– Инге иногда упоминает, что мы можем взять сироту, как сделала мама. Но я вижу по его глазам, что он хочет нашего ребенка… – Адель присела:

– Генрик тоже. То есть он будет не против… – замявшись, она покраснела, – но сначала он хочет нашего сына или дочку… – дверь скрипнула. Томас черным комком вскочил на кровать. Клара улыбнулась:

– Я вам свежий кофейник принесла и сэндвичи…

В родном доме Адель забывала об одиноких ночах в роскошном гостиничном номере, или в огромной квартире в Найтсбридже:

– Когда у Генрика сольный концерт, а у меня нет выступлений, я объедаюсь, а потом бегу в туалет. Из-за рвоты у меня проблемы с эмалью зубов, но здесь я никогда так не делаю… – Адель откусила от горбушки, щедро намазанной домашним чатни. Остро запахло старым чеддером, она облизнулась:

– Очень вкусно, мамочка. Такси я заказала, через час поеду в Ковент-Гарден… – Клара подсунула дочери чистую тарелку:

– Я тебе ванну налью. Отец к ланчу проснется, поедим на кухне, там уютнее… – Сабина взглянула на седые пряди в локонах матери:

– Она не хочет красить волосы, хотя я ей предлагала… – Клара подперла ладонью гладкую, почти без морщин щеку:

– Вы этого не помните, – тихо сказала женщина, – вы тогда были малышками. В тридцать восьмом году я тебя привезла из еврейской школы домой на Винограды, – она привлекла к себе Сабину, – с одной корзинкой, с платьицем, чулочками и куклой. Ночью я услышала, что ты плачешь, зовешь маму. Я пошла в детскую, но ты успокоилась. Вы с Аделью спали в обнимку в одной кроватке… – Сабина кивнула:

– Этого не помню, но помню, как покойный дядя Питер приехал с Паулем и нашим Томасом… – кот ласково боднул головой ее пальцы. С порога раздался медленный голос:

– Томас сидел в корзинке, а я в багажнике… – Пауль устроился рядом с Кларой, – Сабина, дай альбом. Я порисую, я тогда тоже рисовал… – за двадцать лет Пауль не стал рисовать лучше:

– Это я… – рука водила карандашом, – это Адель, Сабина, Инге, Генрик… – на листе появлялись детские фигуры, – мы живем вместе… – рука вывела кривую крышу, – а это малыши, мальчик и девочка… – в углу листа Пауль нарисовал еще одну фигурку, совсем маленькую:

– Тоже девочка, – раскосые, голубые глаза взглянули на Адель, – она далеко, но скоро она прилетит на самолете… – забыв об альбоме, Пауль сложил пальцы в кольца, прижав их к глазам:

– Все выше и выше и выше… – он замахал руками, – стремим мы полет наших птиц… – загудев, Пауль забегал по комнате, натыкаясь на разбросанную обувь:

– Ворон его научил, – усмехнулась Клара, – не поленился перевести русскую песню на английский… – поднявшись, она поймала Пауля:

– Пойдем, у нас диван не доделан. Пусть девочки отдохнут… – незаметно подтянув к себе лист, смяв бумагу, Адель сунула комок в карман халата.

Рыжий мяч стучал по утоптанной земле. Весенний ветер трепал оборванные веревки покосившегося кольца. Баскетбольную площадку в Хэмпстеде устроили американские солдаты, лечившиеся во время войны в Королевском Бесплатном Госпитале. Площадка стояла заброшенной, место разведали Инге Эйриксен и Аарон Майер:

– Разведали и показали нам, – Максим стер пот со лба, – Ева здорово играет, ей надо профессионально заниматься спортом… – сидя над плетеной корзинкой с припасами, старшая кузина отмахнулась:

– Девушки играют в нетбол… – она скорчила гримасу, – баскетбол считается неженственным, грубым… – Ева повернулась к Лауре:

– Вы во что играете в школе… – младшая девушка аккуратно расправила скромную юбку темной шерсти:

– В хоккей на траве. Полина у нас нападающая… – Маленький Джон усмехнулся:

– Ее не остановить, как Максима на футбольном поле. Лучший форвард чемпионата лондонских школ… – Максим пробурчал:

– Ладно тебе. В женских школах ни футбол, ни регби не позволяются… – Ева прожевала сэндвич с выдержанным чеддером и овощным чатни:

– Мы с Аароном учились в смешанной школе, но у нас девочек допускали только до гимнастики, тенниса и плавания. Америка тоже косная страна… – отпив лимонада тети Клары, она вскочила:

– Ворон, иди ко мне в команду. Мы разобьем наголову этих зазнаек… – Максим понимал, почему кузина выбрала юного Стивена Кроу:

– Для равновесия. Он высокий, но младше нас с Джоном, и хуже играет… – Маленький Джон, привыкший к регби, неплохо справлялся и с баскетболом:

– Он, как Питер, небольшого роста, – подумал Максим о младшем брате, – они оба едва пять футов пять дюймов. Но Питер верткий, легкий… – наследник «К и К» на футбольном поле всегда играл в полузащите, – а Джон во всех матчах ведет себя так, словно это регби… – юный Николас, оставшийся при фамилии Смит, признавал только шахматы и настольный теннис:

– Пусть перекидывается мячиком с Луизой Бромли, – смешливо подумал Максим, – настольный теннис вообще не спорт… – Ева отправила мяч в кольцо дальним броском. Лаура крикнула с расстеленного пледа:

– Двадцать три – пятнадцать! Ребята, поднажмите… – солнце играло в ее темных, рассыпавшихся по стройным плечам волосах. В вырезе блузки блестел католический крестик:

– В парк она пришла в кардигане, – бессильно подумал Максим, – но сейчас стало жарко… – под блузкой девочки поднимались небольшие холмики. Он почувствовал краску на щеках:

– Не смотри туда, тем более в пост. Смотри на Еву… – смотреть на старшую кузину было безопасно. Собираясь на пикник, Ева весело сказала:

– Вряд ли прохожие, с вашей чопорностью, оценят мои шорты. Даже сейчас в теннис девушки играют в юбках, и на поле для гольфа в брюках не зайдешь… – Маленький Джон хихикнул:

– Знаешь, как говорят? Игра только для джентльменов, леди не допускаются… – Ева закатила серо-синие глаза:

– В теннисе хотя бы есть смешанные пары. Мы с Аароном так играли… – вместо шорт кузина надела мягкие штаны, холщовые кеды и просторную майку:

– У нее груди вообще нет, – понял Максим, – и нога у нее мужского размера… – в парке, скинув льняной пиджак, кузина постучала мячом:

– Отлично, вы его держите подкачанным… – мяч мальчики привезли с Ганновер-сквер. Официально им полагалось ночевать в Мэйфере, а не, как выразилась мать, сидеть на шее тети Клары, но Максим, позвонив в Плимут, убедительно доказал, что тете нужна помощь по дому:

– Посуди сама, – уверенно сказал подросток, – от дяди Джованни и Пауля толку не очень много. Мы будем убирать, стирать… – Марта усмехнулась:

– Стирает машина, но я принимаю твои аргументы, дорогой адвокат Волков…

Разговаривать с родителями о таком было бесполезно:

– Мы все им доверяем… – бросок Максима только задел кольцо, – но это, как говорится, дело личное… – Лаура вела счет в блокноте, положенном на колени. Девушка сбросила туфли, юбка обнажала тонкую щиколотку:

– Она знает, что нравится мне, – вздохнул Максим, – я по глазам ее вижу. Но я ее на год младше… – среди подростков это было важно, – и я православный, а она католичка… – мальчик рассердился:

– Нашел, о чем беспокоиться. Ты ей пока даже ничего не сказал… – получив пас от Ворона, прорвавшись к кольцу, Ева без труда положила туда мяч:

– Не зря ее уговаривали стать моделью для журналов, – вспомнил Максим, – у нее рост, если говорить на русский манер, выше ста восьмидесяти сантиметров… – он до Евы пока не дотягивал:

– Но мама говорит, что я еще вытянусь и Ворон тоже будет высоким, в родителей… – Лаура помахала блокнотом:

– Тридцать-двадцать, конец первого тайма… – Ворон заявил:

– Я хочу мороженого, побежали к выходу… – юный баронет поскакал по аллее. Ева кинула Максиму мяч:

– Держи, мы с герцогом принесем вам по рожку…

Выскользнув из рук Максима, мяч смял ранний гиацинт, проткнувший палую листву. В парке пахло дымками костров, свежей травой, над вековыми деревьями простиралось расписанное белыми разводами самолетов, нежное небо весны. Проводив глазами подтянутую фигуру молодого герцога, коротко стриженые волосы Евы, Максим сорвал гиацинт.

Расправив цветок, глубоко вздохнув, подросток пошел к Лауре.