– Дети, – Надя прикрыла глаза, – ладно, сначала надо сообщить отцу, что мы живы, надо вырваться отсюда…

Она сняла с вешалки летний костюм серого льна. На столике, заваленном косметикой, лежали номера журнала «Моды», местного издания. Надя рассеянно полистала брошюрку: «Юбки и блузы»:

– Такой наряд только в школу носить, – хмыкнула она, рассматривая рисунок белой блузы с короткими рукавами, – Ане он понравится…  – костюм, тем не менее, был другим делом. Надя помнила апрельский номер американского Vogue. Очень красивая девушка со скучающим, нездешним лицом, прислонилась к фонарному столбу, держа большого плюшевого медведя. «Дате на Бродвее», – сообщала краткая подпись. Надя оценила крой ленинградского костюма:

– Такой же они сделали в зимнем варианте, из твида, с меховым воротником…  – на стенах уборной развесили эскизы будущей коллекции, – то есть скопировали с костюма Дате…  – кроме костюма, Надя показывала и рискованное, летнее платье, едва прикрывавшее, как изящно выразилась инженер-модельер, бедра:

– Не бедра, а задницу, – весело подумала Надя, – здешние девушки для него малы ростом…  – она возвышалась над ленинградскими манекенщицами на полголовы:

– Поэтому они мне и позвонили, сначала в Москву…  – в Ленинграде видели ее фото, в каталоге Дома Моделей на Кузнецком мосту:

– Вы нам очень поможете, товарищ Левина, – сказала ей модельер, – у нас ожидается особый показ летней коллекции…  – Надя не сомневалась, что ленинградцы получили ее телефон на Лубянке:

– Ладно, за показы платят, и неплохо платят, – на шпильках она стала выше еще на десять сантиметров, – кстати, платье они тоже скопировали…  – в платье снялась, как было сказано в том же журнале, модель Ева. Надя хорошо помнила лицо девушки:

– Ее фамилию никогда не указывают. Дате актриса и певица, у нее брали интервью, а Ева, скорее всего, подрабатывает моделью, как я…  – в Vogue Еву сфотографировали на берегу Ист-Ривер. За спиной девушки громоздились унылые здания складов, по пляжу бегала дворняга:

– Она часто снимается с псом, наверное, это ее собака…  – платье висело на соседней вешалке:

– Даже рисунок повторили…  – Надя напоследок затянулась сигаретой, – что-то вроде солнца. Индейские мотивы, но здесь их назовут узорами коренных народов Сибири…  – в дверь постучали:

– Товарищ Левина, вы следующая…  – на подиум выходили через низкую для манекенщиц дверь. Подождав, пока ее ленинградская товарка, в той самой блузе и строгой юбке, вернется за кулисы, Надя услышала:

– Деловой костюм из льна. Демонстрирует Надежда Левина, работник московского Дома Моделей на Кузнецком Мосту…  – она, как всегда, смотрела поверх голов собравшихся. Стучали шпильки, играла какая-то джазовая музыка:

– Обратите внимание на удобный крой юбки, – хорошо поставленным голосом вещала ведущая, – натуральная ткань сохраняет прохладу в жаркие летние дни…  – второй выход Нади, в платье, даже сопроводили аплодисментами. Вернувшись в уборную, она стянула невесомый шелк:

– Не знаю, зачем его показывали. Партийные дамы в такие вещи не влезут. Хотя нет, среди них есть тощие селедки. Но для санаториев ЦК наряд слишком смел…  – ручка двери дернулась. Надя крикнула: «Нельзя!». Она стояла в одном белье. Детский голос позвал:

– Товарищ Левина, я на минуту…  – закатив глаза, Надя накинула ситцевый халатик. Костлявая, рыжеволосая девчонка едва достигала головой ее локтя. На зубах блестели скобки, она часто дышала:

– Товарищ Левина…  – Надя решила, что девице лет четырнадцать, – скажите, вы случайно не знаете Павла Левина…  – девочка кусала губы, – его рассказ весной напечатали в «Юности»…  – Надя весело подумала:

– Поклонница. Фото Павла в журнале не было, однако она все равно хочет ему написать…  – девушка кивнула:

– Это мой младший брат…  – девчонка полезла в карман синей пионерской юбки:

– Не откажите в любезности, – неожиданно церемонно сказала она, – возьмите, пожалуйста, для него записку…  – Надя прервала ее:

– Он сейчас тоже в Ленинграде…  – зеленые глаза девчонки засияли:

– Тогда скажите ему…  – она мимолетно задумалась, – что я жду его сегодня, в четверть седьмого вечера, в вестибюле физического факультета университета. Это на набережной Макарова. Меня зовут Марта Журавлева, – прибавила девочка, – это очень, очень важно. Спасибо, товарищ Левина…  – растоптанные сандалии застучали по коридору. Надя вскинула бровь:

– До студентки ей еще лет пять. Но Павел обрадуется, что у него есть читательница…  – она крикнула вслед худой спине девчонки: «Ладно, я все передам!»

– Смотри, – таинственным шепотом сказала девушка, – папка с гравюрами времен Петра Первого. Коллекцию собрали при Петре, но гравюры более раннего периода…  – на оборотной стороне картона приклеили выцветший ярлычок с провенансом:

– Дореволюционная орфография, – заметила Ирина, – папку не трогали с начала века…  – Павел читал каллиграфический почерк давно умершего хранителя фондов:

– Гравюры сии привез из Италии господин Федор Петрович Воронцов-Вельяминов, друг и конфидант императора Петра Великого. После его ареста и ссылки в Сибирь, при Ея Величестве императрице Анне Иоанновне, часть коллекции попала в личное собрание государыни. Остальные картины были утеряны…  – Ирина полистала большие страницы:

– Нет, я ошибаюсь, – озабоченно сказала девушка, – над папкой работали после войны, то есть начали работать…  – она нахмурилась:

– Интересно, почему написано не по-русски. Кажется, это итальянский язык…  – Павел кивнул:

– Именно он. Давай сюда…  – их руки соприкоснулись. Павел заметил, что девушка покраснела:

– Но не заниматься же этим в Эрмитаже, – одернул он себя, – хотя, по-моему, она привела меня в хранилище не просто так…  – он ощутил знакомую тоску. С осени он ничего не слышал о Дануте. Девушка не звонила в мастерскую Неизвестного:

– Больше мне ее было никак не найти, – Павел скрыл вздох, – но ведь я ничего не сделал, не сказал… Почему она исчезла? Или она нарвалась на проверку документов на поплавке и ее отправили домой…

Данута училась в Ягеллонском университете, в Кракове:

– Она занималась русским языком и литературой, – Павел осторожно взял пожелтевший, вырванный из карманного календаря листок, – но я не знаю никого из Польши и неизвестно, когда я туда доберусь, если доберусь вообще. Оставь, – велел он себе, – лучше подумай, куда повести Ирину…  – девушка жила с родителями. Квартира у Таврического сада, была, как выражался Павел, комитетской хатой:

– Тем более, там Надя с Аней…  – он нахмурился, – но на сегодняшнюю вечеринку Ирину брать нельзя…  – комсомолка Ирина не пришлась бы ко двору в компании, где курили травку и слушали западные голоса:

– Ладно, местные парни мне помогут. Здесь тоже есть мастерские художников и пустующие комнаты…

Мастер из «Металлоремонта» пребывал в ремиссии, но к услугам Павла всегда была кратовская дачка Лопатиных. Дом отапливался, зимой он несколько раз ездил туда со встреченными на вечеринках девушками:

– Но это все не то, – горько подумал Павел, – Данута была такая одна…  – он пробежал глазами аккуратный почерк. Страничка приходилась на апрель сорок седьмого года. Павел понял, что итальянский у неизвестного ему человека был родным языком:

– Сходить в поликлинику…  – читал он быстрые записи, – подготовить занятие для группы 103, разобрать папку с гравюрами…  – внизу он или она нарисовали веселую рожицу:

– День рождения Павла…  – юноша вздрогнул, – сделать тирамису и канноли…  – на обороте листка он нашел календарь на первую половину того же года:

– Писала женщина, – понял Павел, – и дни отмечала тоже она…  – Ирина смутилась, опустив глаза. Юноша хмыкнул:

– У меня две старшие сестры, я знаю, что это такое…  – крестики стояли только на датах в январе и феврале:

– В марте все заканчивается, – понял Павел, – а листок от апреля…  – календарь был советским. Восьмое марта и двадцать второе апреля выделили красным цветом: