Савдак долго носился по горам. Знакомый запах то появлялся, то исчезал. Наконец он нашел горное селение, к нему вела узкая горная тропка. Савдак поднялся по ней и увидел группу вооруженных людей.

Он пошел в атаку. Самым живучим и упрямым среди людей был кузнец с молотом в руках, он едва не снес савдаку голову, тот успел увернуться, но кусок стали на палке снес ему половину уха. Савдак свернул ему шею, направился к хижине и, неведомая сила отбросила его назад. Теперь перед ним стоял большой косматый пес.

Бился этот пес до последнего вздоха. Его уже не спасали густая шерсть и плотные колтуны на шее, морда, шея и передние лапы покрылись страшными ранами, из пасти валила кровавая пена. Но он упорно стоял у входа в хижину, мазанку в горном селении, и отбивал атаки монстра в волчьем обличье.

Это был волкодав, крупный, матерый, и безумно храбрый. Савдак убивал его медленно, растягивал удовольствие. Однако и пёс в долгу не оставался, пару раз весьма ощутимо ударил савдака по морде, едва не лишил его глаза, и разок поймал за загривок.

Савдак ударил пса лапой, тот отлетел, снова вскочил, но лапы его предательски задрожали. Пасть савдака сомкнулась на загривке пса, позвонки хрустнули, и защитник обмяк, упал на землю, забился в судорогах.

Савдак знал, что это еще не все. Сразу пес не умрет. Ему придется увидеть, как черный монстр закончит свое дело. Он вынесет кричащего младенца из хижины и будет его пожирать медленно, на глазах издыхающего пса. И только затем уже добьет косматого безумца. А может и не станет добивать, сам издохнет, мучимый собственным бессилием.

Он вошел в хижину и увидел девушку, очевидно, мать младенца. Она стояла на изготовку, выставив вперед кухонный нож. В глазах ее не было ни страха, ни отчаянья, только решимость биться до конца, и умереть в неравной схватке. Савдак сломал ей шею ударом лапы. Девушка упала на земляной пол.

У очага в центре хижины сидела старушка, и что-то бормотала. В руках она держала младенца, человеческого детеныша. Этот детеныш смотрел на савдавка большими, бездонными глазами, улыбался и щебетал на своем младенческом языке.

Когда савдак подошел поближе, чтобы по привычке сначала обнюхать долгожданную добычу, младенец протянул свою ладошку, дотронулся до сухого как пепел, потрескавшегося носа, и засмеялся. И, монстр вдруг ощутил неистребимое желание облизать личико этого детеныша. Он уже не видел в нем добычу, но что именно он сейчас видел – ему пока было неведомо. Савдак попытался зарычать, чтобы изгнать из себя неведомое чувство, но из горла вырвался плач.

Он увидел лицо молодой девушки. По краям ее глаз выступили капельки крови, но она улыбалась ему, словно пыталась успокоить. Савдак тряхнул башкой пытаясь отогнать наваждение. Но девушка не исчезла. Она коснулась его головы, и затянула песню…

- Сделай то, что я тебе велел! - услышал савдак, и оглянулся.

У входа стоял Максар, одной рукой он сжимал ножны, другой – рукоять меча. Позади него, во дворе, толпились барнаки, мерзкие демоны Мертвой пустыни. Даже в человеческом обличье они были похожи на голодных, облезлых котов.

- Сделай то, что я тебе велел, – повторил Максар. – И можешь идти куда хочешь. Весь этот мир – твоя законная добыча.

Савдак повернулся к Максару, из горла его вырвался угрожающий рык. Старушка тем временем бормотала все громче и громче.

- Глупый савдак, - выдохнул Максар.

Они атаковали друг друга в одну крохотную долю, песчинку мгновения. Савдак ощутил холодную сталь клинка у себя в груди, но успел сомкнуть свои челюсти на глотке Максара. Эта глотка была защищена слоями мышц, крепких и тягучих как бронза. Но пасть черного савдака крушила и не такую суть.

Максар, пытаясь вырваться из тисков савдака, вывалился во двор. Барнаки налетели со всех сторон и в считанные секунды разорвали плоть савдака на мелкие куски. Но чтобы разжать челюсти черного савдака – савдака повелителя, им пришлось повозиться.

Зов Мертвой пустыни зазвенел в угасающем сознании черного савдака. Но где-то рядом уже звучал другой зов, журчащим смехом драгоценного младенца. И савдак потянулся к нему, как мог, всей своей многострадальной сущностью.

Барнаки таки разжали челюсти савдака, но тело Максара, словно куль с песком, лежало на земле бездыханным. Демоны не сразу заметили, как медленно начал оживать пёс. Он поднялся с земли, выгнул спину, хрустнул шеей, вставив на место разбитые позвонки, и обнажил окровавленные клыки.

Точным, смертоносным ударом он застал врасплох одного из барнаков. Остальные схватили бездыханное тело Максара и кинулись наутек вниз по узкой горной тропе. Пес громко завыл, словно возвещая округу о своем перерождении, и бросился следом…

***

Володя открыл глаза и увидел свою бабушку. Он лежал на циновке, там же, в приемном зале библиотекаря максаров. Бабушка гладила его по голове и напевала песню.

Это точно была его бабушка, но выглядела она как-то иначе, значительно моложе, и на ней были доспехи аватаров, точно такие же, как у Дахалэ. Густые, серебристые волосы ее вились, а не висели жидкими седыми кустиками как там, дома.

У окна залы о чем-то тихо переговаривались Дахалэ и Ратмир. Тут и там расхаживали воины максары, выносили обломки статуй асуров.

- Я пропустил все самое интересное? – спросил Володя.

- Все самое интересное ты только что пережил, - бабушка улыбнулась.

Мираж девушки с ребенком на руках мелькнул в сознании Володи. А потом он вспомнил страшное детство, рабство, Мертвую пустыню, Максара, растерзанных младенцев…

- Я не хочу это помнить, - Володя приподнялся на лапы и снова упал. – Бабушка, если ты аватар, сотри, пожалуйста, все это из моей памяти? Я не смогу с этим жить!

- Без этого ты не станешь тем, кем должен стать.

Дахалэ и Ратмир молча наблюдали за ним со стороны.

- Дахалэ, помоги, - простонал Володя.

Картины из темного прошлого кошмарными слайдами посыпались леденящим кровь водопадом. Володя начал пятиться, грязная пена выступила на его губах.

Ратмир махнул рукой, и на входах в залу, на окнах появились решетки. Володя рванул к одному из окон в надежде выбить решетку, впился в нее клыками, но решетка не поддалась. Он оглянулся и увидел, что бабушка, Дахалэ и Ратмир стоят за решеткой.

Володя заметался по зале, круша все что попадалось ему на пути, бросался на решетки, рвал их клыками, и все глубже погружался в омут ярости где-то внутри себя. А картины все валились и валились, источая жуткий, пронизывающий холод.

- Не надо, не надо, не надо, - рычал Володя, клацая клыками в пустоту. – Отстаньте от меня, это не я, не я, не я…

Он уже не ощущал себя собакой. Он стремительно превращался в черного савдака, повелителя Мертвой пустыни. Тени савдаков и барнаков начали обступать его со всех сторон. Маленькие словно крысы чапы и огромные как носороги гохаи потянулись к нему, принюхиваюсь, словно хотели знать жив он еще, или издыхает, и теперь его можно растерзать.

Володя мог разорвать любого из них в доли секунды, даже всей этой темной армией они были бессильны перед ним. Но в потоке картин из прошлого ему не хотелось никого терзать. Он поднялся на лапы и смиренно склонил голову, в надежде что его разорвут сейчас, и все это закончится, он просто обратится в горсть пепла в Мертвой пустыне, станет частью бездушного бархана в свете серебристой луны.

Но монстры не спешили нападать, стояли и принюхивались. Володя сделал шаг на встречу и тени исчезли, растворились во мраке залы. Он присел на каменный пол, задрал голову и завыл, громко, протяжно, тоскливо. Звуки этой жуткой песни словно стаи воронов понеслись по долинам Срединных земель. Даже в Мертвой пустыне, казалось, услышали его. Он оплакивал все то, что случилось с ним когда-то, всех тех, кого потерял и растерзал. И все слышали, и молчали.

Но вот из мрака появился силуэт девушки, той самой, что когда-то была его мамой. Она присела перед ним, протянула руки, и он уткнулся в них, ощутил теплые, нежные объятья. Страх и боль постепенно отступили. А он прижимался к ее груди и тихо поскуливал, словно маленький, беззащитный щенок…