – Шмуэль развел руками:
– Здесь так принято, но вообще итальянцы очень семейные люди. Обед у родителей по воскресеньям, жена, малыши… – он отпил кофе, – но они не могут обойтись без комплимента красивой девушке… – Шмуэль заставлял себя не смущаться. Не желая маячить у стойки портье, он передал записку для брата через отельного мальчика:
– Я предупредил его, что мы пойдем в этот бар… – Шмуэль усадил девушку на скутер, – сейчас он работает, он к нам присоединится позже… – Ева окинула взглядом его джинсы и рубашку поло:
– Вы поменялись одеждой, – утвердительно сказала девушка, – я удивилась, что он пришел в костюме. Он редко надевает пиджак… – Шмуэль отозвался:
– В Израиле костюмы не носят даже политики. Мой скутер он тоже забрал… – священник завел чихающий двигатель, – я взял монастырскую машину, ровесницу его святейшества… – Ева по-девичьи хихикнула. В баре кузен отказался от выпивки:
– Пятница, – развел руками священник, – в посты вино не принято, я не курю по пятницам… – Еве принесли шампанское: