– Ты мать, – наконец, не выдержала свекровь, – Жаклин тринадцать лет. С нашими нравами за ней нужен глаз да глаз. Или ты хочешь, чтобы она как Фрида… – понизив голос, свекровь зашептала. Анна устало отозвалась:

– Мадам Симона, Эмилю шестнадцать, через два года он станет солдатом. Если они с Фридой обнимались на бульваре в Тель-Авиве, это их дело… – свекрови позвонила городская приятельница, приметившая парочку из автобуса:

– Очередная йента, – вспомнила Анна слово на идиш, – тетя Эстер покойная так их называла… – закрыв пишущую машинку чехлом, Анна поднялась:

– У детей есть отец, мадам Симона, – спокойно ответила она, – и у него тоже есть родительские обязанности… – свекровь отмахнулась:

– У него ответственная должность, он обеспечивает безопасность страны… – Анна редко курила, но щелкнула зажигалкой:

– Я обеспечиваю прием репатриантов, что не менее важно… – она прошагала к двери, не слушая недовольную воркотню свекрови на французском языке. Поставив подсвечник на место, Анна взяла со стола пачку сигарет,

– Михаэль для нее свет в окошке. Он всегда все делает правильно, в отличие от меня… – дети, тем не менее, гордились ее новой должностью:

– Я провожу с ними свободное время, – напомнила себе Анна, – когда на работе все устоится, мне станет легче… – она старалась не думать, что в последний раз видела мужа в кибуце еще зимой:

– Он взял ночные дежурства, чтобы не оказаться со мной в одной комнате… – она обожгла губы дымом, – у него кто-то есть в Тель-Авиве. Но я не могу подать на развод, он не бьет меня. Он вообще меня не трогает, избегает даже моих взглядов… – зубы застучали, по щеке поползла слеза:

– Мне едва за тридцать, я не хочу так дальше жить… – дверь передней стукнула. Анна быстро ткнула окурком в пепельницу:

– Марш по ванным, – громко велел профессор Судаков, – морская вода очистила вас от вековой пыли, но теперь надо смыть морскую воду… – на Анну пахнуло резким ароматом влажных водорослей. Рыжие, побитые сединой волосы прилипли к его голове, он весело улыбался. С промокшей насквозь рубашки капала вода:

– На обратном пути хлынул ливень, – начал профессор Судаков, – но, должен сказать, что наш конюший отменно управляется с моторкой… – он шагнул вперед:

– Анна, милая, что такое… – она успела подумать:

– В Негеве я сказала, что ничего не может случиться. Тоже шел дождь, как сейчас. Но я хочу, чтобы случилось… – его губы были солеными на вкус:

– Это не морская вода, – поняла Анна, – это мои слезы. Или его. Он, кажется, плачет… – темные волосы женщины растрепались, беретка полетела на потертый ковер. Из-за двери раздался требовательный голос Фриды:

– Папа, тетя Анна, мы хотим есть… – они едва успели отскочить друг от друга. Ловко подобрав беретку, оправив блузу, Анна заставила свой голос не дрожать: «Сейчас я зажгу свечи и сядем за стол».

От пустых чашек на мозаичном столике пахло кофе и кардамоном. Холщовый полог над столбиками резного дерева не колыхался. В медном фонаре оплывала свеча, на ковре валялись тонкие чулки, скомканная блуза. Беретка закатилась под кровать.

От ее волос веяло пряностями, розовой водой. В полутьме мерцал огонек сигареты Авраама. Он полусидел в постели, устроив ее голову на своем плече, обнимая ее одной рукой:

– Я бы обнял и второй, – он не мог скрыть улыбки, – сейчас докурю и обниму ее всю… – старинные, толстые стены дома надежно отделяли комнаты друг от друга:

– Ева позвонила, она остается в госпитале на ночь, а ребятишки дрыхнут без задних ног… – до начала дождя Джон и Фрида излазили раскопки на острове:

– Здесь жили патриции, – заявила дочь, – у нас рядом с Кирьят Анавим такая же богатая вилла… – она повертела перед носом Джона осколком стекла, цвета глубокого изумруда:

– Я уверена, что это от вазы или шкатулки. Моя шкатулка, дома, сделана из янтаря… – на обратном пути Фрида хвасталась участием в раскопках:

– Летом я поеду на стену Адриана, – отозвался Джон, – для археологических исследований требуются добровольцы. Хватит, надоело сидеть в Банбери или в Мейденхеде. Хотя в замке тоже есть много интересного… – сидя у руля лодки, профессор Судаков услышал о дневнике одного из Экзетеров, описывающем визит царя Петра в Лондон:

– Он работал на верфях в Дептфорде простым плотником, – сказал Джон Фриде, – тогдашний король, Вильгельм, приказал моему предку обеспечить безопасность царя. Судя по дневнику, Петр инкогнито посещал наш замок… – Авраам вспомнил о письме дяди Джованни:

– Он сетовал, что нам никак не связаться с русскими, то есть советскими историками. Они бы заинтересовались дневником Экзетера… – после случившегося в Норвегии, Авраам не доверял советским ученым:

– Любой из них может оказаться работником Лубянки, – подумал он, – и с моей репутацией я не рискую приглашением ни на какие конференции. Мне просто не дадут визу в СССР. Дяде Джованни могут дать, но, кажется, он туда не рвется, и хорошо, что так. Ему семьдесят лет, пусть уходит в отставку, занимается семейными архивами…

Они с дядей договорились издать отдельной книгой статьи покойного Мишеля о госпоже Марте и леди Маргарет Холланд, вдове ярла Алфа:

– Сведения очень обрывочные, – вздохнул Авраам, – мы не знаем, какая фамилия была у госпожи Марты до замужества. Герцог Экзетер обвенчался с ней в Новгороде, а остальное, как говорится, покрыто тайной. И мы вряд ли узнаем, кто создал рукопись, ключ к шифру которой находится на раме зеркала на эскизе Ван Эйка… – эскиз находился в руках выжившего фон Рабе, о чем Авраам предпочитал не думать:

– Фрида настаивает, что на богатой вилле жила приятельница Юлии Флавии, дочери императора Тита, любовницы императора Домициана. На шкатулке высечено еврейское имя, Анна… – до войны Карло Леви рассказывал ему о связи императора Тита с еврейкой:

– Не с Береникой, с кем-то другим… – он потушил сигарету, – Карло говорил, что эта женщина родила Титу сына. Может быть, ей принадлежала вилла рядом с Кирьят Анавим… – он прижался губами к ее лбу:

– У меня теперь тоже есть Анна, моя Анна… – длинные ресницы задрожали, она сонно сказала:

– Так хорошо, милый… Я и забыла, как это бывает… – Авраам шепнул ей:

– Ребятишки завтра, то есть сегодня, поедут изучать римскую дорогу, а я тебя заберу на остров. Раскопки до лета свернули, нам никто не помешает. Я тебе все напомню, то есть начал напоминать… – его крепкие руки баюкали Анну, она подумала:

– Заснуть бы рядом с ним и засыпать каждую ночь. Но нельзя, надо с ним поговорить… – приподнявшись, она попросила:

– Дай сигарету, пожалуйста… – Авраам не стал упоминать, что сейчас шабат:

– Учитывая, что за случившееся с нами раввинский суд разводит на месте, шабат меньшая из забот… – Анна, как он и ожидал, сказала то же самое:

– Даже если у Михаэля кто-то есть в Тель-Авиве… – она сглотнула дым, – это не посчитают основанием для развода, милый… – поведя рукой в сторону сбившейся постели, Анна покраснела:

– Если он узнает о нашей, о нашем… – забрав у нее окурок, Авраам спокойно сказал:

– Узнает, что мы любим друг и друга и хотим остаться вместе… – по ее щеке поползла слеза, она шмыгнула носом:

– Да. Он подаст на развод, но мы никогда не поженимся, раввинат нам запретит. Раввинат может присудить ему и Джеки и Яакова. Мальчику всего одиннадцать лет… – младший сын держал у своего матраца, в детском крыле кибуца, модели самолетов и плюшевого мишку:

– Он любит эскимо и сахарную вату. Джеки с Эмилем командуют им, но он не расстраивается. Он вообще добродушный парень. Он прибегает ко мне вечером, просит рассказать сказку… – Анна все-таки расплакалась:

– Я не могу расстаться с детьми, Авраам. Не заставляй меня… – он тихо покачал женщину:

– Не надо, милая. Ничего такого не случится. Я не верю в Бога, но Он о нас позаботится, не сомневайся… – он вытер слезы с ее лица, поцеловал распухшие, сладкие губы:

– Спи, любовь моя. Потом я тебя разбужу, так, как тебе нравится… – Авраам погладил мокрые щеки, – спи, ни о чем не волнуйся. Я здесь, я с тобой, Анна… – прижавшись щекой к ее мягкой спине, ловя ее спокойное дыхание, он слушал рокот океана: